Иван Подсвиров - Чинара
Жарко вспыхивала солома в ясные погожие ночи, вспыхивала вмиг красным, с синими прожилками, сгустком, озаряя лица на току...
Жалея паровик, как живое, близкое существо, Арина побыстрее выбралась из бурьяна, оторвала приставшие к чулкам репьи и, не оглядываясь, поднялась наверх. Отсюда уже как на ладони виднелось село: белые дома в садах, красная водонапорная башня, крытая шифером, несколько новых двухэтажных зданий в центре. Арина старалась не думать о паровике, но мысли все время возвращались к его черному остову, как будто рядом с ним остыло, умерло и что-то Дорогое, близкое ее сердцу.
И эта навязчивая мысль не отстала от Арины до той поры, пока ее не сменила другая, тоже не очень веселая, скорее даже горькая.
Паровик, овраг... На том самом месте, где она только что шла, однажды летним вечером встретил ее колхозный бригадир Прокофий Прокофьевич Супрун. Он давно бросал на нее косые взгляды, при случае намекал ей на чтото загадочное, тайное. А она смеялась и отделывалась шутками, потому что ей, красивой и юной, невдомек было, чего хочет Прокофий Прокофьевич, человек с виду серьезный, женатый. Иногда бабы, остерегая Арину, говорили: "Ты, девка, осторожней с Прокофьичем, не шути с им. Чего-то он смотрит на тебя, Остепенился бы, у самого-то дочь невеста".
Арина слетела с откоса в овраг, хотела подниматься на противоположную сторону и остолбенела: наверху у тропы сидел на своем гнедом жеребце Прокофий Прокофьевич, шурша синим плащом и как-то по-особому, нехорошо глядя на нее.
Инстинктивно она чуть было не кинулась в бурьян, чтобы спрятаться, но Прокофий Прокофьевич опередил ее.
- Ступай, красавица, сюда. Ступай, - ласково прохрипел он и слез с жеребца.
И она пошла на этот голос, вся отчего-то сжавшись, с гулко заколотившимся сердцем. Прокофий Прокофьевич ждал. Его широкое лицо с щеточкой рыжих усов под отвисшим мясистым носом невыносимо рдело перед ее глазами. В овраге было сумеречно, душно от неостывших трав. Последние лучи солнца угасали на листьях орешника.
- Иди, иди, - неслось сверху. - Я не съем тебя.
- Посторонитесь, - прошептала Арина, застыв возле Прокофия Прокофьевича.
Тот уступил тропу, но лишь на полшага, а когда она попыталась проскользнуть мимо, легонько, но властно дотронулся до ее плеча, попросил сорвавшимся голосом:
- Куда спешишь, Ирка? Побудь... поговорим.
- О чем?
- О разном... Мало ли о чем. - Он опять тронул ее за плечо, теперь уже больно, с вызовом.
- Пустите! Я мамке скажу!
- Ирка, чего ты? Постой, - задыхаясь, Прокофий Прокофьевич расставил перед нею свои темные руки (правая была трехпалая и страшная), впился в нее сверлящим взглядом. - Посидим, тут... на бугорке. А то я осерчаю. Смотри!
От испуга и омерзения Арина обеими руками толкнула бригадира в кусты терновника, тот упал и стал барахтаться в них, сопя и обдирая руки. А она уже мчалась во весь дух по клеверному полю, мчалась, не чуя под собою ног, к дороге, где пылила в сумерках какая-то подвода.
- Шалава! - несся вдогонку хрип из кустов. - С ней про дело толкуешь, а она цапаться. Ну погодь, я те покажу, на чем орехи растут. Я те покажу! Вы у меня получите соломы на крышу!
У хутора Арина обернулась назад, в пустоту поля, прислушалась к тишине и поняла, что напрасно так долго бежала - Супрун и не думал гнаться за нею. Она села на землю, поджала под себя ноги и, полнясь невысказанной, жгучей обидою, уткнула лицо в ладони. И так плакала - тихо, почти без голоса - до ночи, пока не остыла земля. Арина почувствовала легкий озноб в теле, встала, вытерла насухо лицо и пошла домой, странно успокоившаяся, гордая... Все решено: она уедет из хутора, завербуется куда-нибудь. В колхозе, думала Арина, есть злые, недобрые люди; часто они обижали ее мать, хотя мать ничего дурного им не делала. Зачем? Разве они не могут жить красиво, с вечным добром и радостью в сердце? Но свет огромен, и там, в далеких краях, наверное, живут иные люди - люди с чистой совестью. Они поймут и полюбят ее. А мать? Как она будет жить одна? Но пусть, лучше скука, чем угрозы Супруна. Это он все из-за нее на мать кипит, теперь Арина сама убедилась.
На другой день Арина отправилась с матерью полоть кукурузу на колхозную делянку. День был ясный, с ласковым свежим ветерком, а вокруг зеленели поля, и над ними в прозрачном воздухе пестро мелькали бабочки.
Мысли о вчерашнем как-то улетучились сами собой. Арина сняла туфли, пошла босиком по мягкой пылн, с удовольствием ощущая ее тепло. У Волчьих ворот - двух неуклюжих бугров, похожих на прилегших верблюдов, неожиданно показался Игнат, высокий, смуглый, с копною смоляных волос. Игнат, чуть ссутулившись, тащил в хутор тачку с ольховым хворостом. В глубокой пыли колеса вращались медленно, давно не мазанная ось сухо, с потрескиванием взвизгивала.
Мать пошла дальше не задерживаясь, Арина, поравнявшись с Игнатом, остановилась.
- Тяжело? - с участием спросила она, отчего-то краснея и стыдливо пряча от него глаза. - Давай помогу!
- Сам как-нибудь дотяну, - сказал Игнат.
- А где ты хворост рубил?
- В Кошачьей балке. Помнишь, в апреле мы ломали там черемуху?
- Я принесла тогда вот такую охапку! - радостно воскликнула Арина и развела руки, показывая, сколько наломала она белой черемухи. - А зачем тебе столько хвороста?
- Плетень надо городить.
- Вези быстрее, а то объездчик перестренет, - Арина в беспокойстве оглянулась по сторонам. - Топор отберет.
- А я его в лесу сховал. Такого топора ни у кого нету. Острый, как огонь.
Игнат поудобнее взялся за деревянную ручку, стронул тачку.
- Завтра воскресенье. Пойдем на Шахан за ягодами! - счастливым голосом вслед ему крикнула Арина.
- Ага, - не оглядываясь, мотнул головой Игнат.
В кювете жарко рдели головки красной колючки.
Арина срубила ее одним взмахом тяпки, весело подкинула в воздух, со всех ног сорвалась с места и летела без передышки, пока не настигла мать.
В воскресенье Игнат тайком уехал из хутора, прогулка за ягодами не удалась. Встречая ее на полевом стане, худенькую, затаившуюся в себе, Супрун недобро ухмылялся...
В то лето уехала она из Сторожевого. И сейчас, шагая в село и с болью вспоминая ту босую девчушку в ситцевом платье, онемевшую от страха, Арина неожиданно для себя захотела увидеть Супруна, не для того, чтобы высказать ему все, что она испытывала против него, - нет. Ей почему-то надо было взглянуть ему в глаза, узнать, что в них осталось там и таится, как он думает в старости о том своем поступке у оврага? Арина не отдавала себе отчета, зачем ей ворошить прошлое, это уже все равно что вызывать смутные тени умерших, но таково было желание, так хотела и требовала ее память С мыслью о Супруне она и подошла к двухэтажному с белыми колоннами дворцу, что стоял на месте старой конторы. Арина спросила у одной женщины, как попасть к председателю, та показала на угловое окно верхнего этажа. Оказавшись в просторном вестибюле, Арина поднялась наверх по широкой каменной лестнице и, отыскав кабинет с выразительной табличкой на двери, вошла в него. Напротив нее, спиною к окну, сидел за длинным столом молодой мужчина лет двадцати пяти с ромбиком на черном, аккуратно выглаженном пиджаке, в белой рубашке и в галстуке. Он оторвался от бумаг, предложил ей стул и, когда она, отчего-то слегка теряясь и робея, села, произнес с мягкой улыбкой:
- Слушаю вас.
Арине говорили, что председателя зовут Сергеем Ивановичем, большего о нем она узнать еще не успела.
- В колхоз примете? - пересиливая необъяснимую внутреннюю неловкость, сразу спросила Арина.
Председатель, слегка озадаченный ее неожиданным вопросом, помедлил с ответом, постучал карандашом по столу.
- А вы, простите, кто? - наконец поинтересовался Сергей Иванович.
Арина улыбнулась:
- Климовых знаете?
- Климовых? Вы не родня тетке Климихе?
- Родня, - сказала Арина. - Это матушка моя.
Скоро, сидя друг против друга, они беседовали, словно старые знакомые.
- Такие женщины весь колхоз на своих плечах удержали, - в раздумье говорил Сергей Иванович. - Помню, я еще уговаривал вашу мать свет в хату провести. Уперлась - и ни в какую! Коптилка, говорит, сподручнее.
Как-то ушла она в поле свеклу чистить, я подметил и послал электрика. Возвращается она с работы, смотрит: а в хате электрическая лампочка. Горит! Вот так и приучили ее к цивилизации. Да... - Сергей Иванович помальчишески почесал в затылке. - А на собрание ее и арканом не затянешь. Однажды в Доме культуры мы чествовали ветеранов труда. Все знатные старики прибыли, одна тетка Климиха не явилась. Послали за ней легковушку, думали с комфортом привезти - наотрез отказалась. "Нечего, говорит, нас на видное место перед всем народом выставлять, мы, мол, такого почета не заслужили, срамота одна. Пускай начальство сидит, оно поумнее да и поважнее нас". Сергей Иванович, заблестев синими глазами, от души рассмеялся. - Вот видите, какая она у вас!
