Алексей Писемский - Взбаламученное море
— Прекратите, пожалуйста, ваши рассуждения; кто-то идет сюда, — перебила его Евпраксия.
Двери в самом деле отворились, и вошел Сабакеев с сияющим лицом, а за ним шла молодая девушка в черном, наглухо застегнутом платье, с обстриженными волосами и в шляпке a la mousquetaire.
— Bonjour! — сказала она, как-то резко пожимая руку у Евпраксии.
— Муж мой! — сказала та, указывая ей на Бакланова.
— Bonjour! — сказала и ему девушка, так же смело протягивая руку.
Героя моего, привыкшего к порядочному кругу, такие манеры в девушке странно поразили и даже показались ему несколько натянутыми и неестественными.
— А я недавно слышала, — начал она, садясь на диван: — что monsieur Бакланов спорил с одними молодыми людьми и был в этом случае совершенно неправ.
— Я спорил? С кем же это? — сказал Бакланов не без удивления.
— С Галкиным.
— А вы его знаете? — спросил он уже насмешливо.
— Он друг мой! — отвечала девушка.
— Друг ваш! — повторил Бакланов, склоняя голову.
Сабакеев во все это время не спускала пылающих глаз с своей невесты.
— Евпраксия! — обратилась она к Баклановой. — Мы с Валерьяном предположили заехать за вами и взять вас с мужем — ехать обедать к Дойену в Елисейские поля. Там есть русские щи; я их только и могу есть.
— Пожалуй! — отвечала Евпраксия и при этом не взглянула на мужа, как бы не желая и знать, хочет ли он ехать или нет.
Бакланов однако счел за лучшее ехать, и через несколько минут Сабакеев поехал с невестой в одной коляске, а он с женой в другой.
Бакланова заинтересовала невеста шурина.
— Что это за странная госпожа? — спросил он Евпраксию опять уже ласковым голосом.
— Ты знаешь ее мать!.. Что ж могло выйти от подобного воспитания? — отвечала та своим обыкновенным тоном, как бы ничего между ними не произошло.
— Но зачем же у нее рукава и воротнички грязные?
Что-то в роде усмешки показалось на лице Евпраксии.
— Собой-то нехороша, ну и хочет показать, что всем этим пренебрегает и занимается наукой и политикой.
— Чем ей заниматься? Она глупа, должно быть.
— Напротив, преумненькая и очень добрая девушка.
Бакланов пожал плечами.
— По крайней мере вся изломана, изломана в самом дурном тоне, — проговорил он.
14
Миросозерцание новой героини
Наступили сумерки. Елисейские поля осветились газом.
Евпраксия ушла с Валерьяном в cafe chantant.
Бакланов и Елена ходили по довольно темной аллее и спорили.
— Я не понимаю, как можно Галкина иметь своим другом, говорил Бакланов.
— Да, он не умен, не даровит, это так! — возразила с ударением Елена: — но он человек с характером.
— С характером? — повторил насмешливо Бакланов.
— Да и да, — утверждала Елена. — У нас, например, продолжала она, прищуривая глазки: — есть одно общее дело, и он в нем действует превосходно, смело, не отступая, а Валерьян — нет!
— Валерьян умный человек, образованный!.. — произнес Бакланов, разводя руками: — а это чорт знает что такое!
— Нам Бог с ними, с этими умниками!.. — воскликнула весьма настойчиво и в то же время ужасно мило Елена: — нам нужны люди с характером, с темпераментом, люди твердых убеждений, а не разваренные макароны!..
— Господи! где вы этаких фраз нахватались?.. Вас, вероятно, всем этим нашпиговала наша литература.
— Да, литература! Уж, конечно, не мое дурацкое институтское воспитание и не мать, у которой едва достало силы родить меня, а потом ее жизнь вы сами знаете! — заключила Елена с презрением.
— Что такое? — спросил Бакланов.
— Ее позорная интрига!
«Ну, это хоть бы и Галкину! Недаром они друзья!» — подумал Бакланов.
— За подобные отношения вы, по вашей собственной теории, не должны бы, кажется, винить ее, — сказал он.
— Я бы ее не винила, — подтвердила Елена, опять нахмуривая свой лоб: — если б она отдалась какому-нибудь бедняку, а не генерал-губернатору.
— Но если она любила его?
— Не должна была любить, потому что он лицо официальное, а собственно брак она могла и должна была нарушить.
— Должна?
— Да! Что вы меня так спрашиваете? Вы сами нарушили брак.
— Однако я опять к нему же возвратился, — отвечал Бакланов, конфузясь.
— Что ж, это оттого, что вас повертели? — спросила насмешливо Елена.
Вопрос этот несколько смешал Бакланова.
— Оттого ли или не оттого, я не знаю, но только мне было неловко в моем положении.
— Слабость характера, больше ничего! — сказала с гримасой Елена.
— Но зачем же вы сами выходите замуж и будете венчаться?
— Да потому, что заставляют это делать; наконец я выхожу за человека, которого я люблю.
— А потом, если разлюбите его?..
— Если разлюблю его, так полюблю другого.
— А если он полюбит другую?
— Скатертью дорога, — отвечала Елена, пожимая плечами.
— Это ваши правила?
— Да, мои правила!.. Чтобы в этом случае ничего не было насильственного и принужденного!
— Правила хорошие-с! — подхватил Бакланов.
— Недурные! — сказала Елена и потом, как бы сообразив, прибавила: — конечно, если бы требовали того какие-нибудь политические цели…
— То есть? — спросил Бакланов.
— То есть, если бы требовало этого благо родины. Как, например, Юдифь, которая пришла, отдалась Олофрену и отрубила ему голову.
— Ой, это уж и страшно! — сказал Бакланов.
Елена сама, впрочем, насмешливо посмотрела на него.
— Вам кажется все это смешно? — проговорила она.
— Смешно не смешно, а несколько странно.
— Странны-то вы, а не мы!
— Кто же это мы? — спросил Бакланов.
— Люди без зрения!.. слепые!
— А вы, значит…
— А мы — зрячие! — подхватила Елена.
В это время из кофейной выходили Евпраксия с братом.
— Валерьян, Валерьян! — закричала Елена.
Тот подошел.
— Что ж, ты мне купил потаенные русские стихотворения?
— Нет еще! — отвечал, краснея, Валерьян.
— Неужели же вы их читать будете?.. — спросила Евпраксия.
— Я уж все почти читала, — отвечала Елена.
— Даже царя Никиту? — отвечала Елена.
— И царя Никиту! — отвечала Елена. При этом она сама даже не могла удержаться, улыбнулась и добавила: — конца, впрочем, не дочитали; сказали, что очень уж нехорошо!
— Я бы на месте Валерьяна не позволила вам читать этих вещей, — сказала опять Евпраксия.
— Напротив, он должен был бы заставить меня прочесть их!.. — отвечала, разводя ручками, Елена: — мы в этом случае делаем оппозицию русскому правительству… оно не хотело, чтобы мы это знали, а мы знаем!
— Да, разумеется; ему, должно быть, очень это будет неприятно, — сказал Бакланов.
Сабакеев, заметив в словах зятя насмешливый тон, посмотрел на него зверем.
— Елена совсем не то хотела сказать, как вы это поняли, произнес он и, когда стали прощаться, он даже не подал руки Бакланову.
— Что это такое? Что такое? — почти кричал тот всю дорогу.
Евпраксия ни слова не говорила.
— Эта госпожа в корень развращена! — произнес наконец Бакланов.
— Э, вздор какой! — сказала Евпраксия.
— Как вздор?
— Да так! — говорит только; а слова и поступки — две вещи разные.
— Да достаточно, если и говорит только! Я понять не могу, каким образом Валерьян мог влюбиться в такую девушку.
— Он сам таких же убеждений.
При этих словах выражение лица Евпраксии сделалось мрачно и печально.
— Сам?
— Да! Бог знает только, откуда и как все это появилось в нем, — прибавила она и вздохнула.
15
Три женщины
В номере Сабакеева были он сам, в дорожном пальто и с сумкой через плечо, Галкин и Басардин, тоже оба с сумками, и Елена.
Последняя с жаром и увлечением что-то толковала им.
— Раскольников надо поднять! Денег у них, чертей, пропасть! В Рогожское затесаться к ним надо! — говорил, с искаженными чертами лица, Басардин.
— Прекрасно! прекрасно! — ободряла его Елена.
— Надобно только, чтоб они с молодым поколением сошлись, только! — подхватил Галкин.
— Всех готовее мужики, когда нарезку замли станут делать, сказал спокойным, но невеселым голосом Сабакеев.
— Да, да! — подтвердила и ему Елена. — Главное надобно, чтобы почвы в этом случае больше было, чтобы мы на почву погли опираться…
— Были бы деньги, почва будет! — заметил на это Басардин.
В это время вошли Евпраксия и Бакланов. С первою Елена радушно поздоровалась, а последнему едва даже поклонилась. Из разговора с ним в Елисейских полях, из расспросов о нем Галкина, Басардина, она убедилсь, что он слепенький, и потому презирала его.
— Chere Eupraxie! — воскликнула она: — maman меня не пускает с ними ехать в Лондон.
