Надежда Горлова - Паралипоменон
Пошла по Дороге, понурая, завыла, сморкаясь в пыль.
Иван Васильевич перезарядил, выстрелил в небо, опять зарядил, Валя вырвалась, ударила мужа кружкой в лицо, выскочила:
- Иван! Ой, Боженька, помоги! - "сейчас схватит за руки, дура. В Саду шорох - бежит, услышала Валентину, бежит назад - будет драться со мной бабье!"
Выстрелил в Сад, пока не выбежала оттуда жена. Яблоня охнула, листья смородины вспорхнули как воробьи и опали, завизжало, забилось в кустах.
К кустам подбежал Корнеич - он кровью удобряет, вспаивает свой Сад - и плюнул, словно хотел выплюнуть пересохшее земляное сердце, поднявшееся к горлу - в кустах подыхал Овчарь, любимый враг, взбесившийся от жары и соленой крови. Пена жемчужными бусами дрожала на его черных, нецелованных детьми усах.
Евдокия ночевала у сестры в Кочетовке, вызвала Булыча. Сестра нарядилась, словно шла сватать, и, ухмыляясь, отправилась к Ивану Васильевичу.
Он позволил ей собрать вещи, забрать деньги из подкладки одеяла, детей увести не дал.
Евдокия тайно, лисой, кралась к Дому, смотрела, где Отец, где дети, бросалась к ним, целовала, звала. Рита угрюмо смотрела в землю, мотала головой, поднимала тяжелые совиные глаза.
Ваську унесла в Кочетовку. За ночь он оборался, закатывался, синел и давился от слез. Утром Витька повез его в Курпинку, на дороге встретил Ивана Васильевича - ехал за сыном, передал на руки.
-17
Отец радовался, глядя, как растет Вася - боялся, что пойдет в него, будет маленького роста - Рита длинная, в мать.
Вася любил папку больше мамки. Отец выписывал журнал "Пчеловодство", переписывался с врачом, читал со словарем и выписывал незнакомые слова в тетрадь.
- Вась, что такое "турист"?
- Туристы - они с гор всех турят, вот и турист.
Как-то Отец рассказывал, и дети слушали, и в груди стоял холодок - так было интересно:
- Я лежу на кровати, смотрю - лягушка откуда-то из дыры выползла. На полу лучи, а она в них греется. И муха стала вокруг лягушки ползать. Лягушка шею вытянула и стала подкрадываться - передними лапами перебирает, а задние у нее длинные, она их подтягивает, чтоб не шуметь. Подкралась, чуть-чуть осталось, она прыгнула и ртом муху схватила! Я встал, веником ее на совок замел - и на улицу.
Дети смеялись, Отец показывал, как прыгает лягушка и как - оп! схватила муху, запыхался, хотел сесть. Вася выхватил из-под него легкий круглый стул. Отец упал. Дети еще смеялись. Отец покраснел, кряхтя, встал на четвереньки и с трудом поднялся, держась за край стола морщинистыми пальцами в седых волосах на фалангах. Он встал и сел на кровать, потирая спину, заскрипели пружины. Дети молчали, боялись.
- Не хорошо так, сынок, - сказал Отец. - Так ни с кем нельзя поступать. Ни со старшими, ни с младшими - ни с кем. Я ведь твой папа.
-- Я пошел спать, - сказал Вася и убежал в спальню.
Он в рубашке залез под одеяло, зажмурился в темноте, шептал про себя: "спать" и видел у себя под веками серебристую соль, которая жгла глаза.
- Па, тебе больно?
- Нет, доченька, ничего.
Они сидели, обнявшись, но Рите хотелось встать и уйти куда-нибудь подальше от Отца.
-18
Зиму Евдокия прожила во Льве, у незамужней, заживо истлевшей сестры Булыча. "Соскучатся по мамке - со всех ног побегут".
Всю зиму Евдокия видела дурные сны о детях, об Отце. Она извелась, старуха золовка раздражала, от нее пахло погребом.
Весной Евдокия поехала за детьми. Они отвыкли. Вася смотрел на мать дико, Рита жестко, равнодушно. Она твердила, что не оставит папу, что он старый и о нем надо заботиться.
Евдокия оставила дочь в Аллее, пошла по мокрому, ломкому снегу на "Культуру". Шла, ревела, ела снег, резала язык мелкими льдинками.
Во Льве она увидела темный дом, чахоточную золовку и Булыча с пожелтевшими от цигарки пальцами на здоровой руке. Она не замечала всего этого, глядя на все сквозь мечту о возвращенных детях, теперь она увидела все как есть. Только в Курпинке любила она Булыча, во Льве он не был ей нужен.
Евдокия терпела неделю, зло плакала ночами.
Когда она возвращалась домой, ручьи грызли снег и капель прицельно била Евдокию в обнажившуюся шею.
Булыч не понял внезапного предательства. Он ходил под окнами, неловко хрустели ветки, Иван Васильевич выбегал с ружьем. Евдокия сидела гордая, пережившая оскорбление - ведь Булыч оскорбил ее, он подлец.
Булыч еще думал, что какие-то неизвестные ему обстоятельства заставили Евдокию вернуться. Но Евдокия была гордая, довольная, красивая, говорить не хотела.
Булыч так и не понял ее. Однажды он вышел на задний двор и взглянул на свою жену, кормящую кур. Колени крепкие, как капуста, вспомнил черную, ночную родинку на шее, Булычиха почувствовала взгляд, подняла кошачьи, как крыжовник, глаза, улыбнулась, сыпанула пшена мужу в лицо. В тот день они были счастливы, но уже никогда после.
-19
Отец показал гнездо на акации. В нем лежали маленькие матовые яйца в крапинках, похожих на пробоины. Дети ходили смотреть. Это беспокоило Евдокию. Она заговаривала вечерами: "Птичек обижать - большой грех. Они Богу носят молитвы". От сына Садовника существование гнезда беспокойно скрывали.
Птенцы вывелись днем - брат обнаружил их на вечернем смотре. Их было всего два - одно яйцо протухло, а другое раздавила сломанная ветром ветка.
Птенцы были противны - пульсирующие полужидкие сгустки, биение голубых и розовых жил, клокочущие красные горла.
Вася сразу выковырнул одного из гнезда - сгусток выскользнул у него из пальцев и повис на траве.
-- Положи обратно! Не трогай их! Не трогай их! - Рите было и гадко и жалко - этот птенец умрет.
Вася уже поднял его.
- Я поиграю и положу! Поиграю - положу!
В ладонях, так, словно боясь пролить, брат унес птенца. Сутулясь, он бережно бежал в Аллею, там они развели костер, собирались печь картошку.
Оставшийся птенец растекся по гнезду, посмотрел в никуда жидким глазом.
Рита пошла за братом, села у растрепанного костра. Брат нянчил замученного птенца, качал его в ладонях, а над чернеющими липами всходила молочная Луна.
- Хочешь подержать? На!
Вася положил птенца на руки сестре. Он был теплый, мерзкий и живой. Рита не поняла, зачем она это сделала. Он не горел, а растаял - прошипело и стекло в угли.
- Дура! Ты злая! Что сделала! Верни птенца! Верни мне птенца!
Брат топал ногой, взрывая пепел, и потрясал кулаками, как однажды это делал Отец. Его лицо сморщилось и постарело.
У Риты ожил и сам собой задергался подбородок. Свело горло, девочка побежала в Сад и упала в недавно срубленный Садовником куст малины. Куст был еще душистым, и зеленые клопы еще не покинули его. Шипы тонко поцарапали лицо и шею девочки - они были сухие, острые, с загнутыми клювами.
Последний птенец умер ночью. Вася забрал гнездо и положил на подоконник. Из него полезли полчища насекомых - маленькие черные точки были хорошо видны на белом подоконнике, и мама выкинула гнездо с омерзением.
-20
Любе было по пути с соседом, они шли низиной, по Дону, босиком, по кашице каштанового холодного песка, и в каждом шаге сначала в песке тонули пальцы, скрючившись сами собой, а потом медленно уходила пятка. От близкой воды шла тонкая полоска холода, иногда она касалась выпуклой косточки на сухой Любиной ступне. Слева от Любы шел молодой мужчина, ее ровесник, и она говорила с ним без девического жеманства, без тайного девичьего страха быть обиженной мужчиной, его словом, его намеком. Она гордилась своим "старым" мужем-пьяницей - "бьет, гоняет" - настоящая жизнь взрослой, сильной, уверенной в себе женщины.
В реке было столько острого блеска, как будто вода была полна стальных игл, острия поднимались из воды, тонули, и стрекозы кололи о них проволочные лапки.
Люба наступила на эмалированную, в радужной ржавчине мидию. Она поцарапала ногу об острый край, и сосед понес ее на руках. Он бегом выносил ее из оврага, трава иссекла летящие Любины ноги, головка клевера больно застряла между пальцами, Люба держала свои босоножки и ботинки соседа, старалась, чтобы обувь не била его по спине, но бесполезно. Это видели старухи, они сказали и свекрови и мужу.
Свекровь подслушивала, что ответит ее невестка, и, услышав утвердительный ответ, решила не вступаться - "пусть поучит, поделом" - Люба солгала, ничего не было. Муж бил ее, в комнату из окна шел такой густой свет, что, казалось, у окна кто-то стоит. Дверь была заперта, свекровь раскаялась, ей было страшно. Кусая костяшки пальцев так, как грызут твердые орехи, она созвала старух. Они вместе стучались в дверь и в высокое дребезжащее от стука окно.
Люба больше не вернулась туда, ее вещи забирала сестра. Сосед ждал ее после этого, но она не пришла, хотя и мечтала о нем - с каждым днем он терял в ее воображении черты - она стыдилась своей лжи.
-21
Был "музыкальный период": Отец купил гитару, мандолину, балалайку, баян и флейту. Учились играть. Рите больше нравилась деревянная флейта - она пахла копченой рыбой. От гитары и мандолины болели пальцы, на них не научились. Вася полюбил баян, его клавиши стучали как домино. А дядья приходили и играли на балалайке, а Люба хотела второй раз выйти замуж и играла на гитаре в Саду, чтобы слышали экскаваторщики. Они строили Плотину. Поглядывая на мелькающую за деревьями безбровую красавицу, они разбили Дорогу и развезли рыжую глину на колесах своих экскаваторов. Курпинка стонала от боли. Операция изуродовала край Аллеи, трава полегла от тяжелой глинистой грязи, лисы бежали. Барская Поляна гибла, малый противопожарный ров, доверху засыпанный гнилыми листьями, облегчил работу. Директор Дугин рыл пруд для разведения окуня.
