Я обязательно уволюсь - Маша Гаврилова
Мы уселись на длинный стол, болтали очень долго, на улице был закат, мы видели его через маленькое окошко. Антон показывал свои находки и рассказывал про них. Графин с отломанной ручкой, кусок кожи с красивыми узорами.
– Совсем никаких сокровищ.
– Это место – сокровище. Тут можно играть в пиратов. Начать карьеру Джека Воробья.
Слово «карьера» ударило по ушам. Я снова вспомнила про свой кризис. Вместо улыбки я начала серьёзный разговор:
– Вот скажи, ты уже знаешь, чем будешь заниматься?
Антон очаровательно смутился. Я видела, что он знал. Я видела, что он уже всё спланировал.
– Помнишь, у нас был курс по программированию? Я быстро понял, что продюсером у меня стать не получится. И пошёл дальше заниматься программированием. А сейчас меня позвали на стажировку младшим аналитиком, но там легко. – Я видела, что ему стыдно, как будто он виноват в этом успехе. – Ты точно ещё что-то найдёшь, а если не найдёшь – то оно найдёт тебя само.
– Пока сама меня находит только очень дорогая, но вкусная еда.
– Ну вот! Можешь открыть свой ресторан или кафе. – Он сказал это мягко и дружелюбно, без издевательства. В словах Антона всегда была доброта. Или в его взгляде. Этого я ещё не выучила.
Антон повернулся ко мне – проверил, удалась ли шутка. А вот я обычно говорила скорее едко:
– Ты прав. Нужно открыть своё кафе, делать там самый вкусный онигиразу в Москве. Потом получить мишленовскую звезду. А потом сделаться небольшой сетью.
Антон не понял, шучу я или нет, на всякий случай поддержал:
– Я буду приходить к тебе так часто, как смогу.
Мы вернулись обратно, взяли куртки и вышли из здания университета. Нам было нужно в разные стороны, мы попрощались. Он уходил, а я стояла и смотрела ему в спину. Снова думала о случайности совпадений – он оказался рядом со мной там, где был нужен. Я поняла: Антона потерять нельзя – и присосалась к нему пиявкой.
К концу второго курса я хорошо выучила Антона. Он был не сложнее таблицы умножения. Точнее, не проще. Антон существовал по правилам, строго их держался. А я не понимала ни правил, ни Антона. Он был такой очевидный и такой непроницаемый одновременно. Моя любовь стала спокойной, мысли о романтике и отношениях ушли. Любить Антона стало удобно и приятно. Мне было хорошо проводить с ним время, мы нравились друг другу и изредка виделись в нашем тайном месте – убежище аристократов. Любовь к нему не причиняла мне больших мук, и я хотела оставаться в этом моменте ещё долго. Мою любовь к нему хотелось положить под стеклянный колпак и лелеять, ухаживать за ней, следить, чтобы не умерла.
2
Иногда любовь к Антону переполняла меня. Я это понимала, если перед сном слишком долго думала о нём. Как только это случалось, я игнорировала его. Не отвечала на сообщения, не приходила на встречи, избегала мест, где он мог быть. Он никогда не спрашивал, что происходит. Перерывы бывали разными по длительности.
Однажды мне пришлось притворяться больной две недели. Я сидела дома, чтобы не столкнуться с ним в университете или на улице, и писала всем, что у меня грипп. Не хотелось всех обманывать, но и исчезать из жизни Антона насовсем тоже не хотелось. А просто так сказать правду было нельзя. «Привет, я не хочу с тобой видеться, чтобы любовь к тебе успокоилась».
В другой раз мы не общались полгода. Тогда мне хотелось касаться его лица, греться о его тепло и слушать его шутки, отвечать на них. Вместо этого я прочитала сообщение «встретимся сегодня в убежище?», не ответила, а он не стал писать дальше. Он уехал по обмену в Нидерланды, и мы долго молча смотрели истории друг друга в инстаграме[1]. Но это кончилось, ведь Антон был навсегда. Однажды я опоздала на пару, и было свободно место на задней парте около только что вернувшегося Антона. Я села, он улыбнулся, и молчание прекратилось. За полгода случилось не так уж и много, но что-то случилось. Мы обменивались новостями, хотя занятие тоже было ничего, досократики меня интересовали. Но Диоген и рядом не стоял с изменениями в жизни Антона.
Антон познакомил меня с Леной, она была нас на два года младше и сразу мне не понравилась – хрупкая, смазливая, кукольная. Лена оказалась слишком резкой и могла ненароком ранить. С ней стоило вести себя осторожно и не говорить лишнего – чтобы не получить укол. Её лицо раздражало своей правильностью. Я тоскливо думала: «И вот это твой идеал?»
Они великолепно смотрелись вместе. Все, кто видел их рядом, не сомневались – эта пара создана самим богом: красивый Антон с каштановыми слегка вьющимися волосами и прямым носом, красивая Лена – немного тоньше стандартной женщины, волосы у неё тоже тонкие, зато пушистые и светло-светло-русые с лавандовой тонировкой. Лица их были одинаково бледные, и ходили они вровень: Лена чуть пониже. А ещё у них были зелёные глаза: у Лены ближе к голубому, у Антона – болотные. В белом свете столовой их глаза становились ярче, кожа казалась ещё светлее, и они превращались в вылитых вампиров.
Антон никогда не говорил о своей любви к Лене и не объяснял её. Я даже не знала, когда и где они встретились, как общались, что соединило их. Приходилось принимать это незнание. Приходилось искать общий язык с Леной. Это был язык притворства. Лена совсем не замечала, что не нравится мне. Она говорила комплименты, разные приятные вещи, проявляла много интереса и внимания. Этим она не нравилась мне ещё больше. Я не была какой-то особенной. Бесило, что Лена видит во мне что-то, чего не вижу в себе я.
Иногда она говорила: «Антон всегда рассказывает, когда вы видитесь». Этим она, наверное, стремилась подчеркнуть, что я значу для Антона немало. Может быть, поэтому она и хотела дружить со мной. Но меня её замечания лишь забавляли – ну да, снова столкнулись в библиотеке и разговаривали две секунды ни о чём. Вот уж значимое событие.
Появление Лены не изменило наших с Антоном отношений. Мы продолжили маленькую дружбу: встречи в коридорах и столовой, лайки-лайки-лайки, короткие сообщения в групповом чате. Долгие разговоры в обеденные перерывы. Только на убежище аристократов времени уже
