Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку
- Понимаю, Николай Петрович. Мне один очень мудрый... нет, не так... Очень святой жизни человек сказал: люби Бога - и делай, что хочешь.
- Правильно. Вот мы и дошли до сути. Вспомним, как сказано: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим...
- ...и возлюби ближнего твоего, как самого себя, - закончила цитату Елизавета Петровна.
- Точно. Возлюби ближнего, а возлюбишь по-настоящему - и уйдет вся твоя терпимость в тартарары.
А потом Киреев просто перестал удивляться, так много повстречал он в дороге философов, изобретателей и поэтов, хоть по жизни числились все они конюхами, рабочими, учителями, библиотекарями. Ведь важно не кто ты, а что у тебя в голове и сердце. Впрочем, один раз Киреева все-таки удивили. В маленьком городке Тишанске, меньше которого в России разве что Лихвин, он заночевал у местного краеведа, в прошлом учителя истории Олега Игоревича Толстикова. В свое время Киреев читал речь Достоевского на открытии памятника Пушкину в Москве, в которой Федор Михайлович написал о всемирной отзывчивости нашего русского гения, о том, что именно Пушкин разделяет с народом нашим эту способность. Главнейшую способность нашей национальности - подчеркивал Достоевский. Но все равно, то, что увидел Киреев в захудалом городке, поразило его. Оказывается, на квартире Толстикова каждую неделю собирался кружок любителей английской поэзии. Правда, входило в него всего шесть человек. Но представьте себе: Тишанск, древний городок, потерявший даже статус районного центра. Из предприятий работает только хлебозавод. По вечерам отключают свет. Зарплату и пенсии задерживают по полгода и больше. И вот именно здесь Кирееву посчастливилось поприсутствовать на заседании кружка любителей английской поэзии. Опять отключили свет, начавшаяся осень бросала в окно маленького домика на улице Урицкого желтые листья. На столе самовар. Встречаемый бурными аплодисментами хозяин ставит керосиновую лампу на стол. Аплодисменты предназначались лампе, но Толстиков все равно кланяется. Он и открывает очередное заседание кружка, на котором обсуждался всего один вопрос: чей перевод стихотворения Джона Китса "Кузнечик и сверчок" лучше - Маршака, Пастернака, Сухарева, Спендиаровой, Покидова, Новиковой или Чухонцева. Вежливости ради специально для гостя Олег Игоревич прочитал сначала стихотворение на английском, а затем в маршаковском переводе, считающемся классическим, чтобы Кирееву было понятно, о чем идет речь. Вовеки не замрет, не прекратится
Поэзия земли. Когда в листве, От зноя ослабев, умолкнут птицы,
Мы слышим голос в скошенной траве Кузнечика. Спешит он насладиться
Своим участьем в летнем торжестве, То зазвенит, то снова притаится
И помолчит минуту или две. Поэзия земли не знает смерти.
Пришла зима. В полях метет метель, Но вы покою мертвому не верьте.
Трещит сверчок, забившись где-то в щель, И в ласковом тепле нагретых печек
Нам кажется: в траве звенит кузнечик. Олег Игоревич читал, а Киреев вспоминал дом матери на Тихоновской горе. За окном завывал осенний ветер, пусть еще не злой, ноябрьский, но все равно сердитый. До Старгорода оставалось идти еще неделю. "Я хорошо походил, - думал Киреев, - сколько кузнечиков пели мне свои песни. Пора послушать сверчка..."
А дискуссия в комнате шла не шуточная. Михаил смотрел на этих людей и окончательно - раз и навсегда - понял всю мудрость тютчевских строк: "Умом Россию не понять". И он верил в Россию, как и Тютчев, как миллионы живых или уже ушедших в мир иной русских людей, верил, что рано хоронить страну, где есть такие городки, как Тишанск, а в этих городках - вот такие кружки. Подошел к концу вечер. Стали голосовать. Два голоса получил Маршак, два - Пастернак и два Спендиарова.
- Надо же, - огорченно вздохнул единственный ветврач Тишанска Егор Юрьевич Юрьев, - опять ничья. Говорил вам, надо нам седьмого искать. И вдруг все разом посмотрели на Киреева. Его первой мыслью было: "Мне бы ваши заботы", второй: "Ну, если просят", третьей: "Вообще-то, мне и Маршака перевод нравится, и Спендиаровой. А за кого голосовал Олег Игоревич?" И неожиданно даже для себя стал читать перевод Спендиаровой, за который проголосовал и Толстиков:
Поэзии в природе нет конца: Когда в жару на ветках деревца
Притихнут птицы, из травы нагретой Раздастся голос нового певца.
Кузнечика. В великолепьи лета Блаженствует он, опьянев от света,
Звенит, стрекочет, а найдет ленца, На миг замолкнет, притаившись где-то.
Всегда жива поэзия земли: За теплой печкой, в зимний вечер вьюжный,
В глухую пору, с тишиною дружный Невидимый сверчок поет в щели.
И чудится в дремотном сновиденье Кузнечика полуденное пенье.
Читал Киреев в удивленной тишине, а когда закончил читать - вдруг раздались аплодисменты. Михаил смутился, но ему было приятно признание этих людей. "Наш человек", - сказал ветеринар Юрьев, и эти слова стали едва ли не самой дорогой похвалой, которую Михаил Прокофьевич Киреев слышал в своей жизни...
А еще Киреев открыл для себя, что более поэтического народа, чем наш, русский, на земле не существует. А в качестве доказательства Михаил теперь готов был привести... названия рек, а также деревень, сел, городов, где он побывал. Даже когда Киреев жил в Москве, его просто выводили из себя местечковые юмористы, осмеивавшие по телевизору и с концертных эстрад все и вся. И когда один из них произносил в монологе слова: "В Лондоне тепло, а в деревне Гадюкино опять идут дожди", а зал покатывался со смеху, Киреев свирепел: "Над кем смеетесь? Над собой смеетесь". Только младенец не мог бы понять, какую символику несла в себе деревня под названием Гадюкино, где в отличие от всей планеты всегда идут дожди, всегда грязно, холодно и сыро. Но, выросший на некрасовских "Кому на Руси жить хорошо" и помня все эти деревни Неурожайки, о которых писал поэт, Киреев тогда молчал. С классиком не поспоришь, думал раньше он. Но вот прошагал Михаил русскими путями-дорогами - и не встретил деревни Гадюкино - ни в прямом, ни в переносном смысле. Зато побывал в десятках Березовок, Липок, Ольховок, Сосновок. Имя много говорит не только о человеке. Принимая то или иное название, деревня, город словно выбирает себе судьбу. Десятками исчислялись и встреченные Киреевым села Троицкие, Спасские, Петровские, Никольские, Архангельские, Успенские... Встречались и Дураковки, Хмелевки - куда же без них, но их было мало. Зато однажды на Тамбовщине пришлось проходить ему деревню Альдию. Оказалось, что когда-то один помещик, похоронив любимую арабскую кобылу, так назвал в честь нее свою деревню. А в Тульской области он ночевал в деревне под названием Кинь-Грусть. Славное название, не правда ли? Вот и захотелось мне напоследок перечислить хотя бы названия части тех сел, деревень и городов, через которые вела дорога Киреева. Не сомневайтесь, все они есть на карте России. Степь, Троица, Летогоще, Орловка, Соколово, Желанное, Боголюбовка, Сестрички, Пески, Большие Голубочки, Поляны, Ясенки, Дубрава, Майское, Серебряные Ключи, Благодать, Ласково, Малиновка, Рябиновка, Мирный, Травнино, Муромцево, Натальинка, Загорье, Калиновка, Горки, Щегловка, Ольгинка, Сретенка, Луговка, Лермонтово, Грунин Воргол, Галичья Гора, Задонск, Сапожок, Бобров, Анна, Свобода, Беломостье, Горностаевка, Вязовик, Красное, Стрелецкое, Казачье, Дивогорье, Пухово, Колодезное, Зеленый Луг, Марьино, Софьинка, Соловьи, Коноплянка, Красивка, Соболево, Серебряное, Карион, Богословка, Свечино, Дубки, Вишневое, Варваринка, Лужки, Ухорь, Ясное, Дворяниново, Лев Толстой, Лебедянь, Перемышль, Суворов, Крапивна, Богородицк, Тюртень, Раево, Шарик, Завидное, Золотая Поляна, Зеленый Бор, Иконки, Александро-Невский, Дикое Поле, Златоустово, Солнцево, Луна, Восток, Заря, Сумерки, Рассвет, Большая Дорога, Невеличка, Казачка, Бабенка, Казачий Дюк, Красный Уголок, Наша, Соловьи, Гоголь, Баранчик, Ясная Поляна, Гоголь, Бежин Луг, Новый Свет, Мыс Доброй Надежды, Сново-Здорово...
Глава сорок вторая
- Надейся на Бога, нас не забывай. В престольные праздники старайся приезжать - мы будем рады.
Служба закончилась, и матушка Валентина вместе с сестрами вышла проводить Юлю к воротам монастыря. Софья скромно стояла в сторонке. Все-таки прав Кира, думала она, наблюдая за ревущей Юлей, прощавшейся с настоятельницей и сестрами монастыря. В этом мире парадоксально все. Полгода не прошло, как познакомилась она с этой девушкой. Алчная, расчетливая, жестокая, готовая ради достижения цели пойти на что угодно - такой до вчерашнего дня представляла Софья Селиванову. Ту самую Селиванову, которая, как ребенок, сейчас размазывает слезы на щеках, повторяя все время только одну фразу: "Спасибо вам, миленькие мои! Спасибо вам, миленькие мои!" Почему Юля так переменилась? Или была такой всегда, просто Софья раньше не смогла "увидеть" ее, как сказал бы Киреев? Зашмыгали носами и сестрички. Они подарили Юле скромные подарки обшитые бисером иконки, книгу, банку варенья. Какая-то юная послушница, совсем еще девочка, сказала сквозь слезы: "Ангела- хранителя вам в дорогу". Эти слова подхватили и остальные.
