Ю. Бондарев - Повести
- Почему они, а не ты?
- Я бы взял, - шепчет Холин, вздыхая, - да подполковник против. Говорит, что меня самого еще надо воспитывать! - усмехаясь, признается он.
Я мысленно соглашаюсь с подполковником: Холин грубоват, а порой развязен и циничен. Правда, при мальчике он сдерживается, мне даже кажется, что он побаивается Ивана.
Метрах в ста пятидесяти до берега мы сворачиваем в кустарник, где, заваленные ельником, хранятся плоскодонки. По моему приказанию их держат наготове и через день поливают водой, чтобы не рассыхались.
Присвечивая фонариками, Холин и Катасонов осматривают лодки, щупают и простукивают днища и борта. Затем переворачивают каждую, усаживаются и, вставив весла в уключины, «гребут». Наконец выбирают одну, небольшую, с широкой кормой, на трех-четырех человек, не более.
- Вериги эти ни к чему. - Холин берется за цепь и, как хозяин, начинает выкручивать кольцо. - Остальное сделаем на берегу. Сперва опробуем на воде…
Мы поднимаем лодку - Холин за нос, мы с Катасоновым за корму - и делаем с ней несколько шагов, продираясь меж кустами.
- А ну вас к маме! - вдруг тихо ругается Холин. - Подайте!..
Мы «подаем» - он взваливает лодку плоским днищем себе на спину, вытянутыми над головой руками ухватывается с двух сторон за края бортов и, чуть пригнувшись, широко ступая, идет следом за Катасоновым к реке.
У берега я обгоняю их - предупредить пост охранения, по-видимому, для этого я и был им нужен.
Холин со своей ношей медленно сходит к воде и останавливается. Мы втроем осторожно, чтобы не нашуметь, опускаем лодку на воду.
- Садитесь!
Мы усаживаемся. Холин, оттолкнувшись, вскакивает на корму - лодка скользит от берега. Катасонов, двигая веслами - одним гребя, другим табаня, - разворачивает ее то вправо, то влево. Затем он и Холин, словно задавшись целью перевернуть лодку, наваливаются попеременно то на левый, то на правый борт, так что того и гляди зальется вода, потом, став на четвереньки, ощупывая, гладят ладонями борта и днище.
- Клевый тузик! - одобрительно шепчет Катасонов.
- Пойдет, - соглашается Холин. - Он, оказывается, действительно спец лодки воровать, дрянных не берет! Покайся, Гальцев, скольких хозяев ты обездолил?..
С правого берега то и дело, отрывистые и гулкие над водой стучат пулеметные очереди.
- Садят в божий свет, как в копеечку, - шепелявя, усмехается Катасонов. - Расчетливы вроде и прижимисты, а посмотришь - сама бесхозяйственность! Ну что толку палить вслепую?.. Товарищ капитан, может, потом под утро ребят вытащим, - нерешительно предлагает он Холину.
- Не сегодня. Только не сегодня… Катасонов легко подгребает. Подчалив, мы вылезаем на берег.
- Что ж, забинтуем уключины, забьем гнезда солидолом, и все дела! - довольно шепчет Холин и поворачивается ко мне:
- Кто у тебя здесь в окопе?
- Бойцы, двое.
- - Оставь одного. Надежного и чтоб молчать умел! Вник? Я заскочу к нему покурить - проверю!.. Командиpa взвода охранения предупреди: после двадцати двух ноль-ноль разведгруппа, возможно, так и скажи ему: возможно! - подчеркивает Холин, - пойдет на ту сторону. К этому времени чтобы все посты были предупреждены. А сам он пусть находится в ближнем большом окопе, где пулемет. - Холин указывает рукой вниз по течению. - Если при возвращении нас обстреляют, я ему голову сверну!.. Кто пойдет, как и зачем, - об этом ни слова! Учти: об Иване знаешь только ты! Подписки я от тебя брать не буду, но если сболтнешь, я тебе…
- Что ты пугаешь? - шепчу я возмущенно. - Что я, маленький, что ли?
- Я тоже так думаю. Да ты не обижайся. - Он похлопывает меня по плечу. - Я же должен тебя предупредить… А теперь действуй!..
Катасонов уже возится с уключинами. Холин, подойдя к лодке, тоже берется за дело. Постояв с минуту, я иду вдоль берега.
Командир взвода охранения встречается мне неподалеку - он обходит окопы, проверяя посты. Я инструктирую его, как сказал Холин, и отправляюсь в штаб батальона. Сделав кое-какие распоряжения и подписав документы, я возвращаюсь к себе в землянку.
Мальчик один. Он весь красный, разгорячен и возбужден. В руке у него Котькин нож, на груди мой бинокль, лицо виноватое. В землянке беспорядок: стол перевернут вверх ногами и накрыт сверху одеялом, ножки табурета торчат из-под нар.
- Слушай, ты не сердись, - просит меня мальчик. - Я нечаянно, честное слово, нечаянно…
Только тут я замечаю на вымытых утром добела досках пола большое чернильное пятно.
- Ты не сердишься? - заглядывая мне в глаза, спрашивает он.
- Да нет же, - отвечаю я, хотя беспорядок в землянке и пятно на полу мне вовсе не по нутру. Я молча устанавливаю все на места, мальчик помогает мне, он поглядывает на пятно и предлагает:
- Надо воды нагреть. И с мылом… Я ототру!
- Да ладно, без тебя как-нибудь…
Я проголодался и по телефону приказываю принести ужин на шестерых - я не сомневаюсь, что Холин и Катасонов, повозившись с лодкой, проголодались не менее меня.
Заметив журнал с рассказом о разведчиках, я спрашиваю мальчика:
- Ну как, прочел?
- Ага… Переживательно. Только по правде так не бывает. Их сразу застукают. А им еще потом ордена навесили.
- А у тебя за что орден? - интересуюсь я.
- Это еще в партизанах.
- Ты и в партизанах был? - словно услышав впервые, удивляюсь я. - А почему же ушел?
- Блокировали нас в лесу, ну, и меня самолетом на Большую землю. В интернат. Только я оттуда скоро подорвал.
- Как подорвал?
- Сбежал. Тягостно там, прямо невтерпеж. Живешь - крупу переводишь. И знай зубри: рыбы - позвоночные животные… Или значение травоядных в жизни человека…
- Так это тоже нужно знать.
- Нужно. Только зачем мне это сейчас? К чему?.. Я почти месяц терпел. Вот лежу ночью и думаю: зачем я здесь? Для чего?..
- Интернат - это не то, - соглашаюсь я. - Тебе другое нужно. Тебе бы вот в суворовское училище попасть - было бы здорово!
- Это тебя Холин научил? - быстро спрашивает мальчик и смотрит на меня настороженно.
- При чем тут Холин? Я сам так думаю. Ты уже повоевал: и в партизанах, и в разведке. Человек ты заслуженный. Теперь тебе что нужно: отдыхать, учиться! Ты знаешь, из тебя какой офицер получится?!
- Это Холин тебя научил! - говорит мальчик убежденно. - Только зря!.. Офицером стать я еще успею. А пока война, отдыхать может тот, от кого пользы мало.
- Это верно, но ведь ты еще маленький!
- Маленький?.. А ты в лагере смерти был? - вдруг спрашивает он; глаза его вспыхивают лютой, недетской ненавистью, крохотная верхняя губа подергивается. - Что ты меня агитируешь, что?! - выкрикивает он взволнованно. - Ты… ты ничего не знаешь и не лезь!.. Напрасные хлопоты…
Несколько минут спустя приходит Холин. Сунув фанерный чемоданчик под нары, он опускается на табурет и курит жадно, глубоко затягиваясь.
- Все куришь, - недовольно замечает мальчик. Он любуется ножом, вытаскивает его из ножен, вкладывает снова и перевешивает с правого на левый бок. - От курева легкие бывают зеленые.
- Зеленые? - рассеянно улыбаясь, переспрашивает Холин. - Ну и пусть зеленые. Кому это видно?
- А я не хочу, чтобы ты курил! У меня голова заболит.
- Ну ладно, я выйду.
Холин подымается, с улыбкой смотрит на мальчика; заметив раскрасневшееся лицо, подходит, прикладывает ладонь к его лбу и, в свою очередь, с недовольством говорит:
- Опять возился?.. Это никуда не годится! Ложись-ка отдыхай. Ложись, ложись!
Мальчик послушно укладывается на нарах. Холин, достав еще папиросу, прикуривает от своего же окурка и, набросив шинель, выходит из землянки. Когда он прикуривает, я замечаю, что руки у него чуть дрожат. У меня «нервишки тряпичные», но и он волнуется перед операцией. Я уловил в нем какую-то рассеянность или обеспокоенность; при всей своей наблюдательности он не заметил чернильного пятна на полу, да и выглядит как-то странно. А может, мне это только кажется.
Он курит на воздухе минут десять (очевидно, не одну папиросу), возвращается и говорит мне:
- Часа через полтора пойдем. Давай ужинать.
- А где Катасоныч? - спрашивает мальчик.
- Его срочно вызвал комдив. Он уехал в дивизию.
- Как уехал?! - Мальчик живо приподнимается. - Уехал и не зашел? Не пожелал мне удачи?
- Он не мог! Его вызвали по тревоге, - объясняет Холин. - Я даже не представляю, что там случилось. Они же знают, что он нам нужен, и вдруг вызывают…
- Мог бы забежать. Тоже друг… - обиженно и взволнованно говорит мальчик. Он по-настоящему расстроен. С полминуты он лежит молча, отвернув лицо к стенке, затем, обернувшись, спрашивает:
- Так мы, что же, вдвоем пойдем?
- Нет, втроем. Он пойдет с нами, - быстрым кивком указывает на меня Холин.
Я смотрю на него в недоумении и, решив, что он шутит, улыбаюсь.
- Ты не улыбься и не смотри как баран на новые ворота. Тебе без дураков говорят, - заявляет Холин. Лицо у него серьезное и, пожалуй, даже озабоченное.
