Виктор Ревунов - Холмы России
- К вам на минутку,- сказала она.
- Хоть и не на минутку, заходи.
- Спасибо,- с покорностью сказала она.
- Садись чай пить,- пригласил Никанор.
Гордеевна обмахнула табуретку и поставила ее к столу.
Хоть и на быстрый разговор зашла Феня, а присела, уважила хозяев. Поставила себе на колени узелок.
- Спросить вас хотела, дядя Никанор, как мне лучше в Сычевку доехать?
- А зачем?
- К Мите в лагерь.
- Как же это тебе лучше доехать?- задумался Никанор не над тем, как доехать, а что и такие бывают дороги: в лагеря и тюрьмы.-Никак уж и собралась?- спросил он.
- К тетке еще зайду.
Им было по пути в Щекино - село на той стороне Угры.
- Ты ж поклон Мите передай,- сказала Гордеевна.
- Передам, тетя. Добраться бы.
Вышли из избы и свернули к конопляникам, где пробита стежка к Угре.
Никанор сказал Фене, как ловчее доехать; утром с почтой до Всход, а оттуда до станции, а там поездом.
Они перешли над Угрой по кладям.
На той стороне, за лугом, дорога. Лес березовой опушкой вышел уже навстречу к вечерней, еще не собравшейся зорьке.
- Еду, дядя Никанор, а душа не тянет,- призналась Фсня.
- Конечно, веселого тут мало. Но ты молодцом держишься. Так и надо. Без терпения никто не живет.
Он незаметно уступил ей тропку, а сам рядом по траве пошел.
- Не умеем мы жить. И никто не научит. Как слепые,- сказала Феня.
- Есть умные-то. Да ведь не слушаемся.
- Один послушается, а другой по себе все и собьет.
- Отойди, раз не по нраву. Хорошее не сразу найдешь. Рядом бывает, а еще ум не дозрел до ясности на хорошее-то. Когда и пождать надо.
- Жданьем себя тешим.
- Что поделаешь, как не дается? Рад бы боровичок какой-нибудь подрезать, а нет в траве, не видать, хоть ты убейся.
Феня сорвала травинку, покусала се и откинула,
- А вы дружно живете?
- Живем. Вот насчет малого в лесничество иду, В объездчики рвется.
- Хорошо,- сказала Феня и, нагнувшись, другую сорвала травинку - не сразу, а потянулась стеблина и лопнула где-то у корня.- Жену ему еще подходящую.
- Пока разберется в подходящих, а какая-нибудь вертихвостка живо обротает.
Тропка с кручинки оборвалась в овраг. На дне болотце в тине проточено ручьем.
Над ручьем выстланы жерди. Феня быстро проскочила по ним. А Никанор прилаживался, как бы пройти и не рухнуть.
- Давайте руку, дядя Никанор.
- Меня разве удержишь. Лучше один, а то вдвоем всю эту квашню рассадим.
Но согласился. Рука у Фени сухая, горячая. Сжала крепко. С осторожностью ступал Никанор, чуть шагнул, придерживая ружье. Под ногой треснула жердь, и завалился бы он, но Феня удержала.
Выбрался на ту сторону оврага. Отдышался, откашливаясь.
Феня смеется, и зубы ее влажно блестят"
- Чуть сама не полетела.
- Как еще удержала? Во мне все пять пудов с сапогами,- сказал Никанор и подумал: "За что ж тебя такую прогуляли, милая?"
Повеселела Феня на этой тропке среди ромашек, венчально белых в малиновых клеверах. Забыла на минутку про свою дорогу к мужу.
- Я, дядя Никанор, семейную жизнь люблю. Да чтоб народу побольше.
- Трение выйдет.
- С тренья и мука мягче бывает.
- Вот ты какая, а в отшельную избу пошла.
- Не знала. А теперь, как пожила, умом чуть дозрела.
Подождать бы надо. Верно вы сказали. А ждать не хочется. Не знала, чего дождусь... Прощайте...
Феня уходила в сторону, как птниу ветром, сносило ее все дальше и дальше от дороги.
* * *
Щекино в полутора километрах от хутора, на кряже
по левому таловому берегу Угры, от которой отдалены избы луговой поймой-займищем.
Разветвлялись отсюда дороги на Буду, где подымливал заводишко по перегону окрестных лесов в древесный спирт и деготь. А дальше - Дорогобуж на старой Смоленской дороге, откуда захаживали, бывало, поляки с литовцами и французы в здешнюю житную сторону; напрямую - не расстающийся с Утрою большак на Всходы, куда в двадцативерстую даль, погуживая над полями, тянулись провода к районным властям и к почте.
Когда-то в Щекине звонила церквушка над озером.
Теперь стоит забытая.
Крест с распятием унесли из церкви в леса, к роднику, где и врубили в сосну.
В сумрачных заводях зарастало озеро камышами, стрелолистом и кувшинками, и лишь на самом темени лаково отливал чистый покров.
Ближе к лесу - сыроварня, куда свозили из здешних деревень молоко, из которого вытваривали творог и масло. Тут и лесничество с питомником полем маленьких елочек и сосенок, которые уйдут отсюда, вроются в лесные пустоши.
За селом на взгорке, на сухой земле соснового леса, кладбище, как и положено русскому селу. Рядом с жизнью в скрытом сумраке стояли кресты, повитые вьюнками, в пахучем земляничнике на затравевших буграх с оконченной в них чьей-то судьбой, но не пропавшей: несут живые ответ за дела и грехи умерших, что, бывает, слышится и плач под соснами и проклятия.
Разбросаны избы вокруг площади с травою, с гусями, с колодцем, где смыкались дороги у сруба над родниковой студеной жилой.
Стояли за озером избы, окнами на берег, на который падала рано по вечерам хмурь лесная.
Тут, поближе к большаку, изба тетки Фени - Анфисы.
В няньках по московским квартирам просуетилась она всю молодость. Хоть и не стара сейчас, а упустила свое - одна живет.
Небольшого роста, с подлитой полнотою в груди и в бедрах, с суховатыми смуглистыми ногами, с игривой быстринкой в походке, манила она мужское полымя еще и большими бедовыми глазами с заголубленной в них какой-то улыбчивой дурманинкой.
Анфиса шла с озера со снопом нарезанных камышовых листьев, стелила их на под печи, когда пекла хлеб.
- Племяннушка моя пришла,- завидев Феню еще издали, громко, чтоб слышали, какая она родная, распевчато оповестила она соседние избы.- И ягодок насбираю, насбираю и грибков нажарю, а тебя нет и нет. Золотко ты мое милое, заходи.
Но лишь пришли в избу, как сразу и построжала.
- Ай в дорогу куда собралась с узелком-то, как простая баба, у которой и сумочки-то нет?- сказала Анфиса с печалью, чтоб так скрыть свое недовольство этой на людях видной неприкаянностью своей племянницы.
- К Мите еду.
- Смеешься ты или зазастнло тебя, как в темном лесу без тропочки счастливой?
- Надо мне, тетя. Свое решить надо,-сказала Феня и с усталостью прилегла на диван бочком, подложив ладонь под щеку.
- А чайку попить или не хочешь?
- Без чаю всю палит меня.
Анфиса положила на лавку камышовые листья и тихо остановилась перед Феней. Села рядом. Тронула голову, поглаживая волосы ее золотистые.
- Не томись. Возьми ключик, замкни сердце. А ключик брось в омут куда-нибудь, чтоб и пропал на глубоком дне для Дмитрия твоего.
- Темно в замкнутом сердце,- сказала Феня.
- Другой откроет на широкую сторону с огневыми цветочками, что закупаешься. В радости ребеночка выкупаешь. Нельзя без ребеночка. Дупло пустое. В дупле пустом всякая тинь заводится.
- Не надо. Никого мне не надо.
Глаза Апфисы расплылись перед Феней.
- Спи... спи... так хорошо спать... камыши шумят, а ты спишь... А камыши шумят...
Феня почувствовала, как от этого шепота какая-то сонная одурь расслабила ее.
- Вот и спишь, а камыши все шумят... Дождик землю любит, земля траву любит, а трава - солнышко... и ты любишь.
Феня улыбнулась, блеск скользнул по ее лицу: так ей было хорошо в этом тихом сумраке с шиповниковой полоской гаснущей на стене зари.
- Любишь.
- Нет... нет,- слабо сказала Феия.
- Любишь.
- Нет.
- Позови, и явится.
- Страшно.
- Тихо позови.
- Нет... Решу. Поеду и решу.
Анфиса сползла с дивана, встала на колени перед Феней. Загладила ее руку.
- Звала?
- Нет.
- Звала?
- Киря, перевези,- Феня застонала, рука ее затряслась.-Митю... Митю жалко.
На коленях, не вставая, отступила Анфиса с испугом, что открыла чужую душу. Своя душа изнемогала в горяч"
ке случайно тронутой тайны...
Рано утром Анфиса суетливо разбудила Феню.
- Проспали. Почтарь ждет. Живо, а то уедет.
Феня быстро умылась. Подобрала под платок волосы.
Поискала свой узелок.
Анфиса подала ей кожаный, привезенный когда-то из города баул с блестящим замком.
- Вот так поедешь, как из города.
- Все равно,- сказала Феня.
- Люди вон и спят в шелках, им не все равно.
Почтарь ждал Феню на дороге в высокой на рессорах тележке с железным стременем, чтоб удобнее было садиться.
- Мне вообще-то не положено возить,- сказал он, когда Феня и Анфиса подошли к тележке.
- Отвези ты уж ее, родной ты мой. А я уж тебе и медовочки приготовлю за твое старание.
Феня села в тележку.
Почтарь - средних лет мужчина в чистой рубахе под пиджаком, перекрещенным ремнями, с сумкой на одном ремне, а на другом пристегнута кобура с револьвером - взмахнул плетью.
