Аркадий Белинков - Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша
1 "Больше классовой бдительности на фронте литературы и искусства. Из резолюции фракции ФОСП'а". - "Рабочий и театр", 1932, № 1, с. 5.
На такого впечатлительного человека, каким был Юрий Олеша, все это не могло не произвести огромного впечатления. А так как истинный художник всегда опережает своей век, то, конечно, Юрий Олеша успел сделать все необходимое.
Но это ведь дается не сразу, и он некоторое время колебался, стараясь выбрать наиболее достойный творческий путь.
В связи с этим Олеша, поняв, что неправ он, а правы другие, написал рассказ "Летом", в котором скрестились старые пороки с новыми добродетелями.
Он цепляется за старое (пороки):
"С первого взгляда он мне не понравился... Мне показалось, что он принадлежит к тем людям, которые пользуются благами жизни с чересчур уж заметным увлечением. Я не любил таких людей... Он меня раздражал..."
Потом он хватается за новое (добродетели): "Он получил эти земли и звезды в наследство. Он получил в наследство знание".
Так мучается и мечется писатель через два года после того, как он поднял руку, поднял руки, опустил руки, сдался в роковом "Строгом юноше".
Но оказалось, это был "молодой рабочий, сделавшийся писателем... очаровательный молодой человек".
Произошла ошибка: человека приняли за Толстяка, а оказалось, что он поэт.
С поэтом приходит в рассказ образность, человечность, свежесть и чистота.
"В тишине и свете, над уснувшим миром висела звезда - зеленоватая, полная, свежая, почти влажная".
Для того чтобы пролилась в мир эта прохладная и прозрачная фраза, нужно, чтобы к художнику вернулась вера, и вдохновение, и счастье, и творчество.
Так снова заговорил на мгновенье пришедший в себя художник, который когда-то писал хорошо.
Слышали ли вы оркестр перед оперой? Тянет свою скучную, пустынную ноту кларнет, хрипит свою квинту фагот, злорадно взвизгивает флейта, бубнит литавра. И вдруг над этим мелочным и ничтожным, завистливым и бранящимся миром пролетает, легко взмахнув крылами, чистая и законченная мелодия, фраза, произнесенная классически изваянным ртом.
Так приходит и так уходит призрачная и неуловимая победа художника, истекающая в мелочном и ничтожном, завистливом и бранящемся мире.
Закрытый, еще неясный рассказ, как замок, открывается фразой: "Вега, Капелла, Арктур. Получается дактиль".
И распахнутое произведение наполняется стихом, искусством, поэзией.
Снова появились взаимоотношения людей, быстро меняющиеся, точно мотивированные, появился характер, образ человека, - молодого рабочего, ставшего писателем, тонким и впечатлительным.
(Правда, перед тем как сказать "все изменилось" и "очаровательный молодой человек", Олеша пишет: "Он сказал, что знает меня еще с тех пор, когда был слесарем в железнодорожном депо.
- Я читал ваши фельетоны в "Гудке"...)
В минуту пробуждения художник возвращается к старой и вечной теме: поэт и люди, "которые пользуются благами жизни", поэт и толпа.
На мгновенье проступает сквозь решетку зловещих слов - "Власть гения... Это прекрасная власть..." - чистое и высокое чело художника.
Художник говорит об искусстве, о звездах.
Но тема была прервана, нить оборвана.
Писатель начинает понимать, что произошло.
И тогда в отчаянии он перестает писать о людях и начинает писать о зверях.
Писатель заметался. Он ищет среди железа и камня, исписанной бумаги, концепций, лжи и измен тайную зеленую лужайку.
Оказывается, это очень просто.
И ездить далеко не надо.
И мировоззрение не претерпевает особенного ущерба.
"Десять минут езды на трамвае отделяет нас от фантастического мира".
Да, да... Цивилизация, природа, вечные и неразрешимые противоречия... Впрочем, отчего же неразрешимые? Человек укрощает природу, "и она все меньше рычит и все больше мурлычет у него в руках, как прирученный барсенок на площадке молодняка в зоосаде".
Но звери приходят в мировую литературу, когда из двух зол хотят выбрать меньшее.
Отчаяние Юрия Олеши было так велико, что из своего рассказа "Мы в центре города" он изгнал всех отрицательных персонажей. Все двадцать его героев - положительные!
Положительные тигры! Положительные пингвины! Положительные кенгуру! Положительные страусы! Помесь львицы и тигра тоже положительная!
Юрий Олеша садится в трамвай, покупает билет, спрашивает: - Вы у Кудринской выходите? Ну, и не лезьте тогда, - и уезжает в другую социологию.
Он приезжает на тайную зеленую лужайку.
На зеленой лужайке пасет метафоры Юрий Олеша.
"Животные как ничто другое дают повод для метафор, - заявляет Юрий Олеша, безусловный авторитет в этой области. - О, я берусь из любой пасти, самой маленькой, вытащить целую ленту сравнений!"
И вытаскивает:
"...лань, раскрашенная, как мухомор...
...черепаха величиной с походную кухню.... Защитный цвет. Кастрюлеобразное тело...
...сойка. Чей изысканный вкус прибавил к ее коричневому платью две черно-белые, точно полосатые, нашивки?!
...Тигр... Какая великолепная морда! Желтая в белых разводах. Как будто обляпанная известью.
...чайка - это торпеда... она - совершеннейшего вида моноплан с низко поставленными крыльями...
А вот попугаи...
Мне показалось, что я вижу перед собой картину какой-то странной осени. Как будто распадалось передо мной прекрасное дерево. Разлетались в разные стороны его ветви, листья - в каком-то пустом саду, где осталось только солнце".
Так создается литературно-художественный этюд на тему "Метафоры, извлекаемые из любой пасти".
В литературно-художественном этюде явное, не скрываемое соревнование с Хлебниковым, похожее на старинный турнир поэтов.
Это состязание, несмотря на отличное качество попугаев, Юрий Олеша проигрывает.
Он проигрывает не потому, что не получился тигр и не удалась чайка, но потому, что у Хлебникова была большая, а у него маленькая задача.
Потому что Хлебников писал поэму не как экзерсис, взяв отпуск у эпохи, а как художествен-ное произведение, и поэтому в художественном произведении Хлебникова, кроме блестящих метафор, были спрятаны "прекрасные возможности", а у Олеши ничего не было спрятано.
И поэтому, кроме звериных метафор, у Хлебникова появилась еще одна, не звериная, и из-за этой метафоры была выстроена вся поэма, и каждый стих этой поэмы, - лишь ступень постамента, на вершине которого - храм:
"Где в зверях погибают какие-то прекрасные возможности, как вписанное в Часослов "Слово о Полку Игореве".
Эпическая значительность и апокалиптичность хлебниковской поэмы разрешается метафорой-обобщением, за которой стоят история и эпос.
Значительность Хлебников подготовляет исподволь. Интонационная окраска произведения - патетическая: "О Сад, Сад!" История, эпос введены системой уподоблений зверям.
"Где верблюд знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая..."
"...влагая древний смысл в правду..."
"...нетопыри висят подобно сердцу современного русского".
"...на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть Бога".
"...небо..."
"...старинный обряд родовой вражды..."
"...падают... как кумиры во время землетрясения..."
"...носит в бело-красных глазах неугасимую ярость низверженного царя... И в нем затаен Иван Грозный"1.
1 В. Хлебников. Стихотворения. Библиотека поэта. Малая серия, Л., 1940, стр. 3-7.
Олеша сделал описательный, непритязательный рассказ о том, что "мир, не имеющий ничего общего с городом, находится как раз там, где город проявляется в своих самых ярких формах".
Что это? Противопоставление сделанного нерукотворному? Постылой и пыльной цивилизации - природе? Может быть. Впрочем, нет, не противопоставление: "...как трудно сделать такой узор!.. Кто же этот гениальный мастер? Природа... Мы посетили выставку природы, ее стенды. И опять мы в городе. Мы среди машин... Здесь человек проявляет себя мастером такой же силы, как и природа".
Как раз наоборот - единство: творит природа и творит человек. Но человек "сильнее ее. Он отнимает ее тайны и заставляет ее служить себе".
В этом было что-то новое, потому что до сих пор мировая литература противопоставляла природу цивилизации и укоряла цивилизацию.
Был протест против цивилизации, созданной враждебным свободному человеку, художнику обществом, природа и цивилизация были только флагами разных цветов в борьбе между людьми, жаждущими свободы, и абсолютизмом.
Противопоставление природы цивилизации было столь значительно, потому что утверждало общественную борьбу, свободу, равенство и братство, достоинство человека и неоспоримую правоту санкюлотов, а согласие вело лишь к почтенному соображению, что нехорошо сидеть сложа руки.
Во все эпохи разложения и распада, когда философия истреблена, экономика разрушена, нравственность заменена ханжеством, когда уже нет концепции, а есть только религия, в которую никто не верит, люди, стоящие у власти, уничтожают все живое и мыслящее, ссылаясь на историческое право. А загнанная, изгнанная, раздавленная, уже совсем, казалось бы, уничтожен-ная живая и мыслящая, едва различимая, казалось бы, навсегда истребленная часть общества противопоставляет тирании, лицемерию, невежеству и самодовольству естественное право.
