Что ты сделал - Клер Макгоуэн
Дверь в комнату Бенджи была закрыта. Там спал Билл. Так странно: он находился совсем рядом со мной, за стенкой. Билл, которого я так долго не видела. Я снова испытала досаду: ну почему Майк в очередной раз все прослушал и перепутал комнаты! Теперь оставалось только надеяться, что Карен не обидится на нас за ночлег над гаражом.
Следующая по коридору — комната Кэсси. Сквозь полуоткрытую дверь я разглядела крепко спящего Бенджи.
Гостевая комната пустовала. Ни Джоди, ни Каллума там не было.
Повсюду, в коридоре, гостиной, кухне, горел свет. Либо гости не спали, либо им было плевать на наши счета за электричество.
Джоди стояла посреди кухни в удивительно грязном халате поверх пижамы и с кофеваркой в руках. Я заметила, что она вытряхнула старую заварку прямо в раковину и по той разбежались маленькие коричневые крупинки, похожие на муравьев. Неужели не подумала, что слив забьется?
— Ничего, что я вышла в халате Каллума? — спросила Джоди. — Халат не очень-то чистый.
— А где Каллум?
Она осторожно и плавно подняла чайник. Все ее движения были такими выверенными, словно она держала в руках горку свежих яиц.
— Отключился на твоем диване в гостиной. Я его там увидела, когда спустилась за водой.
Нужно было поставить ей графин и стакан возле кровати. Обычно я так и делала, а теперь забыла. Видимо, из-за всей этой суеты.
— Не станем его будить? — спросила я.
Не знаю, что она ответила бы, поскольку именно в этот момент я услышала стон, скрип кухонной двери и звук заплетающихся шагов. Карен… Она пришла босиком, из волос торчали травинки, а некоторые прилипли к лицу. Глаза у нее были вытаращены, а на щеке алел кровоподтек. А потом она сказала то, что сказала, и все на свете перевернулось с ног на голову.
— Он меня изнасиловал. Он изнасиловал меня.
И Джоди задала тот вопрос, который не смогла бы задать я:
— Кто, Карен?
А та ответила:
— Майк. Это Майк… — И упала на колени.
Билл
В целом он не жалел, что приехал. Хотя, когда летел на мотоцикле, потея под кожаной курткой, сомневался, что поступает верно. Ему не нравились подобные снобские городки, состоявшие по большей части из роскошных магазинов для скучающих богатых домохозяек. Здесь и пригород выглядел иначе: зеленый, аккуратный и компактный. В Швеции же все было словно разрублено на неравные куски, но величественно. Он и забыл, как тесна Южная Англия. Было странно разговаривать по-английски на автозаправке, слышать кентский акцент, даже ощущать во рту знакомые слова.
Не таким он ожидал увидеть дом Эли. Она всегда говорила о Париже, Нью-Йорке, Берлине, но не о Кенте с его деревушками, как с открытки, и сонными городками, где дома стоят не меньше полумиллиона. Подобное место было пределом мечтаний Майка. Эли, конечно, последовала за ним, потянулась, как хвост за кометой. Это разочаровало, но не удивило Билла. Он сказал себе, что по-другому и быть не могло.
Если не считать этих мыслей, все остальное радовало. Правда, к шуточкам Каллума не очень легко приспособиться, а Майк тому подпевает, зато здорово увидеть всех снова и вспомнить, что у него была какая-то жизнь до Швеции, до Астрид. Билл словно ощупью шел к себе тому, восемнадцатилетнему парню, который явился в Оксфорд с двумя парами джинсов, одной парой кроссовок и коробочкой табака. Он назвался Биллом, оставив свое настоящее имя — Биляль — на верхней полке поезда. Ему пришлось выдержать нелегкий разговор с матерью, которая почти всегда носила сари, и объяснить ей, что для Оксфорда новое имя необходимо. И дело не в расизме. Просто здесь такие, как он, обычно убирают в чужих домах или стоят за кассой в магазинах. Мать умерла, и теперь некому называть его настоящим именем.
Он был доволен, что приехал, и все же после ужина ему захотелось побыть одному. Курение — вполне приемлемый повод, чтобы покинуть компанию и отдохнуть от разговоров. Потом он пошел узнать, не нужна ли Эли помощь, и был очень удивлен ее перфекционизму, желанию, чтобы все было в идеальном порядке — тарелки, бокалы, стаканы, салфетки, столовые приборы… И это Эли, которая в колледже сидела на полу в общей прихожей и ела макароны, макая их в банку с песто. Он вышел в сад. За сцену в кухне ему было неловко. Глупо думать, что после стольких лет они могли бы снова почувствовать себя близкими людьми. Дотронувшись до руки Эли и увидев в ее глазах тревогу, он не сумел сказать того, что хотел, да и сам не понимал, о чем собирался говорить.
Снаружи стало прохладно. Свечи, зажженные Майком, уже догорели, и только по звукам голосов было ясно, что они с Каллумом еще сидят за столом.
Все же дом Эли Биллу понравился, и он, непонятно отчего, был рад этому. Стены на углах немного облупились, сад, за которым ухаживали, разросся и был полон цветов — наперстянок, маттиол, гиацинтов, и все это выглядело гармонично. Ветви деревьев образовали над садом навес, в глубине крон пели птицы. Показывая гостям владения, Эли извинилась за неубранную кучу мусора, и это навело Билла на мысль, что она вовсе не так сильно наслаждается своим домашним раем, как могло показаться.
Интересно, чем сейчас занята Астрид? Ни у него, ни у нее не было страничек на «Фейсбуке»; она это ненавидела. Сейчас Билл подумал, что это неудобно. Можно было бы узнать, где она и с кем. Он не очень представлял себе, как она теперь, без него, может проводить время.
Билл вздохнул. Годами он с любопытством наблюдал за любовными драмами своих друзей, в то время как они с Астрид словно плыли вместе по озеру, как пара лебедей, спокойные и полные достоинства. Теперь его подмывало взломать ее почту, умолять принять его обратно — порывы, не свойственные шведскому темпераменту. Он, конечно, знал, что все кончено, они оба знали, но с этим оказалось удивительно трудно смириться.
Билл вспомнил, что оставил телефон в сумке на седле мотоцикла, и подумал, что мог бы написать ей. А вдруг она сама уже написала ему? Просто подержать в руке этот кусок пластика
