Панас Мирный - Гулящая
Одна Христя мрачно смотрела на них. Жгучая боль, словно острым ножом, пронзила ее жалостливое сердце. Перед глазами у нее стояли слобожане, оборванные, грязные, немытые. Они в ногах валялись у богатого Колесника, а он измывался над ними и в конце концов прогнал со двора. Сперва ей только жалко их было, женским сердцем жалела она провинившихся мужиков. Но теперь, когда она послушала, что рассказывал Кирило и как наговаривала на мужиков Оришка, она поняла, что они ни в чем не виноваты... Ей представилось прошлое, вспомнился Грицько Супруненко, который по всякому поводу привязывался к ее матери... Кравченко с Вовком такие же собаки, как и Супруненко. "Богачи, хозяева",- говорит Оришка,- да на чужое зарятся, завидно им стало, что мужики огородами владеют, а ведь какой-нибудь бедняк всю семью кормит с огорода. На что эти огороды Колеснику? Он на них не разживется, а Кравченко с Вовком разживутся... Тяжелые думы теснились в уме Христи, пока Колесник катался со смеху по полу. Каким мерзким он ей показался, этот выскочка мясник, издевающийся над человеческим горем... а ведь она должна его обнимать, целовать... какой злой и ядовитой показалась ей эта старая ведьма Оришка, которая в глаза плюет мужу за то, что он открыл правду... Господи! и это люди! Собаки грызутся так за необглоданную кость. Христя в эту минуту пережила больше, чем за всю свою молодую жизнь. Не краской стыда покрылось ее молодое свежее лицо, а побледнело от бессилия и муки, от тяжких дум потухли ясные глаза, а в сердце затянула свою песню невыносимая, безысходная тоска... Тонкая морщина прорезала лоб Христи и так и не разгладилась.
Не скоро угомонился Колесник, не скоро прогнал он прочь Кирила, велев ему передать Кравченко и Вовку, чтобы они непременно пришли и как можно скорее, поэтому что он скоро должен выехать по делам службы,- а Христя все сидела, понуря голову.
- Что это моя доченька так загрустила? - остановившись перед нею и весело заглянув ей в глаза, спросил Колесник.
Христя подняла на него мрачные глаза, потупилась и тяжело вздохнула.
- О ком это ты так тяжело вздыхаешь? Уж не по городу ли соскучилась? Ишь как губы надула, нахохлилась! Чем сидеть вот так туча тучей, пошла бы лучше в сад, поглядела бы днем места, где придется провести все лето.
Христя вскочила и хотела уйти.
- Иди, иди. И я скоро выйду,- сказал ей Колесник.
Но Христя остановилась.
- Я еще не умывалась,- вспомнила она и, не глядя на Колесника, подошла к стулу, на котором стоял таз с водой, и стала умываться.
- И не нарядилась? - зло поглядев на нее, спросил Колесник.
- И не нарядилась,- так же зло ответила Христя.
Колесник сразу побагровел.
- Уж не сговорились ли вы сегодня сердить меня? Вали на серого - серый все свезет,- проворчал он и, сердито сопя, ушел в боковушку.
Христя умылась и, не причесываясь, набросила на голову платок и выбежала из дома.
Солнце уже высоко поднялось; туман рассеивался над лесом, оседая на траву золотой росой. Воздух стал прозрачен, в золотом море солнечного света темными пятнами ложились на землю тени; роса в затененных местах отливала серебром. Пруд внизу блестел, как стекло, трубы в слободе уже задымились. Сизый дымок стлался по горе. Из слободы долетал глухой говор... где-то заревела скотина, завизжал поросенок, куры кудахтали, пели петухи. "Зашумела слобода",- подумала Христя и направилась в сад.
Сад был полон чистым утренним воздухом, с вышины струились на него золотые волны солнечного света, снизу поднимались сизые тени. Там, в чаще молодых ветвей, в зеленой листве птицы пели наперебой. Сколько их там и какие они? Щебет, чириканье, свист неслись волна за волной. Горлицы в кустах жалобно ворковали; кукушки, перелетая с дерева на дерево, куковали так, точно подрядились; иволги раскричались, будто бранились и не успевали в сердцах слово вымолвить; одни пчелы печально гудели, перелетая с цветка на цветок. Красота сада, как по волшебству, омыла Христю, захватила ее. Раненое сердце понемногу переставало болеть, в омраченной душе поднималось легкое и теплое чувство... Тяжелых дум как не бывало.
"Свет мой, цвет мой, как ты прекрасен! Ты бы еще краше был, если б злые люди тебя не мутили!" - подумала она и пошла в густую тень молодых кустов.
Солнце уже высоко стояло в небе, время подошло к полудню, когда из дому вышел веселый, оживленный Колесник и направился в сад.
- Христя! дочка! - позвал он ее, и его голос гулко разнесся по саду.
Он постоял, ожидая ответа. Никто не откликнулся. Он позвал еще громче.
- Да я тут. Чего так кричать? - откликнулась Христя из ближних кустов.
- Знаешь, за сколько я сдал в аренду пруд и огороды?- И, не ожидая, пока она спросит, ответил:- За семьдесят пять рублей в год. Это тебе, дурочка, на прихоти. Слышишь? На твои прихоти! Только...- и он слегка погрозил пальцем.- Вот и деньги дали вперед. На!
Христя грустно-грустно взглянула на Колесника. Ей почудилось, что кто-то подошел к ней, чтобы задушить ее - горло у нее мучительно сжалось... Дух захватило в груди, темные круги поплыли перед глазами... Началась борьба между жизнью и смертью... Жизнь победила... Будто искра сверкнула в глубокой бездне, заблестели зрачки ее темных глаз, грудь вздохнула глубоко и свободно, веселая улыбка осветила румяное личико... Христя, поднявшись, обвила руками жирную шею Колесника! Он обнял ее и, как ребенка, понес в самую чащу сада... В эту минуту Оришка выбежала из кухни и, как кошка, стала тихо красться в кусты...
6
Через неделю Колесник уехал по делам службы, наказав Оришке смотреть за панночкой.
- Что тут смотреть, когда кругом ни живой души? - ответила та.
- То-то же, смотри!
И, позвав Оришку к себе в комнату, он еще долго шептался с ней наедине. Оришка вышла от него, покачивая головой и ухмыляясь.
- Что это он вам говорил, бабушка? - спросила Христя, когда Колесник скрылся за горой.
- Э... не знаете пана! Все шутит. "Ты бы, говорит, нашла нашей панночке какую-нибудь другую утеху".- "Какую, спрашиваю, другую?" - "Да молоденького паныча, что ли",- и Оришка преехидно хихикнула.
Христя похолодела от этого смеха. Она сразу догадалась, что Оришка отделывается шутками, чтобы скрыть от нее правду. Вспомнив, как накануне вечером Колесник наказывал ей беречься, не заходить далеко в лес, совсем не ходить в слободу, потому что там опасно... как болтнул что-то насчет парней... и поскорее замял разговор, пообещав привезти своей доченьке хороший подарок, если она будет благоразумно вести себя,- Христя догадалась, какой наказ дал Оришке Колесник. Так ей стало тяжело на душе, так тошно. Ей не верят, не верят на слово. Над ней устанавливают надзор.
Пока Христя раздумывала обо всем этом, Оришка продолжала свой рассказ:
- А я и отвечаю: "Чего это мне, старухе, искать паныча. Она сама себе найдет. Да тут, говорю, в околице и не слыхать про панычей. И захудалого нет нигде, даже духом ихним не пахнет". А он как захохочет: "А что, говорит, у панычей дух есть?.." Такой веселый, дай ему счастья!
- Да,- ответила Христя с принужденной улыбкой. Я еще вот о чем хотела спросить вас, бабушка...
- О чем, панночка? Слушаю, родная.
- Церковь от вас далеко?
- Церковь? В Марьяновке самая ближняя.
- Хотелось бы мне сходить в воскресенье в церковь.
- Как, пешком?
- А что же?
- Нежные ножки натрудите. Семь верст - не ближний свет.
- А в слободе нельзя нанять подводу?
- Отчего же нельзя? - воскликнула Оришка.-Только и нанимать незачем. Кравченко и так отвезет. Он давно набивался: "Отвезу я вас, тетка, в церковь". А мне то некогда, то дом нельзя так оставить. Ну, а теперь ладно. Воскресенья дождемся и поедем. И я с вами поеду, а то позабыла уж, когда и была в церкви. Да у меня там и родня есть - с родней повидаюсь.
- Вот и отлично,- отвечает Христя.- И я погляжу, как в деревне народ живет.
- Плохо, панночка, живет. Мужики, вот и ведут себя по-мужицки.
В субботу Оришка напомнила панночке, что завтра чем свет за ними заедет Кравченко и повезет их в Марьяновку. Христя еще с вечера достала новое платье: красную шелковую юбку, тонкую, искусно вышитую сорочку, бархатную корсетку. Она хотела показаться перед марьяновцами в местном наряде. Этот наряд так ей пристал, да и надо, чтобы крестьяне знали, какими пышными могут быть их уборы. К тому же ее тянуло в родное село, как магнитом, ей так хотелось побывать там: может, она встретит своих подруг, знакомых. Узнают ли они ее? Нет, не узнают, а она их узнает. Станет выспрашивать о прошлом, напомнит о том, что они когда-то от всех таили. То-то будет потеха! Что это, мол, за наваждение? Панночка, а все знает, что когда-то было между ними!.. Христя несказанно радовалась и до полуночи ворочалась с боку на бок, придумывая, как бы удивить своих прежних подруг.
Она поднялась чуть свет и стала одеваться. Когда приехал Кравченко, она была уже совсем готова. Ах, как пышен, как роскошен ее наряд, как радостно и свежо ее белое личико! А головка? Круглая, как яблочко, она гладко причесана, а черная, длинная, толщиною в руку коса вдоль спины качается, и лента, красная, как огонь, спускается чуть не до полу.
