Панас Мирный - Гулящая
- Обо мне не беспокойтесь. Я посижу, подожду, - сказала Христя и тоже вернулась.
Горпина была так рада, что не удержалась и бросилась целовать Христе руку. Христя заметила это и подставила ей губы. Две прежние подруги поцеловались. "Если б ты знала, кого целуешь,- подумала Христя,- может, и не целовала бы?"
Не меньше обрадовался и Федор, когда они вернулись. Огорченный, растерянный, он сразу ожил, засуетился, забегал.
- Пожалуйста, садитесь. Я на минутку, я сейчас,- и он куда-то выбежал из хаты.
Пока Горпина усадила гостей и вынула из печи пироги, и Федор вернулся. Из одного кармана он вынул бутылку водки, из другого - какое-то красное вино и поставил на стол.
- Вы не поверите, вот где у меня эти ссоры сидят. Недели не пройдет без того, чтобы не переругались,- пожаловался он.- Только и забудешься, когда добрый человек забредет в хату и душу с ним отведешь: спасибо вам, что вернулись. Нуте, выпьем по чарочке. Это, должно быть, добрая горелка. Ишь какая желтая.
- Выдержанная?! - сверкая лукавыми глазами, спросил Кравченко.
- Сказал еврей, что старая. А бог его знает, какая она.- И, наполнив чарку, он поднес ее первой старухе.
- У кого в руках, у того в устах! - ответила та, отводя чарку рукой.
- Жена! Где-то у нас была еще стопочка. Давай-ка сюда да попотчуй панночку. Это я для нее купил бутылку терновки.
- Для меня? - краснея, воскликнула Христя.- Напрасно вы тратились. Я не пью.
- Нельзя, панночка. Хоть пригубите,- просила, угощая ее, Горпина.
- Вот я чокнусь с панночкой. Нам на здоровье, врагам на погибель,- и Федор, чокнувшись, выпил залпом чарку. Потом угостил старуху и Кравченко.
Христя пригубила и поставила чарку. Терновка показалась ей такой вкусной. Кажется, она никогда еще ничего вкусней не пила.
- А ведь в самом деле хороша,- сказала она.
- Так выкушайте всю, пожалуйста,- кланяется Горпина.- И пирожком закусите. Пирожки со свежим творогом, и сметана свежая.
- Разве только с вами,- сказала Христя, поднимая чарку.
- И я выпью,- и Горпина потянулась за водкой. Сама с полчарки выпила и других угостила.
- Врагам нашим - виселица! - воскликнула Христя, выпив чарку и плеснув через голову последнюю каплю.
- О наша панночка! Наша голубушка! - воскликнула Горпина и, наклонившись, чмокнула Христю в плечо.- Да вы так знаете наши обычаи и поговорки, будто родились среди нас!
- За это не стыдно еще по чарке выпить! - сказал Кравченко.
- Выпить! Выпить! - крикнул Федор и снова стал угощать гостей.
После третьей все сразу заговорили весело и громко, словно загудел перед вылетом пчелиный рой в улье. Про недавнюю ссору и помину не было. Федор рассказывал всякие побасенки про дьячков, про попа, Горпина не могла нахвалиться Христе своими детьми, которые, сидя на постели, уписывали за обе щеки пироги. Кравченко рассказывал про всякие плутни, про то, кто кого обманул, кто нажился, и всякий раз расхваливал ловкого плута. Одна Оришка, как сова, молча поглядывала на всех посоловевшими глазами. Христя после двух чарок терновки сидела за столом краснее мака, а глаза у нее так и бегали. Никогда еще ей не было так хорошо, так легко. Все то, что она когда-то оставила в деревне, снова вернулось к ней, снова окружило ее, такое милое, доподлинное, родное, и на минуту сделало ее счастливой. Ведь и с нею могло бы так быть. И она, как Горпина, могла бы радоваться на своих детей, и она, как Горпина, могла бы хлопотать в своей хате. А теперь?
- Доброго здоровья! С воскресным днем! - послышался с порога женский голос.
Глядь - черномазая Ивга в хату вбегает. Не успели ответить ей на приветствие, как она, оглядев хату, спрашивает:
- Что, старика у вас не было?
- Был,- отвечает Горпина.
- Куда ушел?
- За тобой,- кричит Оришка.
- Ах, горюшко! Значит, мы разминулись! Побегу за ним,- и, повернувшись, она опрометью выбежала в сени.
При неожиданном появлении Ивги веселый разговор на некоторое время прервался.
- Ишь какая жалостливая нашлась!- проворчала старуха и плюнула.
- Так вот всегда, только увидит, что к нам кто-нибудь пришел, сейчас же бежит узнать, что у нас делается,- жаловалась Горпина.
- Она нас, спасибо ей, не забывает,- смеется Федор.
- Поганка,- проворчала старуха.
- Да ну ее. Не троньте. Давайте лучше выпьем,- беря бутылку, говорит Федор.- А ты, Горпина, подай нам борща, каши... Все подавай, что настряпала.
Перед борщом выпили еще по одной и снова развеселились. Говор и смех не стихали ни на минуту. Оришка на половине третьей чарки совсем осовела, глаза у нее закрываются, голова на плечах не держится, берет старуха ложку и в борщ черенком сует. Все хохочут, и Оришка сама над собой смеется.
- Выпила... выпила,- говорит она заплетающимся языком.- А своим врагам я все-таки не поддамся, не поддамся... Вот где они у меня сидят,показывает она на сжатый кулак.- Я не Горпина, которая всем смолчит. И не Федор, который от них бежит. Я знаю, что они замышляют.
- Какие же у вас враги, бабушка? - спрашивает Горпина.
- До черта у меня врагов. Все мне враги. И муж - враг. Разве я за него по любви шла? Пусть утрется. Не такому мерзкому мое личико целовать...- и все морщины у старухи расплылись в улыбку.
Все засмеялись, а громче всех Кравченко.
- А ты у меня не смейся,- повернулась к нему старуха.- Ты у меня в руках. Как жабу раздавлю. И ты, Федор, не смейся, я знаю, что ты сквозь слезы смеешься. И ты, Горпина... А ты,- обратилась она к Христе,- твое еще только начинается. Ты смейся, смейся... А я все знаю.- И старуха, перестав смеяться, поднялась и стала пророчить: - Тебя горе ждет. Тяжкое горе тебя ждет. Я знаю, я все знаю.
- Что вы знаете? - испуганно глядя на страшную старуху, спросила Христя.
- То знаю,- пророчески продолжала Оришка,- что спать хочу,- и, улыбнувшись, она стала вылезать из-за стола. Не поблагодарив и не помолившись, она добрела до постели и завалилась за спины ребятишек спать.
- Осоловела старушка. Лишнего хватила,- со вздохом сказала Горпина и бросилась подстелить что-нибудь тетке.
Обед кончился. Кравченко и Федор вышли во двор прогуляться и покурить, а, Горпина с Христей остались в хате. Пока Горпина мыла посуду, Христя раздумывала над сегодняшним пророчеством старухи. И страшное ее лицо и громкий голос - все потрясло Христю. Да и само пророчество: "Твое еще только начинается..." Что это значит? И дальше: "Тебя горе ждет, тяжкое горе тебя ждет". Почем она знает, что ее ждет? А говорит так, точно наверняка знает. И Христя начала перебирать свою жизнь. Что это была за жизнь? Какая цепь горестей и потерь, какая вереница случайностей, которые поднимали ее вверх, для того чтобы снова сбросить на дно. Разве теперь не то же самое? И теперь она не холодная и не голодная, и сыта, и одета. А что будет завтра? Стоит Колеснику слово сказать - и она очутится на улице. Раньше, когда она не знала роскоши, она опять взялась бы за дело, как-нибудь на кусок хлеба заработала бы. А теперь? Вся сила ее в красоте. Не станет красоты - и она сразу ничто. До каких же пор ей скитаться, до каких же пор ей сегодня быть в чести не по заслугам, а завтра лететь на самое дно глубокой ямы, где только мерзость и смрад? Ей так хотелось покоя и ровной жизни, хоть бы такой, как вот Горпина живет. И у Горпины бывают тяжелые времена, горькие минуты,- вот и сегодня. Пришел свекор, поднял бучу, не один, раз сильно ее обидел. И все же никто не лишит ее того, что у нее есть. Она знает свою семью, своего Федора, и люди знают, что она жена Федора. "А я? Сегодня панночка, а завтра... может, никто и разговаривать со мной не станет, если узнает, кто я".
От тоски и печали сердце у Христи сжималось все сильней и сильней. Ей хотелось перед кем-нибудь излить свою душу, поделиться с кем-нибудь своим горем.
- Горпина! - начала она печально.
- Что скажете? Может, и вы бы отдохнули? - участливо спросила Горпина.
- Нет. Я, Горпина, хочу тебе что-то сказать. Такое сказать, такое... Может, ты, как услышишь, из хаты меня выгонишь.
- Что это вы так страшно начали,- сказала Горпина.- За что же мне вас выгонять из хаты?
- А может, и есть за что. Ты не знаешь. Я только об одном тебя прошу. Ты никому не скажешь того, что я тебе расскажу?
- Кому же мне говорить?
- Как кому? Может, у тебя подружка есть! Мужу...
- Нет у меня никого ближе детей,- показала Горпина на ребятишек, с недоуменным видом слушая излияния Христи.
- А побожишься, что не скажешь?
- Да что это вы? Господь с вами! Разве душу чью загубили, так я и сама не поверю.
- Не чью-нибудь, Горпина, а свою загубила. Ты знавала Христю Притыку?
- А как же. Мы с ней в девках подругами были.
- Где же она теперь, не знаешь?
- А вы разве знали ее? - спросила Горпина.
- Знала. И мне хотелось бы знать, где она теперь.
- Где? Бог ее знает, была когда-то хорошая девка, и с лица красивая, да, видно, пропала, не возвращается. Отец ее замерз, мать умерла. Там и мой свекор, верно, не без греха. Давнее это дело - позабылось уж. Знаю только, что Федор, мой муж, смолоду любил ее. А отец никак не хотел. Вот и начал он их утеснять. Утеснял, утеснял, пока вовсе из села выжил. Ушла Христя в город служить... Потом слух, пошел, будто хозяйку она задушила. Таскали ее... И опять она приходила в село, мать хоронила, а потом как ушла, так никто ее уж больше не видел. Федор был как-то в городе и, вернувшись, рассказывал, будто она с панычом путалась. А хозяйка заметила и прогнала ее со двора.
