Когда тебя любят - Денис Георгиевич Войде
Устремляюсь вверх по отбитым временем бетонным ступеням. Почему так колотится сердце? Что за искры перед глазами? Кто кувалдами долбит по вискам? Всё перед глазами плывёт, словно за стеклом аквариума. Холод и медный привкус во рту. Сродни тому, что был в первый мой приход к отцу. И пятна перед глазами. Пятна вместо дверей. А вот дверь в квартиру отца. Хотел нажать на кнопку звонка, но случайно коснулся полотна двери, и она приоткрылась. Я нерешительно шагнул через порог, придерживая открывающуюся дверь. В коридоре было мрачно. Я нащупал рычажок включателя. Вот крючки для одежды, тумба под обувь, бумажные обои, местами отходящие от стен, проход в комнату. Всё, как тогда в детстве, когда бабушка встречала меня здесь в домашнем халате: «Витя, чаю?».
Чувствую, что дышу громко. Одышка одолевает. Пытаюсь успокоить дыхание и прийти в себя. Медлю.
Ещё мгновение, чтобы собрать волю в кулак. И вот я стою в комнате отца. Тусклый свет навевает тревожные воспоминания. Здесь ничего не изменилось с бабушкиных похорон, хотя после этого я не был здесь много лет. Справа, в углу, – отец. Его уставшие глаза уставились в какую-то точку на пожелтевшем потолке. На секунду мне показалось, что отец смотрит в никуда. А может быть в прошлое? Или всё ещё мечтает о чём-то? Или о ком-то? А может, думает о настоящем? Может, он и не болен ничем? Вдруг это всё розыгрыш со счастливым концом! Безусловно, глупый, но великолепный розыгрыш!
Я окликнул его: «Па…» – и взгляд отца ожил. И в тот момент я понял, куда направлен был сосредоточенный взор отца. Он смотрел в прошлое и думал обо мне! О том, как я ему нужен и как хорошо было бы, чтобы я пришёл. Скорее всего, это не шутка и отец, действительно, при смерти.
Без просьбы, но с большим-большим смыслом и сыновней лаской у меня вырвалось это «па…».
А отец, думая, мечтая, вспоминая, скучая, умирая, ждал только того, чтобы я его позвал. И, как в моём детстве, взгляд его ответил: «Да, сыночек?».
Своих взрослых детей, больших и самостоятельных, важных и независимых, мы всё чаще зовём уменьшительно-ласкающими именами. А дети злятся. Но я бы не разозлился, если бы услышал сейчас: «Да, сыночек?».
В мальчиках с детства воспитывают будущих мужей. Защитников Отечества. Чемпионов во всём. Им говорят: нужно быть сильным и выносливым, не обижать слабых и уважать старших. Быть опорой в семье и примером образцового поведения для окружающих. Если делают замечание – не спорить. Если наказали – терпеть. Потому что ты родился мальчиком! И, наверное, отец как настоящий мужчина никому не говорил о своей боли и держался до последних сил. Но сегодня силы стали его покидать так быстро, что он стал меня разыскивать.
И вот я здесь. Я вижу серую кожу лица своего больного старого отца. Его пепельные волосы, приглаженные к затылку. Я рассматриваю линии морщин его лба, поднятые седыми перьями бровей. Вижу серые, поблекшие глаза, уставленные в мои, заострённый нос, отвисшую от удивления нижнюю челюсть и белые пальцы кистей рук, подтягивающие одеяло к горлу.
Я никогда не хотел ни сына, ни дочери…
И не потому, что я что-то имею против детей. Косички, куклы, юбочки, платьица, заколки… Или солдатики, машинки. А ещё тот же носик и веснушки, как у мамы. Всё, что связано с детьми, чудесно. Как и то, что, когда твой сын повзрослеет, ты увидишь в нём свои стать и поступь…
Но не сложились у меня отношения с теми, с кем я хотел иметь детей. Если бы родился у меня сын от любимой женщины, то я желал бы повторить себя в нём – в своём сыне, но чтобы он жил с отцом! Не прописью в графе «отец» свидетельства о рождении, а рядом. Каждый день. С пелёнок и детской кроватки. С ощущения сильных отцовских рук. Ведь для каждого мальчика и каждой девочки руки отца – самые сильные и крепкие. И никакие другие мужские руки не смогут восполнить нехватки осязания тех рук. Чтобы он с детства видел мои одежду и личные вещи. Я знаю: так нужно. Мне было нужно! Значит, и моему сыну, возможно, этого не хватало бы. Как я мечтал, чтобы в ванной комнате, в стаканчике на раковине, рядом с маминой и моей стояла и его зубная щётка… А повзрослев, я понял, что бритва рядом с теми предметами – это ещё одна очень важная вещь, дающая ощущение присутствия папы в доме.
Это «па…» у меня вырвалось машинально. Чтобы не напугать, что ли…
– Здравствуй, отец! – было второе, что я сказал. Словно выдыхая эти слова, я сел на корточки у его изголовья, чтобы ему было легче меня рассмотреть. Он так стыдливо подтягивал одеяло к плечам и всматривался в меня, запрокинув голову на подушку, что мне показалось, будто он это делает из последних сил. Я присел и, обхватив его руку, словно приготовившись выпить на брудершафт, прижал её к своей щеке, не сводя взгляда с его глаз. Сердце моё всё ещё бешено колотилось, но мне даже было спокойно: я дома. И отец устроился головой в подушке так, как ему, видимо, было удобно. Минуту мы молча смотрели друг другу в глаза. А может, и дольше. Потом я увидел, что отец смотрит на мои волосы, на лицо, потом на наши руки. Я видел, что всё это время он о чём-то думал. Однозначно о чём-то думал. Хотя видимых проявлений не было. Было другое. Его выдавала мягкость взгляда. Но о чём в тот вечер думал мой отец? Может, в тех его воспоминаниях я был ещё ребёнком.… А тут перед ним – взрослый мужчина. Да к тому же с явным «ароматом» сигаретного дыма.
– Ты много куришь… – ответил мне отец в ответ на моё «здравствуй» еле слышно, вяло, но с каким смыслом! Хотя, думаю, он понимал, что на меня замечание про курение не подействует. Я медленно расплылся в улыбке, услышав наконец его голос. Поскрипывающий, слабый, какой-то заспанный.
Неожиданно приятно было слышать замечание от отца в свои сорок лет. К упрёкам матери я когда-то давно привык, а вот от отца их ждал долго.
– Я обязательно брошу, – ответил я уставшим голосом.
Мы опять посмотрели глаза в глаза.
Отец помолчал, виновато улыбнулся, а потом снова посмотрел мне в глаза. Я разглядел бесконечную тоску взгляда. Я решил говорить первое, что мне приходит на ум, чтобы
