Алексей Писемский - Взбаламученное море
Бакланов сделал заметно недовольную минут.
— Я говорю-с, — начал он пунктуально: — что суд сначала принадлежал вполне самому обществу, судили, так сказать, простым мирским приговором; наконец стали судить по обычаям, преданиям; а там, после разных комбинаций, он делается, например, во времена феодальные, принадлежностью начальника — барона. Это ведь бессмыслица!
— Разумеется, — подтвердил Галкин.
— От барона он передается судье-специалисту, произвол которого все-таки связывается преданиями и законами. Согласны вы с этим?
— Совершенно! — подтвердил Галкин.
Но Басардин, заметно делавший над собой усилие, чтобы понять, что тут говорилось, на этом месте вдруг поднял голову.
— Вы говорите, в феодальные времена начальники-бароны судили… Вот на Кавказе я служил… Там дикий совершенно народ, а тоже начальники судят: возьмет да и застрелит, и баста!
— Я не то совсем говорю! — отвечал ему с досадой Бакланов. Судье-специалисту, — продолжал он: — придали наконец суд по совести, то есть присяжных, или, другими словами, внесли элемент прежнего общественного суда.
— Я не понимаю, к чему вы все это ведете? — возразил Галкин.
— И я тоже! — подтвердил Басардин.
— Веду к тому-с, — отвечал Бакланов: — что у нас, собственно в России, вопрос этот теперь на очереди. В противодействие ему обыкновенно ставят то, что у нас не может быть присяжных, что они необрзованы. Прекрасно-с. Но они должны быть таковы, потому что таковы и преступники. Человек живет в известном обществе, знает все его условия. Только это общество и имеет право судить его. Странно было бы, если бы краснокожего людоеда стали судить английские присяжные, а madame Лафарж — калмыцкий суд.
— Что ж из этого будет, если вы одну эту форму введете, а тысяча других, старых ветошей останется?
— Что ж делать с этим?
— Надобно все изменить, — отвечал Галкин: — уничтожить сословия; сделать землю совершенно свободною, как воздух, пусть всякий берет ее, сколько ему надобно; уничтожить брак, семью.
— Это земля там, и сословия, все это пустяки! — перебил его Басардин: — а главное, чтоб деньги у этих каналий-богачей не лежали!
— И чтобы деньги не лежали!
— Да кто же вам позволит сделать это, господа? — возразил Бакланов.
— Итти, так позволят! — подхватил Галкин, выворачивая при этом глаза, чтобы сделаться пострашней.
— Взять топор, так позволят! — подхватил Басардин, грозно тряхнув головой и подняв кулак на воздух.
— Господа, вы рассуждаете, как дети, как мальчики! — воскликнул Бакланов.
— Нет, мы рассуждаем, потому что знаем…
— Что вы знаете?
— Знаем, чего хочет народ.
— Какой?
— Русский!..
— Да народ вас первых побьет каменьями, — вскричал уж Бакланов.
— Ха-ха-ха! — ответили ему на это молодые люди.
Затем сделался всеобщий шум.
— Глупо, господа, глупо! Как хотите! — восклицал Бакланов.
— Я не понимаю вас, не понимаю! — отвечал, топорщась, Галкин.
— Так говорить подло, низко, скверно! — произносил, скрежеща зубами, Басардин.
Спор этот прерван был вошедшим человеком.
— Monsieur, madame votre epouse est arrivee! — сказал он Бакланову.
У того мгновенно выскочили из головы и статья, и открытый суд, и невежественные опоненты его, и в воображении представлялась сердитая и укоряющая Евпраксия.
— Где она?.. — говорил он робким голосом, выходя за лакеем в коридор, и очень был рад, что там было не так светло.
— Monsieur! — сказал ему лакей, показывая на стоявшую невдалеке даму с мужчиной: последний был Валерьян Сабакеев.
— Une chambre! — сказал Бакланов лакею и подошел к жене.
— Приехали! — проговорил он радостно-заискивающим голосом.
Евпраксия ничего ему не отвечала и вошла в отворенную лакеем дверь.
Бакланов заметил, что она очень похудела, и в то же время похорошела, хотя выражение лица ее было почти суровое.
— Ну, здравствуйте-с! — сказал было он опять ласково и поцеловал у жены руку, но Евпраксия и тут ему ничего не сказала.
— Не зная, как себя держать, Бакланов заговорил с шурином.
— И вы, Валерьян, приехали, — это прекрасно!
— Приехал, — отвечал Валерьян.
В голосе его Бакланову тоже послышались как бы насмешка и неудовольствие.
Евпраксия, видимо утомленная дорогой, села. Бакланов осмелился взглянуть на нее повнимательнее и хоть бы малейшее заметил в чертах лица ее снисхождение к себе.
— Что ж, ты здоров? — проговорила наконец она.
— Здоров! — отвечал Бакланов какою-то фистулой.
— Как же ты писал, что болен?
— Выздоровел.
В это время в номер вошел лакей.
— Ваши гости спрашивают, возвратитесь вы к ним или нет? — сказал он Бакланову.
— Убирались бы к чорту! — отвечал тот.
Лакей с улыбкой вышел.
Сабакеев обратился к сестре.
— Ну, так я пойду, — сказал он.
— Ступай! — отвечала ему та с ласковой улыбкой.
— Куда это, мой милейший? — спросил его Бакланов.
— Нужно! — отвечал Сабакеев и ушел.
Оставшись с женою вдвоем, Бакланов решительно не находился, что ему делать.
— Куда это брат пошел? — поспешил он о чем-нибудь заговорить.
— К невесте своей, — отвечала односложно Евпраксия.
— Вот как!.. Кто же она такая?
— Елена, дочь madame Базелейн.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Бакланов, как бы и с живым участием: — девочкой еще маленькою помню!.. Как же она в Париж попала?
— Приехала с матерью, с вод.
— Что ж, милая особа?
На этот вопрос Евпраксия ничего не ответила.
В коридоре между тем раздался русский говор.
— Резню хорошую устроить, так… — говорил Басардин.
— Д-да! — подтвердил Галкин.
Евпраксия посмотрела на мужа.
— Это у тебя, верно, были? — спросила она.
— У меня!
— Кто такие?
— Так, шуты одни гороховые! — отвечал Бакланов.
Он разрывался в душе от стыда: лучше бы Евпраксия сердилась, укоряла, бранила его, чем устремляла на него этот холодный и презрительный взгляд.
13
Еще новая героиня
Прошел день, два. Положение Бакланова продолжало оставаться очень неловким: Евпраксия ездила с ним по Парижу, все осматривала, всем очень интересовалась, но о прошедшем его поступке хоть бы слово. Бакланов однако очень хорошо видел, что это было не прощение, а скорее равнодушие и невнимание к тому, что он делал и даже впредь намерен был делать.
Он решился наконец сам заговорить:
— Я, конечно, виновать против тебя; но что делать. Первая любовь!
— Первая любовь… к содержанке! — повторила насмешливо Евпраксия.
— Какая же содержанка! — сказал Бакланов.
Ему показалось уж обидно, что Евпраксия таким образом третировала Софи. Ему хотелось, чтоб она в этом случае видела некоторое торжество и победу с его стороны.
— Ты сама тоже неправа: хоть бы слово мне написала и намекнула, что тебе это неприятно… Я и думал: что ж?.. Значит, для нее все равно.
Евпраксия с насмешкой пожала плечами.
— Я никак не предполагала в человеке столько низости душевной: бужать с одною женщиной и в то же время жене писать нежные и страстные письма, — проговорила она.
— Это не низость душевная, — сказал, покраснев Бакланов.
— Что же это такое? — спросила Евпраксия.
В тот же день, когда супруги возвращались часу в четвертом с прогулки из Булонского лесу, превосходный воздух, чистое голубое небо, прелестный Париж так разнежили Бакланова, что он непременно решился помириться с женой. Все время по приезде ее в Париж она ужасно казалась ему хороша собой. Войдя в номер и видя, что Евпраксия уселась в кресла, с своим, по обыкновению, спокойным лицом, он подошел к ней и стал перед ней на колени.
— Прости меня! — проговорил он, склоняя голову на ее колени и ловя ее руки.
Евпраксия отодвинулась от него.
— Не унижайте себя, по крайней мере, этим! — сказала она.
— Но ты еще любишь меня, Евпраксия! — умолял ее Бакланов: ты приехала по первому моему зову!
— Я приехала к отцу моих детей, но не к мужу! — проговорила строго Евпраксия.
Бакланов сейчас же встал, гордо тряхнул своими красивыми и начинавшими уже седеть кудрями, прошелся несколько раз по комнате, потом опустился в небрежную позу на первый попавшийся стул и проговорил:
— Стальная, бездушная вы женщина!.. Вы даже не стоите минуты раскаяния, которой я предался теперь.
Евпраксия хоть бы бровью повела и только кинула взгляд на домашнюю чудотворную икону, привезенную ею даже в Париж.
— Во всю жизнь, — продолжал Бакланов: — хоть бы одному чувству, одному порыву вы ответили, и после этого требовать, чтобы муж оставался вам верен!
— Прекратите, пожалуйста, ваши рассуждения; кто-то идет сюда, — перебила его Евпраксия.
