Бегство в Египет. Петербургские повести - Александр Васильевич Етоев
– Садко, – подсказал кот. Всё это время он держался чуть сбоку, по правую от Андрея сторону, выступая то ли в роли конвойного, то ли ожидая от хозяина кабинета каких-то особых распоряжений.
– Разговорчики! – осадило кота начальство. – Много вас развелось, умников. Как мусор с пола собрать, так нету их никого. А как советы давать руководству, так сразу воронья туча. Значит, Садко, говоришь? – Палец его опять радостно пробежался по клавишам. – Вы подводным спортом не занимались? – Вопрос был к Андрею Т. – Или хотя бы в детстве с вышки ныряли? Вот и ладненько, что ныряли. Значит, будете у нас числиться как Садко. На гуслях играть умеете? Научитесь, это дело простое, не сложнее, чем играть на пиле. Похо́дите на курсы к Бояну. Самоучитель возьмёте, в конце концов…
– Я что-то не понимаю. – У Андрея Т. уже голова шла кругом от всех этих загадочных разговоров. – При чём тут Садко? И гусли? И вообще, я не…
– А тут и понимать нечего. – Глаза хозяина кабинета вдруг резко перестали косить и сделались пронзительными и строгими. Он поднялся, раздавил ногой таракана, поставил на подоконник лейку и руки уложил на груди. – Базильо, – сказал он, обращаясь к коту, – покажи господину Богатому Гостю выход. Господин не знает дорогу. Господин только что прибывши. Милости просим, – он в фальшивом театральном привете распростёр руки, – в наши гостеприимные палестины. Извините, но время вышло. У меня квартальный отчёт. У меня комиссия из Минфина. У меня Горынычиха рожает. Базильо! – Он щёлкнул пальцами. – Товарищ ждёт. Проводите товарища. До свидания.
Глава 5Андрей Т. вернулся в толчею коридора. В голове его роились вопросы, и первый из них был – «зачем мне всё это нужно?». Да, Генка, конечно. Друг в опасности, друга надо спасать. Но кто ему дал знать об опасности? Конь Кобылыч. А какова его слову цена? Копейка в базарный день. Вот именно что копейка. Может быть, действительно Генка Абрикос здесь, числится каким-нибудь Иваном Коровьим сыном и прячут его от людских глаз в стенах этого казённого заведения. Тогда опять вопрос – для чего? И сам Андрей Т. здесь для чего? Тьма египетская вопросов, а ответов пока не видно. Единственное, что почему-то приходило в голову, – какие-то древние рекрутские наборы, старая унылая Англия, вербовка в матросы королевского флота, когда людей поили до смерти в кабаке, а наутро закованный в кандалы новобранец просыпался от пинков капитана за несколько миль от берега.
Всем вокруг почему-то уже было известно, что Андрей – былинный герой Садко, а значит, гость богатый и важный, и, видимо, по этой причине возле него вертелись всякие неблагополучные личности – в чешуе, в дурно пахнущих рыбачьих сетях вместо одежды, с трезубцами, увитыми водорослями, а один, в чалме, при серьгах и с бусами на тщедушном теле, назойливо, как бомж в переходе, что-то мямлил Андрею на ухо – то ли просил на водку, то ли предлагал какую-то аферу с алмазами, которых, как он клялся, не счесть в каких-то там каменных пещерах.
Андрею Т. насилу удалось от него отделаться – помог недавний знакомый, волк; он рыкнул на прилипчивого субъекта, и тот, мелко кланяясь и юля, растворился среди прогуливающегося народца.
– Здрасте, – кивнул зачем-то Андрей потрёпанному серому хищнику, хотя виделись они с ним недавно.
Волк стоял, закинув лапы на подоконник, и вглядывался в заоконный пейзаж.
– Солнце садится… Август… – Волк вздохнул и прикрыл глаза. Потом открыл их и печально продолжил: – В лесу сейчас хорошо, покойно. Душицей пахнет, паутина в ветвях блестит, белки по стволам бегают. А то и лось на полянку выйдет, протрубит – и обратно в чащу. Лось… – Волк опять вздохнул. – Мне бы сейчас хоть кильки в томате. Хоть селёдочных голов полкило.
– Да уж, кильки – оно конечно, – приличия ради согласился с ним Андрей Т. Потом, помедлив, спросил: – Что, так и сидите здесь взаперти?
– Так и сидим, – вяло ответил волк.
– Не выпускают?
– Выпускают, да толку?! Мы же ведь только здесь реальные, в этих стенах. А там, на воле, мы – сказки.
Андрей кивнул. Говоря по правде, он ни слова не понял из туманного объяснения хищника. Он пристроился рядом на подоконнике и стал смотреть на вид за окном. Никакого леса он не увидел. И закатного солнца тоже. Да, чахлые деревца были, и что-то мутное, как лампочка в подворотне, пряталось в рыжеватом облаке, но ничего бунинского, левитановского, тургеневского Андрею Т. эти картины не навевали. Разбитая асфальтовая площадка, окантованная пыльными клумбами с гигантскими пожухлыми сорняками; бетонные колонны ограды с редкими чугунными пиками, в ней прорехи шириной в шкаф; за оградой, за распахнутыми воротами, с десяток соток сильно пересечённой местности – крапива вперемежку с чертополохом, невысокие пирамиды щебня, залежи бытового мусора, черепа домашних животных, лужи в мазутной плёнке, воробьи на свисающих проводах. От ворот, чуть заметная среди этой неразберихи, вела грунтовая, вся в выбоинах, дорога, доходила до зарослей ивняка и терялась за каменистой насыпью. И горизонт был неказистее некуда.
Андрей Т. подавил зевок и хотел уже отойти от окна, как вдруг увидел облако пыли и плывущий в этом облаке «мерседес». Машина миновала ворота, въехала на разбитый асфальт, снесла по дороге урну и остановилась под самыми окнами. Все четыре дверцы раскрылись одновременно, и из них полезла на белый свет удивительная компания.
Была здесь пакостного вида бабуля в сером штопаном балахоне, который вздымался у неё на спине двумя острыми горбами разной величины и формы. Физиономия у бабули тоже была серая, как одёжка, нос загибался вниз Дантовым ястребиным клювом, правый глаз горел кровавым огнём наподобие велосипедного катафота, ну а на месте левого отсвечивал лениво шарикоподшипник.
Был здесь страхолюдный толстяк
