Михаил Бубеннов - Белая береза
Командир санвзвода Пересветов, встретив Веру Уханову, спросил:
- Придется эвакуировать ее, а? Как думаешь?
- Зачем? - удивилась Вера. - У нее же нет никаких ранений. Одни переживания...
- А переживания, по-твоему, легче ранений? За ней такого... особого... не заметно? - Пересветов пошевелил пальцами у правого виска.
- Ничего не замечала!
- А ты посмотри за ней, посмотри!
Вера Уханова вновь заглянула в блиндаж, где находилась Лена, и вновь поставила перед ней котелок с кашей. И сурово потребовала:
- Ешь!
- Не хочу, Вера...
- Ешь и не разговаривай!
Лена взялась было за ложку но тут же опустила ее в котелок. Брезгливо передернув плечами, спросила:
- Бой все идет?
- Идет. Ужасный бой!
- Много раненых?
- Больше, чем вчера.
- Зря вы не пустили меня...
- Куда тебя пускать? - возмутилась Вера. - Всю ночь бредила, металась, плакала...
- Не сочиняй! - осуждающе сказала Лена.
- Ты лучше расскажи все, что было, - носоветовала Вера. - Давай-ка выкладывай... Расскажешь - и сразу легче станет. А то и смотреть-то на тебя страшно: за один бой совсем другая стала!
Немецкие минометные батареи открыли беглый огонь по Скирманову. Налет продолжался больше минуты. Два раза блиндаж встряхивало так сильно, что трофейную сальную плошку с огнем засыпало землей. Девушки забились в один угол и замерли.
- Вот бьют! - прошептала Лена, когда затихло.
Вера вытащила из кармана новую плошку, зажгла огонь и опять продолжала:
- Говори, я жду...
- А дашь слово, что никому ничего не расскажешь?
- Даю! Не тяни, выкладывай!
- Честное слово?
- Честное слово! Вот прицепа!
И только после этого Лена рассказала, что произошло с ней в землянке у оврага. Когда к ней вернулось сознание, была уже ночь и по полю боя, осматривая трупы, ходили бойцы похоронной команды; они услышали ее крик, вытащили из землянки мертвого немецкого солдата, а затем вытащили ее...
Открыв свою тайну, Лена прижалась к Вере и немного поплакала; впрочем, вскоре ей в самом деле стало легче, и она сама подтащила к себе котелок с остывшей кашей.
- Вкусно? - невесело улыбаясь, спросила Вера.
- Очень!
Было что-то ребяческое в манере Лены есть; она так смешно орудовала ложкой в котелке, так смешно облизывала ее, что Вера не вытерпела и сказала:
- Дуреха ты! Но счастливая...
- Ты о чем?
- Сама знаешь!
- А-а! - протянула Лена неуверенно.
- Какой он был, когда пошел искать тебя!
- А-а! - протянула Лена совсем другим тоном и, потупясь, добавила: Не сочиняй!
- Такую любовь, дуреха, трудно сочинить, - сказала Вера очень серьезно. - Разве только писатели могут... Да и то: куда им!
- Дай покушать, не мешай!
- В такое время, как сейчас, по-моему, самая крепкая любовь бывает, убежденно продолжала Вера. - Кругом война, кровь да смерть... И если в это время полюбил человек - значит, настоящая у него...
- Он меня совсем не знает! - перебила Лена.
- Значит, узнал с одного взгляда!
Вера посмотрела на Лену с завистью.
- Да, счастливая ты! - повторила она со вздохом. - Девчата все блиндажи обыскали, пока нашли его ночью. И нашли-то за несколько минут до того, как идти ему в Козлово. Ну, рассказали, конечно, что ты жива-здорова...
Не успев второпях скрыть заинтересованности, Лена живо переспросила:
- Рассказали? А он что?
- От радости целоваться полез!
- Да? Может, он... такой?
- Ага, уже ревнуешь?
...После полудня Лена пошла в бой.
Это был один из жесточайших боев в Подмосковье. Без малейшей передышки он продолжался весь день, всю ночь и закончился только после полудня 14 ноября. Более тридцати часов шла смертная, тягостно туманящая воображение борьба за каждый клочок земли.
Все это время Лена вместе со всеми работала с тем необычайно возвышенным напряжением, с той нежнейшей силой милосердия, с какой поет струна... Она бесстрашно шла в самые опасные места. Она выносила раненых, оказывала им помощь, попутно доставляла боеприпасы, помогала собирать павших на поле боя и их оружие... Она делала все, что заставлял делать бой, и на все дела была беспредельна ее святая девичья щедрость.
Лена очень быстро оправилась от тех потрясений, какие доставило ей боевое крещение, - новый бой за один день отбросил все пережитое далеко назад. Но он не в силах был отбросить то, что связывалось для нее с именем Юргина. Все, что касалось этого человека, крепко легло в память. Даже в бою находились секунды, когда Лена вспоминала встречу с Юргиным на восходе солнца. Вспоминала и то, как испугалась, когда узнала, что Юргину требуется помощь в бою. Вспоминала, с каким изумлением, самой непонятным испугом, едва сдерживая слезы, она слушала рассказ подруг о том, как Юргин искал ее в овраге... Все эти события соединились для Лены в одно целое, точно цветы в один букет, и от этого букета так пахло солнцем и жизнью, что легко, радостно, как в лугах, кружилась и звенела голова...
XI
Приказ о разгроме противника в районе Скирманово - Козлово был выполнен, хотя наши войска и затратили для этого значительно больше, чем предполагалось, времени и усилий. Не дешево досталась им эта победа, но и противник понес большие потери. За три дня боев он потерял тридцать четыре танка, двадцать противотанковых и пять тяжелых орудий, двадцать шесть минометов и много другого вооружения; немало полегло костьми и гитлеровцев в здешних снегах...
За час до освобождения Козлова стало известно, что Советское правительство наградило орденами и медалями большую группу солдат и офицеров полка. Майор Озеров и - посмертно - комиссар Яхно были награждены орденами Ленина; несколько офицеров, в том числе лейтенант Юргин, орденами Красного Знамени; среди двадцати трех бойцов полка славную солдатскую медаль "За отвагу" получили Андрей Лопухов, Осип Чернышев, Иван Умрихин и Нургалей Хасанов.
Озеровцы узнали о наградах еще во время боя.
Полк поздравил своих героев с победой в Козлове.
Вскоре после того как противник был выбит из последних домов на западной окраине Козлова и бежал в леса, майор Озеров получил сразу две телеграммы от командующего армией генерал-лейтенанта Рокоссовского. В одной из них командующий поздравил бойцов и командиров полка с получением высоких правительственных наград; во второй объявил Озерову и всему полку благодарность за успешные действия в последних боях. "Особо отмечаю, писал командарм Озерову, - вашу смелую инициативу в боях за высоту 264,3".
Присев на крыльце крестьянской избы, занятой связистами, Озеров прочитал телеграммы и затем, думая о чем-то или пытаясь думать, долго держал их в правой, устало опущенной руке. С той минуты, как начался бой за Барсушню, он забыл об отдыхе, и теперь усталость брала свое, казалось, Озерову трудно держать в руке даже небольшие листки бумаги. За три дня, проведенных все время на морозе, лицо Озерова побагровело и задубело, а глаза опухли и налились кровью, - посторонний мог принять его сейчас за непомерно пьяного человека, хотя он никогда не позволял себе в бою ни одного глотка водки.
Гитлеровцы повсеместно прекратили огонь, - скрепя сердце они вынуждены были смириться с тяжелой потерей очень важных скирмановских и Козловских позиций. На фронте установилась тишина.
В Козлове догорали подожженные гитлеровцами крестьянские дома. Группы солдат шумно растаскивали пылающие бревна, забрасывали снегом пожарища: к ночи нигде не должно остаться и маленького огонька. Другие группы торопливо шли на западную окраину деревни - закрепляться на занятом рубеже, осматривали подбитые немецкие танки и орудия, собирали в штабеля закоченевшие трупы гитлеровцев, разбросанное всюду трофейное оружие и боеприпасы. Повсюду гудели танки, направляясь за Козлово в лесные засады. Главной улицей, по дороге на Скирманово, тягачи с трудом волокли две наши поврежденные машины "Т-34". За околицей, громко крича, артиллеристы оборудовали новые огневые позиции.
Все эти картины, порожденные первой большой победой, были долгожданны и приятны, но Озеров почему-то вдруг потерял к ним тот возбужденный интерес, какой только что испытывал... Озеров еще и сам не понимал, отчего это произошло, и поэтому ему особенно трудно было разобраться в своих мыслях.
На крыльцо выскочил Петя Уралец и доложил, что Озерова вызывает к телефону командир дивизии. Озеров порывисто встал на ноги, точно и не было никакой усталости, взглянул на вершину Барсушни, где сейчас находился НП генерала Бородина, и вдруг понял, что внезапно изменило его отношение к картинам победы.
- Телеграммы получил? - спросил Бородин.
- Да, получил... - обычным тоном ответил Озеров.
- Что у тебя голос такой? - удивился Бородин. - Устал? Или не рад?
- Признаться, не совсем... - откровенно сознался Озеров. - Да дело в том, что мою инициативу, по-моему, нельзя называть смелой. Самая обычная инициатива. Только теперь вот я вижу многие наши ошибки.
