Федор Достоевский - Письма (1870)
Ваше письмо произвело на меня тяжелое впечатление, добрый друг мой. Так неужели, если б Вы уехали в деревню, они бы Вам осенью уж и не достали переводов? Что Вы себя мучаете-то? Вам нужно здоровье и счастье. Вы работаете с утра до ночи. (1) Вам нужно замуж выходить, Соня, голубчик мой, не сердитесь на меня, Христа ради, за мои слова. Счастье раз в жизни дается, а потом ведь всё горе, всё горе. Ну так и надо к нему приготовиться, став в возможно-нормальные отношения. Простите меня, что я, три года не видав Вас, так пишу. Ведь это не советы с моей стороны, это просто (2) горячие желания. Не могу же я Вас не любить!
Что же касается до моего возвращения осенью в Россию, то это, разумеется, только фантазия, хотя и могущая осуществиться, но только фантазия. Вот увидим. Насчет же всех Ваших остальных советов (продажи романа, возвращения без денег ввиду невозможности того, чтоб кредиторы арестовали меня, и проч.) - скажу (3) Вам, что всё это Вы написали по неопытности, не зная сущности дела. Я уже двадцать пять лет литератором и никогда еще не видал, чтоб сам автор шел предлагать книгопродавцам 2-е издание. (Тем более через других, равнодушных, которым всё равно). Если предлагаете сами, то получаете десятую долю стоимости. Издатель, то есть купец, (4) всегда сам приходит, и тогда вместо каждой сотни получается по тысяче. "Идиот" же опоздал; ему еще прошлого года надо было быть изданным. Насчет же кредиторов, - то поверьте, засадят, как пить дадут, и вся их выгода в том. Уверяю Вас, что им известно, сколько я, н<а>прим<ер>, могу получить за роман с "Р<усского> в<естни>ка" или с "Зари". Они и засадят в надежде, что тот или другой журнал или кто-нибудь выкупят. Будьте уверены. Нет, воротиться надо не так.
Мне всего тяжеле смотреть здесь на тоску Анны Григорьевны. Ей хочется в Россию очень. Вот что наиболее меня здесь расстраивает. Ребенок здоров, только сосет еще изо всех сил, тогда как пора бы отучать. Вообще теперь неподвижная идея моя - воротиться. Еще немного если здесь проживу, то, пожалуй, и деньги перестану зарабатывать; никто печатать не будет. В России еще мог бы издавать какие-нибудь компиляции или учебники. Впрочем, не стоит об этом и говорить-то много. За нужду я ведь ворочусь, чтоб хоть в тюрьме сидеть. Мне бы только вот кончить теперь работу в "Р<усский> в<естни>к", за которой сижу, чтоб уж меня потом не тревожили. А между тем так устроилось, что я, наверно, до рождества не кончу. 1-ю большую часть пришлю, впрочем, в редакцию через 1 1/2 месяца и попрошу денег у них. 2-ю часть пришлю к началу зимы, а третью в феврале. Начать печатать должны будут с января будущего года. Очень боюсь, что они просто не захотят печатать роман мой. Я настоятельно объявлю, что вычеркивать и переправлять не могу. Начал я этот роман, соблазнил он меня, а теперь я раскаялся. Он и теперь меня занимает очень, но я бы не об том хотел писать.
Каждый раз, как пишу к Вам, чувствую, какое долгое лежит между нами время. Вот еще что: хочется мне ужасно, до последнего влечения, пред возвращением в Россию съездить на Восток, то есть в Константинополь, Афины, Архипелаг, Сирию, Иерусалим и Афон. Между тем это (5) возьмет minimum 1500 руб. Положим, деньги нечего жалеть; я бы написал книгу о поездке в Иерусалим, которая бы всё воротила, а такие книги ходки, говорю по опыту. Но пока ни наличных, ни времени нет, а вот вчера читал телеграммы, продающиеся на улицах, что еще чуть-чуть и война у Франции с Пруссией. Теперь всё так наболело, что начнись война где бы то ни было, сейчас разгорится. Дай только бог России не вступиться ни во что европейское, благо у нас своего дела довольно.
Перечел сейчас Ваше письмо, и опять руки опустились: ну куда я Вам адрессую, в самом деле? Клянусь Вам, что это совсем не шутка. Если квартира в Басманной еще за Вами, то Вы-то когда там будете, чтоб узнать о приходе письма? Это обескураживает; пишешь и думаешь, что, может, и не дойдет никогда.
Очень бы желал я видеть Машеньку и познакомиться с ней. (Пишу познакомиться; серьезно считаю, что в три года мы встретим взаимно во многом других совсем людей.) Передайте всем мой дружеский поклон. Напишите обо мне мамаше, передайте пожелание чего-нибудь очень хорошего Елене Павловне. Ничего, впрочем, не могу сказать об Ваших занятиях, тогда как хотелось бы сказать. Эти переводы - вещь ужасная. Периодическая, срочная работа в такие лета, с такими отказами от жизни - вот что горько. Но чтоб говорить что-нибудь, надо Вас видеть лично и лично узнать. Кстати, с кем Вы имеете непосредственные сношения в "Р<усском> в<естни>ке"?
Мне брат Андр<ей> Михайлов<ич> писал, что в Москве (у тетки) обо мне говорили как об чуме (сестрица Варвара Михайловна). Андрей Михайлович их разуверил и показал собственноручное письмо мое к нему. Пишет, что успокоились, не знаю. Что же касается насчет того, что остается вам ждать после тетки, - то это действительно, кажется, очень плохо, то есть, вернее, что нет ничего или в этом роде. Андрей Михайлович прислал мне, еще зимой, одну очень подробную и неутешительную записку о том, что в наличности. Почти ничего нет. До меня-то, разумеется, дело не касается (с этой стороны), но для Вас, для сестры Саши, для племянницы моей Кати (дочери брата) - плохо.
Люблю вас всех очень, чему вы, верно, поверите. Любите и вы меня хоть немножко. Я в немецкой земле умирать не хочу; приеду помирать на родину.
Жена и Люба Вас целуют очень. У нас жары, а у меня вчера был припадок, после долгого промежутка. Голова до того нехороша у меня сегодня, что я совсем как сумасшедший.
До свидания, милый мой друг, попомните меня.
Обнимаю Вас и целую.
Ваш Ф. Достоевский.
P. S. Если не ответите мне на это письмо, значит, оно не дошло, так и буду считать.
Адресс мой: Allemagne, Saxe, Dresden, а M-r Thйodore Dostoiewsky, poste restante.
(1) далее было: и даже
(2) далее было: 1 слово нрзб.
(3) было: то скажу
(4) то есть купец вписано
(5) далее было: не менее
393. В. В. КАШПИРЕВУ
Около 15 (27) августа 1870. Дрезден Черновое
Милостив<ый> госуд<арь> Василий Владимирович,
Письмо Ваше от 9 августа застало меня именно в то время, когда я собирался писать Николаю Николаевичу много и подробно об одном весьма важном для меня обстоятельстве, с просьбою сообщить о нем Вам. (1) Но Ваше письмо (2) предупредило меня, (3) и я обращаюсь теперь уже к Вам прямо. Впрочем, сперва объясню мое молчание: я сознаюсь, что виноват перед Вами, не уведомив Вас в свое время о двукратном получении от Вас денег (4) в июне и в июле. Но, во-1-х, я думал, что Вы не сомневаетесь в том, что деньги дошли до меня верно, и, во-2-х, я в конце июня и до половины июля был болен чрезвычайно усилившимся рядом припадков и недели три совсем ничего не работал, будучи в сильнейшей ипохондрии, чтоб не сказать более. А после того наступило одно обстоятельство, вследствие которого (5) я ни об чем не мог писать ни Вам, ни Николаю Николаевичу до самого последнего времени. (6)
Как Вам, вероятно, известно, (7) я с начала года работал для "Русского вестника" роман. (8) Я думал наверно кончить его к концу лета. Написано было у меня уж до 15 листов. (9) Во всё продолжение работы роман шел вяло и под конец мне опротивел. Между тем от первоначальной идеи его я отказаться не мог. Она меня влекла. Затем (10) мои припадки. Принявшись недели три назад после болезни опять за работу, я увидел, что не могу писать, и хотел изорвать роман. Две недели я был в положении очень тяжелом, и вот дней 10 назад я сознал положи<тельно?> слабую точку всего написанного. Теперь я решил окончательно: всё написанное уничтожить, роман переделать радикально, и хотя часть написанного и войдет в новую редакцию, (11) но тоже в радикальной переделке. Таким образом, я принужден начать работу почти всего года вновь сначала и, стало быть, ни в каком случае не могу поспеть с обещанным романом в "Зарю" к началу года. (12)
Я выставил себя перед Вами, так<им> обр<азом>, невольно обманщиком, хотя совесть моя не сознает за собой никакого обмана и намеренного уклонения от обязательств. Всё это только несчастие, которое давно уже меня преследует. Согласитесь сами: обязательства в "Русский вестник" я избегнуть не могу. Отказаться же от новой идеи и остаться при прежней редакции романа я не в силах совершенно. Я не мог предвидеть всего этого.
Всё это меня мучило очень Я понимал, (13) что я должен немедленно Вас уведомить. (14) Вот об этом-то я и собирался каждый день (15) написать Николаю Николаевичу и просить (16) его передать Вам всё дело. К Вам же прямо мне было писать тяжело. Вы могли мне не поверить, так как не знаете меня лично. В этом (17) случае (18) я не имел бы и не имею никакой возможности оправдать себя перед Вами точными доказательствами. (19)
Роман мой во всяком случае будет доставлен в "Зарю" в будущем году; но только в конце будущего года. С "Русским вестником" я раньше как к весне не кончу (20) (принимая в расчет все вероятные задержки, например, болезнь), (21) переезд в Россию и проч.), да и объем работы (22) в новом плане у меня наверно вырастет до 30 (23) листов или даже несколько более. Но, может быть, Вы не пожелаете ждать на мне; в этом Ваша полная воля и право, а я, разумеется, заслужил это, хотя, повторяю, при всем моем огорчении не могу себя обвинить по совести. Но в таком случае, прошу Вас, известите меня о Вашем решении, и я постараюсь возвратить Вам забранные мною у Вас 900 руб. по возможности скорее. Теперь, разумеется, у меня нет ни копейки (24) и еще очень долго не будет, а время теперь здесь, то есть в Германии, очень тяжелое, и я не знаю, что со мной станет, (25) пока (26) в сост<оянии> буду получать деньги из "Р<усского> в<естника>". Но впоследствии, по мере доставки романа в "Русский вестник", (27) конечно, можно будет мне заплатить Вам долг, и я употреблю все усилия, чтоб не заставить Вас ждать долее полугода.(28)
