Прощайте, призраки - Надя Терранова
На закате я с новой силой ощущала отсутствие отца. Распахивала балконные двери, надеясь, что буря проникнет в дом сквозь потолок и разрушит стены, умоляла северный ветер превратиться в ураган, опрокинуть часы и стулья, поднять в воздух кровать, подушки, простыни… «Ты не хочешь знать, что я выросла, тебе все равно?» — мысленно восклицала я, но никто не отвечал. Менструальные выделения пачкали постельное белье, утром я спешила отстирать пятна и терла простыни обратной стороной губки для мытья посуды, как следует намылив ее белым мылом.
В течение лет, проведенных нами вместе, отец тем или иным образом приучал нас к своей предстоящей кончине. Как и все, умирать он начал уже в день своего рождения, но однажды вдруг решил бросить вызов этой неизбежности. Должно быть, отец почувствовал себя всемогущим и потому хладнокровно спустился по лестнице, закрыл за собой дверь и навсегда покинул нас с мамой, оставив на память о себе запах застоявшейся воды и порывы ветра.
«Папа сегодня опять с нами», — сигналила матери поза, в которой я сидела за столом, перенесшись в нашу кухню из другой вселенной, где жизнь продолжалась своим чередом. «Папа сегодня опять с нами», — сообщали матери моя сутулая спина и усталый взгляд, какого не должно быть у девочки-подростка. «Он был здесь минуту назад, ты тоже его видела?» — кричала скорость, с которой я съедала ужин и убирала посуду со стола. Вслух же я произносила совсем другое: «Спасибо, больше ничего не хочу», «По средам всегда показывают один и тот же сериал», «Я бы не опоздала в школу, если бы ты купила мне мопед».
Телефон, положенный на гору всяческого барахла, которое предназначалось мне в приданое, пискнул четырежды. Четыре сообщения. Прошло достаточно мало времени для того, чтобы муж заволновался и нарушил правило не звонить мне, но достаточно много для того, чтобы я не мешкала и написала ему хоть пару строк. Я вновь задумалась о тех принципах, на которых зиждилась наша совместная жизнь. Мы считали брак союзом двух отдельных личностей и старательно избегали растворения друг в друге. Мы были подобны двум столпам, несущим общую нагрузку, и полагали, что, деля ее пополам, сумеем оставаться рядом дольше, чем позволили бы страсть или симбиоз. Иными словами, в нашем браке устойчивость и поддержка являлись не средствами, а самоцелью. Мы хотели быть вместе навек и потому старались не перенасыщаться друг другом. Я вспомнила нашу последнюю ночь. Мой сон о смертоносной воде и кровать, на которой наш брак тонул в отсутствии желания, были очень далеко от Мессины. Расставаясь, мы с Пьетро всякий раз превращались в двух монад, в двух медуз, каждую из которых движет отдельный поток. Когда один из нас уезжал, мы не ревновали и не строили догадок — пересечение личных границ другого означало бы проигрыш, а мы не хотели проиграть. Днем нам удавалось держаться в равновесии, однако ночами баланс терялся. В одной из своих придуманных правдивых историй для радиопередачи я завела речь о паре, которая перестала заниматься сексом: он и она были молоды, разлад немало тревожил обоих. Герою я приписала физическую проблему, а героине нервное расстройство. Конец истории был счастливым. Я знала, что Пьетро услышит ее, он всегда слушал мою программу. Спустя пару дней после эфира он подошел ко мне с таким видом, будто жаждал возмездия, сдернул с меня пижамные штаны, и мы занялись безмолвной любовью, точно незнакомцы.
Я посмотрела на экран.
Муж написал: «Как ты там?»
И еще: «Пришло заказное письмо, я его распечатал — тебе перечислили задолженность за прошлый год».
И еще: «С тобой точно все хорошо?»
И еще: «Не заставляй меня волноваться».
На сей раз монады не существовали каждая сама по себе, медуз не уносило потоками в противоположные стороны. Муж чувствовал, что эта поездка не такая, как предыдущие, беспокоился, задавал вопросы. Я вдруг осознала, что совершенно не хочу подпускать его к себе все то время, пока нахожусь здесь, — мне нужно сосредоточиться на тех, кто существует в моих кошмарах и воспоминаниях.
Улегшись в постель, я отправила Пьетро короткое сообщение: «Представляешь, дом в еще худшем состоянии, чем я ожидала. Чтобы все тут разрулить, понадобится время. Я в порядке, мама тоже».
— Мы все выбросим, — произнес Никос, указывая на «Монополию» (в нее я любила играть, когда училась в начальной школе), «Клуэдо» (открыв в себе способности к дедукции, я не раз побеждала маму в этой игре), «Гуся» (я ставила на поле четыре фигурки, делая вид, будто в игре четверо участников), пазл с картиной Пикассо «Ребенок с голубем» и мою любимую игру скребл с пластиковыми буковками.
В этой самой кухне Сара, моя подруга отроческих лет, по секрету рассказала мне, что занималась сексом с двумя парнями сразу; наша дружба подходила к концу, мы стояли на пороге одного из тех неизбежных расставаний, когда из близких друг другу людей двое превращаются в очевидцев событий, за которые каждому неловко и которые каждый хотел бы забыть. Мы обе еще были несовершеннолетними, и я завидовала Саре, сделавшей то, на что у меня не хватило бы смелости. Мне казалось, отважься я на подобное, покойные предки встанут у изножья кровати и воззрятся на меня с немым укором. Мертвые — ревностные судьи всех поступков, которых больше не могут совершить, ошибок, которых больше не могут допустить, развлечений, которые доступны только живым. Мамины родители задержались в доме с явным намерением познакомиться со мной — внучкой, появившейся на свет после их смерти. Дед умер от апоплексического удара — вел машину, почувствовал себя плохо, включил аварийную сигнализацию, съехал на обочину автострады и через пять минут скончался. Бабушка заболела раком спустя несколько месяцев после его похорон и вскоре тоже покинула этот мир.
