Илья Салов - Рассказы охотника
— А что, собак кормил?
— Никак нет еще, Митрофан Павлович, все Антошку поджидал.
— И отлично, что запоздали… Кстати, и мы посмотрим… Ну, ступай, приготовляйся.
Андриан ушел в избу, а мы уселись на крылечке. Так как гончие все были заперты по закуткам, то псарный двор в данную минуту имел совершенно пустынный вид. Словно на нем и не было никогда ни единой собаки. Все было подметено, все вычищено. Среди двора стояло громадное корыто сажени три длиною и четверти две шириною, сколоченное из досок. В этом-то корыте и производилась кормежка собак. Вскоре появились Андриан и Антошка, неся на плечах довольно значительных размеров ушат, наполненный только что запаренной овсянкой. Овсянку эту вылили в корыто, и пар от нее заклубился во все стороны. Тишина продолжала царствовать. Андриан надел па себя чистый фартук, взял мешалку и принялся ею размешивать овсянку.
— Неси махан! — приказал он Антошке как-то особенно серьезно.
Антошка юркнул в избу и немного погодя снова вышел с двумя железными ведрами, наполненными приваром с мелко изрубленными кусками махана. Привар этот был вы лит в овсянку, и снова Андриан принялся мешать в корыте. Ушат и ведра были убраны Антошкой под навес. Когда овсянка остыла и приняла температуру парного молока, Андриан вооружился рогом и приказал Антошке растворить закуту. Раздался позыв.
— К рогу! — крикнул Антошка после третьего позыва. — Вались к рогу!
И в ту же минуту двор огласился визгом, лаем, и гончие, прыгая друг через друга, друг под друга, подлезая и толкаясь, вырвались из узких дверей закуты, пронеслись по двору, но только что притекли к Андриану, как тот закричал громовым голосом:
— Стой, гончие, стой! в кучу!
И вмиг все притихло: гончие молча поджали хвосты и выстроились вдоль стены псарки, поводя чутьем и умильно поглядывая на лакомое блюдо. Андриан поднял рог, приложил его к губам, надулся, снова дал позыв три раза, подсвистнул, провел мешалкой по корыту, постучал ею по краям и вдруг крикнул:
— Дбруц, собаченьки, дбруц, дорогие!
И стая со всех ног уткнулась в корыто. Послышалось торопливое лаканье, словно табун лошадей шлепал по грязи копытами, послышалось фырканье, ворчанье… На крыльцо выбежала моя Лэди и удивленными глазами принялась смотреть на незнакомую ей картину. Вытянув морду, поводя чутьем и приподняв левую переднюю лапу, она словно стойку делала и не сводила своих умных глаз с лакавшей овсянку стаи.
— Стой! — крикнул опять Андриан. — Стой, гончие, в кучу!
Перепуганная Лэди с визгом бросилась в сени, а гончие сразу отвалили от корыта и снова выстроились вдоль стенки забора. Андриан отошел от корыта, направился в самый отдаленный угол двора и снова дал позыв в рог.
— Сюда, гончие! — кричал он. — Сюда! сюда!
— К рогу! к нему! — подхватил Антошка, хлопнув арапником, и стая, покорно миновав корыто, притекла к Андриану.
Но этим еще не кончилось. Андриан перебывал в остальных трех углах двора, проделывал с гончими то же самое, что и в первом; выходил за калитку, обходил с гончими вокруг корыта, то подпускал их к овсянке, то кричал на них: «Стой, в кучу!» — и ни единая из собак не смела подумать даже о непослушании. Мне даже стало жаль их.
«Вот если бы этак нас в клубе Франц Степаныч [2] кормил», — хотел было заметить я Митрофану Павловичу, но, боясь нарушить шуткой этой торжественность минуты, промолчал.
Вскоре пытка кончилась. Андриан крикнул: «Дбруц!» Артошка подхватил: «Вались к нему!» — и снова жадное, торопливое лаканье огласило двор.
Наконец, вдоволь наговорившись с Андрианом и обсудив с ним все подробности предстоящей охоты в Побочной, мы с Митрофаном Павловичем поехали в Саратов. Лэди сидела у наших ног…
Ночь был прелестная, лунная, теплая… только проезжая мимо ущелья, в котором гнездились сапинские дачи, на нас, словно из подвала, пахнуло холодом и сыростью. Лошади бежали крупной рысью… Вот, наконец, и монастырь. Облитый лунным светом, он казался словно выкованным из серебра и резко отделялся от темного фона черневшего позади леса. Горели кресты на церквах… Оконные стекла келий выбрасывали лучи лунного отражения… Все было тихо… все спало… только где-то в одной келье теплилась лампадка. Неужто монах все еще не устал и кладет поклоны… Беззаботная жизнь!.. Раздался удар колокола, видно, сторож проснулся… Эхо подхватило этот звук и разметало по горам и ущельям…
Прощаясь с Митрофаном Павловичем, я спросил:
— Когда же в Побочную?
— Да послезавтраго на ночь.
— У вас товарищ есть?
— Целая Компания: брат, Хохловский Василий Назарыч, Имсен Василий Васильевич, Богданов Алексей Петрович…
— Жаль, а то бы вместе поехали…
— А вы приедете?
— Непременно.
— Места отличные, приезжайте…
На следующее утро зашел я в редакцию — редактора еще не было.
— А что, Кондратий Кузьмич здесь? — спросил я конторщика.
— Здесь, — отвечал он, улыбаясь.
— Вы что же улыбаетесь-то?
— Я ничего-с…
Я прошел в типографию, там кипела обычная деятельность. Чумазый народ в синих блузах с выпачканными краской носами суетились и работали на славу. Слышалось пощелкиванье, постукиванье… Пахло скипидаром и сажей. «Забирай бабашками!» — раздавалось в одном углу, «разбей на шпации!» — слышалось в другом. «Как прикажете набирать вот это?» — спрашивал кто-то тоненьким фальцетом. «Известно как! — раздался хриплый голос- Жирной терцией, а то так гробе-цицером!»
Мой Кондратий Кузьмич стоял перед реалом, в левой руке у него была верстатка, правая бегала по кассе, между тем как взор его был приковав к рукописи, воткнутой в тенакль.
— Вы что же это? — спросил я, подойдя к нему. Кондратий Кузьмич быстро оглянулся и, вытаращив глаза, посмотрел на меня удивленно.
— Что такое-с? — спросил он, как-то особенно часто замигав веками.
— Вы куда же это вчера провалились-то?
— Как провалился-с?
— Ну, пропали…
— Я не пропадал никуда-с… Напротив, я целый день вас искал-с…
— И на сапинских дачах были?
— Был-с! Часа два поджидал-с…
И вдруг переменив тон, спросил скороговоркой:
— Убили-с?
— А вы?
— Одного подшиб-с!
Я посмотрел на Кондратия Кузьмича.
— Как же это так, — проговорил я, — были вы на охоте, подшибли кого-то, на сапинских дачах поджидали, и в то же время Митрофан Павлович видел вас на Немецкой улице!
Кондратий Кузьмич вдруг весь вспыхнул, словно его фуксином окатили, суетливо ощупал галстук, сделал жалкие глаза, склонил голову набок, приподнял плечи и едва слышно проговорил:
— Не поверите ли!.. Мозоли так разболелись, что даже ходить невозможно было-с…
— А где сумка?
Кондратий Кузьмич нагнулся и вытащил из-под реала мою сумку… Она была пуста.
По типографии пронесся хохот.
— Накладчик, подавай! — крикнул машинист. Отпечатанные листы полетели, и стены типографии наполнились благородным гулом благороднейшей машины…
1909 [3]
Примечания
1
дамасской тончайшей стали.
2
Содержатель буфета в Коммерческом клубе. (Примеч. автора.)
3
Рассказы «Волки», «Охотничий двор» печатаются по изд.: Салов И. А. Собр. соч. Спб., 1909. Т. 1.
