Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова
На следующий день дома.
Кирилл (его взгляд почти лучится): Включи первый канал.
Мать: А что там?
Кирилл: А вот увидишь.
Выпуск новостей тянется, мать периодически вопросительно оборачивается на Кирилла, ловя его устремленный в телевизор окаменевший взгляд. Под самый занавес на экране возникает Кирилл, к его лицу поднесен микрофон.
Кирилл Андронов, пресс-секретарь штаба партии «Русское ядро» (сначала смотрит на держащего микрофон журналиста, затем, ближе к концу, – в камеру): Высказанная точка зрения является сугубо личным мнением сотрудника штаба, не согласованным с руководством партии. Мутовкин уже получил взыскание и отстранен от должности. Цель нашей партии – сильная и процветающая Россия для всех населяющих ее народов. За такую Россию мы боремся, ради нее мы готовы идти до конца, несмотря на все чужие попытки использовать опрометчивые высказывания отдельных членов партии для того, чтобы нас скомпрометировать.
Мать: Наловчился…
Кирилл: И это все, что ты можешь сказать?!
Мать: Ах, ну да. Прими мои поздравления: ты в телевизоре.
Кирилл: Ты что, нарочно? Ты же не можешь не понимать, что для меня не это главное!
Мать (неожиданно взрываясь): Это, это для тебя главное! Тоже мне – спаситель России! Да нет тебе никакого дела до России! Власть и самолюбование! Вот что главное для тебя и твоего Батищева!
Кириллу кажется, что гнев, всегда приходивший ему на выручку, как будто прорубавший в груди щель, через которую вытекала раскаленная магма, так же застигнут врасплох, как и он сам, и изменил ему.
Кирилл был уверен, что знает, чего ждать от матери. Он давно не ждет ни одобрения, ни попыток понять, ни готовности разделить его горе или успех. С некоторых пор не ждет и справедливости к себе. Но и смертельного удара он тоже не ждал, и только сейчас Кирилл понимает, насколько был беззащитен.
Мать: И тренировки, из-за которых ты чуть себя не загнал, и эта никому не нужная учеба на «отлично», и режиссура!.. Все только ради того, чтобы тобой восхищались и чтобы презирать тех, кто тобой восхищается! Чтобы чувствовать, что они у тебя в кулаке!
Она еще продолжает кричать, давая выход тому, что рвется из нее наружу, тогда как Кирилл уносит в себе расплав, который ему сегодня не извергнуть… впрочем, нет. В подъезде Кирилл складывается пополам, почти как на треке перед стартом, и вот оно, то, что так, жгло, поднимаясь по пищеводу, – всего-навсего желчь.
Кирилл нащупывает в связке ключей на брелоке ключ от квартиры Антонины. Он им ни разу не воспользовался, хотя уже год как вошел в права наследования. Кирилл впервые едет один до той станции метро, до которой прежде ездил с Антониной, впервые один заходит в подъезд, в который они прежде заходили вдвоем. Впервые отпирает ее квартиру своим ключом, потому что теперь это его квартира. Заходит и некоторое время стоит в прихожей. Чего-то не происходит: правильно, к нему не выходит, молча и почти бесшумно, огромный пес. Внезапно Кирилл чувствует, что у него в носу как будто все опухло. Здесь накопилось слишком много пыли. Но он все равно здесь переночует, как хотел два с половиной года назад. Кирилл открывает окна, находит рулон марли (ему даже не нужно долго искать), заматывает себе нос и рот и приступает к уборке.
Вся мебель и почти все книги на месте, нет лишь фоторабот Хааса, нет игрушечного скотч-терьера по имени Бото, нет образца антонита. Кирилл распахивает платяной шкаф… Ему хочется думать об Антонине, но он не удерживает мысль о ней дольше нескольких секунд, пока глядит на оголенные вешалки. Он продолжает думать о том, о чем думал всю дорогу сюда. Всю дорогу он вопрошал какую-то инстанцию, почему мать ненавидит его настолько, что эта ненависть превращает светлое и чистое в темное и грязное. Теперь, с усилием дыша, Кирилл вдруг понимает: инстанция не отвечала ему, потому что сам вопрос, как выразился бы Женя, следовал ложному направлению. Ложным направлением был сам вопрос. Лишь теперь, в тишине квартиры, Кирилл это сознает. Когда он сказал Жене, что свет, который в нас, тьма, ему только казалось, будто он говорит и о себе тоже. Он говорил о каких-то умозрительных «нас», ослепленный светом своей тьмы, которую долго видела в нем только мать, а он увидел медитируя на кристалл, но тогда еще не узнал. Лишь теперь, в тишине и в запахе пыли, Кирилл и видит, и узнает ее. Удивительно, но для того, чтобы увидеть тьму в себе, вовсе не нужно закрывать глаза и сосредотачиваться. Кирилл видит пол квартиры, по которому возит шваброй, а между полом и собой – тьму внутри себя. Она видится ему как плотное вещество, как субстанция. Она особенная, эта тьма, она безнадежнее просто тьмы, подразумевающей наличие где-то рядом света, потому что она сама – единственный свет. Кирилл понимает, что никогда не примет ее в себе. Можно принять родимое пятно, можно принять свои границы, свою ненужность и невечность, можно, наконец, принять в себе тьму наряду со светом, но тьму как свой единственный свет – никогда.
Кирилл бросает швабру и закрывает лицо руками, чувствуя, как намокает марля. Он слышит тихое, словно чье-то чужое скуление, но это скуление перекрывается воплем, который Кирилл и слышит, и не слышит, потому что это ложь.
Во мне есть свет. Во мне есть свет. Во мне есть свет.
Кирилл понимает, что ложь означает отчаянье. И, с ужасом, – что отчаянье из-за потери Антонины, потери, которая предшествовала ее смерти и была страшнее, отчаяньем он бы сейчас не назвал.
В офисе штаба. Батищев (разливая всем коньяк): Ну, ни одна сука больше не вякнула о снятии нас с выборов. (Кириллу): За тебя! За нашего спасителя!
Кириллу неловко слышать это звание, вновь примененное к нему через такой короткий промежуток.
Олег: Он назвался пресс-секретарем, а какой он пресс-секретарь, кто его уполномочил? И им достаточно поднять нашу программу, где черным по белому написано, что первоочередными являются интересы русского и других коренных народов Российской Федерации – коренных, а не всех…
Кирилл: Надо было решить проблему в краткосрочной перспективе.
Батищев (указывая на Кирилла и обводя взглядом остальных): Мозг! Тактически мыслит.
Кирилл и Батищев сидят на заднем сиденье машины Косолапова, у которого с недавних пор появился личный шофер.
Кирилл (глядя в пол): Я раньше не лгал.
Батищев (хлопая его по колену): Плохое, Кирюша, – это от чего другим людям плохо. А от твоих
