Иван Подсвиров - Чинара
Марея зябко повела плечами.
- От ангины не умирают. Перетерпит.
- Плохо ей, - повторил Костя. - Дай шипшены.
- А я твое лекарство все сама испила, - сказала Мария.
- Все?!
- До одного цветочка, Костя повернулся к Марее спиной и вышел из коровника.
- Принес? - спросила его Климиха, когда он вернулся.
- Не нашел, - Костя виновато потер лоб, Мельком он успел взглянуть на кровать, на которой полулежала Арина, и сильно обрадовался, что она не бредит, пришла в себя.
- Подсаживайся к печи, обсушись, - хлопотала возле него Климиха.
Костя внял ее просьбе, подвинулся с табуреткой к пылающей печи, снял кабардинку и резким взмахом стряхнул с нее капли.
- Мам, покорми Костю, - зашевелилась под одеялом Арина.
Костя отказался.
- Хоть отдохни. - Она говорила слабым, срывающимся голосом, часто дышала. - Кризис, После будет лучше. Отдохни, не волнуйся.
Сознание медленно ускользало от нее. Она умолкла.
- Вот так все время, - шепнула ему на ухо Климиха. - То очнется, то уснет.
- Я за врачицей сбегаю, - поднялся Костя.
На дворе дождило. Тьма застилала глаза. Костя шел в село наугад по раскисшей дороге. Вымокший до нитки, дрожа от охватившего его озноба, он наконец добрался до кирпичного дома с крыльцом, освещенным электрическим светом, и решительно постучался в ворота. В этом доме жила врач Августа Даниловна. На первый стук никто не откликнулся. Тихо и ровно горела лампочка под козырьком шиферной крыши, а вокруг нее мошкарой толклась, пылила мжичка. От мысли, что вдруг Августы Даниловны не окажется дома, у Кости похолодело в груди. Он нагнулся, подобрал с земли палку, ударил ею по забору.
Скрипнула дверь, на порог, в накинутом на плечи пальто, вышла Августа Даниловна.
- Кто там?
- К вам, Августа Даниловна! - живо отозвался Ко стя.
- Так идите сюда.
Костя приблизился к крыльцу, объяснил, задыхаясь от волнения:
- Я из Сторожевого. Ломов моя фамилия.
- Что-то я вас не припомню, - Августа Даниловна близоруко щурилась на него сквозь очки. Это была худая, еще крепкая рыжеволосая женщина.
- Меня тут мало кто знает, - сказал Костя. - Я сторож.
- С чем вы пришли?
- В хуторе женщина болеет.
- Что с нею?
- Ангина у нее. Лежит в беспамятстве.
- Право, я и не знаю, как быть, - заколебалась Августа Даниловна. Сегодня у меня выходной... А кто эта женщина? Ваша жена?
- Я не женатый...
Августа Даниловна бросила внимательный взгляд изпод очков на застывшего в ожидании Костю, который все еще стоял на нижней ступеньке, мокрый, растерянный и взъерошенный, и отчего-то смутилась.
- Поднимитесь на крыльцо и ждите меня, - поежившись от сырости, проговорила она. - Я оденусь и кое-что возьму с собой.
Потом они шагали вдвоем в хутор. Августа Даниловна была женщиной малоразговорчивой, за весь путь они обменялись двумя-тремя фразами, и то самыми незначительными. Косте это нравилось: мало говорит - много чувствует и понимает. И на шаг Августа Даниловна скорая, - видать, привыкла по земле пешком ходить.
Климиха помогла Августе Даниловне раздеться и провела к больной дочери.
- Аринка, спишь? - наклонилась она над ней. - Врачиха пришла.
Арина очнулась от забытья, повела отуманенными глазами вокруг себя, увидела рядом Августу Даниловну, а за ее спиной Костю - и слабо кивнула ему.
Августа Даниловна разложила на столе инструменты, которые она принесла в деревянной коробке, достала термометр с серебристой капелькой ртути, встряхнула его и сунула Арине под мышку.
- У тебя, голубушка, хронический тонзиллит, Миндалины увеличены, Береги себя, а то можешь посадить сердце.
Арина глядела на Костю, - Ты бы прилег, - сказала она ему.
- После, Я не уморился. - невнятно пробормотал Костя.
- Ты слышишь, что я советую тебе?. - Августа Даниловна повысила голос. - Лечиться нужно. Не запускай болезнь.
Арина молча кивнула и опять обратилась к Косте:
- Присел бы...
- С доктором поговори, - с легким укором сказала ей Климиха. - С нами наговоришься.
Августа Даниловна сделала Арине укол, оставила таблетки и пояснила, когда какие пить. Арина устало смежила веки.
- ч Упадок сил, - шепотом сказала Августа Даниловна, укладывая инструменты в ячейки коробки. - К утру станет легче... Ну, молодой человек, помогите даме одеться.
- В такую темень? - пыталась вразумить ее Климиха. - Времечко-то глухое, простудное... Побудьте у нас.
Чаю попьете, на печи погреетесь. Я вам одеяло постелю.
- Спасибо. Мне нужно идти.
- Тогда и я с вами, - сказал Костя.
Они вышли во двор, - Не провожайте меня, - обернулась к нему Августа Даниловна. - Дождь перестал. Теперь хорошо. А в злых духов я давно не верю. Потихоньку доберусь. А вы оставайтесь. Больная нуждается в вашем присутствии.
Побудьте с нею.
Костя простился с Августой Даниловной и вернулся в хату.
...Утром Арина почувствовала, что кто-то сидит возле нее, и проснулась. Она увидела Костю. Свесив на грудь лохматую голову, он дремал на табуретке. За окном полыхал рассвет, и Костин чуб, упавший ему на лоб, светился, как солома. В безотчетном волнении, от наступившей ясности в себе, Арина подвинулась на край постели и, опасаясь разбудить Костю, вслушалась в его дыхание.
Руки у Кости были сжаты между колен, пальцы в напряжении сцеплены. Будто он хотел произвести какое-то движение, но внезапный сон застал его в этой позе. Вдруг Костя встряхнулся от дремы, поднял голову - и взгляды их встретились.
- Хороший мой! - горячо, радостно метнулась к нему Арина, и, прежде чем он успел понять, что происходит с нею, ощутил на своей щеке прикосновение ее губ.
То был первый в его жизни поцелуй женщины...
Климиха похрапывала на печи под дерюгой. Умаялась она. Тепло крепко и надолго сморило ее, и, может быть, она уже видела свой заветный сон.
5
Откурились в огородах костры, свежо отдышалась пахота - и вот на сады тихо спустились бело-розовые облака - зацвели абрикосы. Чуть позже весело вспыхнули вишни, потом и яблони занялись дружным и спорым цветеньем. В полях сизо туманились зеленя, в лесу до ночи не умолкал хлопотливый птичий грай, в широких кронах верб бесшабашно гнездились сороки. Однажды, в один из теплых весенних дней, Арина пешком отправилась в соседнее село, чтоб поговорить там с председателем колхоза о своей работе. От хутора до села путь недолгий, и она шла не торопясь, привыкая к раздолью сызмала знакомых полей, с жадным любопытством приглядываясь к пылившим по грейдеру грузовикам. Когда-то здесь была дорога вся в рытвинах и колдобинах. Чуть поморосит - и она становилась сущим адом, не один шофер клял ее отборными словами. Теперь не то: покрытие твердое, камушек к камушку, кюветы глубокие. Машины мчались мимо Арины с бешеным гудением и свистом, обдавая пылью. Приходилось сходить в кювет. Она не вытерпела, свернула на поле так спокойнее и легче ногам.
Скоро поле кончилось, потянулся холмистый луг с разбросанными там и сям ржавыми дисками от сеялок, с боронами, колесами, снятыми с отходивших свое тракторов. Части машин заросли крапивою: семена ее, занесенные откуда-то шальным ветром, задержались и нашли тут благодатную почву. Арине стало больно за луг, прежде такой чистый, просторный, в мелкой и ласковой траве. "Богатством гордятся, - думала она, - а красоту разучились беречь. Стесняются на металлолом железки свои сдать". Она пошла медленнее, глядя под ноги, чтобы случайно не пропороть туфли о что-нибудь острое...
Переходя овраг, Арина увидела на дне его, справа от себя, черный остов паровика, со свернутой набок прокопченной, кое-где пробитой ржавчиной трубою. Далекое воспоминание возникло перед нею, и она, по пояс в прошлогоднем сухом бурьяне, стала пробираться к давно остывшей и никому не нужной машине, непривычно волнуясь.
Паровик, спущенный по откосу на дно оврага, по колеса увяз в землю, уткнувшись в бурьян лобастым передом, будто вол. Несмотря на мощное, мускулистое тело, он вызвал в Арине острую жалость к своей горячо отдышавшей жизни. Когда-то он приносил людям столько радости гудящим огнем в топке, резкими пронзительными свистками на току, хлопаньем приводных ремней. А сейчас внутри у него было темно, холодно и пусто. Там больше не клокотал огонь и не горячился пар, двигая поршни и вертя колеса. В сером бурьяне глубокого оврага паровик был давно бездыханен, мертв.
Арина заглянула в топку - оттуда пахнуло ржавчиной и маслом, застойной гнилой водой. Что-то ее испугало там, в этой темной дыре, она отшатнулась и отступила в бурьян, все еще не веря, что это был тот самый, сильный и здоровый паровик, который день и ночь гудел на колхозном току, вертя молотилку. Бывало, с девчатами и бабами, радуясь его работящему гулу, молодая и гибкая, вся в хлебной пыли, она метала с подводы теплые снопы в зев молотилки. Метала лихо и бойко, подбадривая остальных. Иногда, в короткие часы передышки, ради интереса Арина помогала деду Лобогрею, важному и с лица черному, кидать в огонь паровика пуки соломы.
