Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Катя Качур
Несмело, нехотя шагнул вперед, а баба Зоя все подгоняет: «Еще. Еще. Еще. Глубже. Глубже. Глубже». Еще шаг. Куприньку замутило. Еще чуть-чуть и вытошнит. Интересно, теплым ли? Вдруг тоже хорошо «для сугреву»? Еще шаг. Вот он почти посреди навозной кучи. Медленно опускается под тяжестью тела в самую ее глубь. Уже и плечи покрыты навозом. Еще немного – и навоз достигнет все же Купринькиного носа. Но, к счастью, куча оказывается не глубже, чем до подбородка. И стоит признать, в ней действительно тепло. Озноб совсем прошел. Да и до озноба ли, когда такая тошнота? Нет, не о таком тепле мечтается. «Сё», – решился сказать Купринька. Это означало что-то вроде «все, я согрелся». Он надеялся, что баба Зоя его отпустит. Но не тут-то было. Баба Зоя передвинула свою табуреточку поближе и вновь уставилась на Куприньку, на сей раз торчащего посреди шикарной навозной кучи. Красота. Навозный запах нисколько не смущал бабу Зою: она деревенская, она к таким ароматам давно привыкшая. Да и потом, всякий запах можно потерпеть ради такого-то зрелища: Купринька, обездвиженный коровьим говном. Просто прелесть, хоть картины пиши. «Хатит!» – молил Купринька. Но баба Зоя была непреклонна. Она хмурила брови, махала рукой, чтоб Купринька замолк, иначе (это было понятно по баб-Зоиному виду) придумает испытание похуже. Хуже есть куда? Так продолжалось полчаса, ставшие для Куприньки бесконечными. Он бы еще дольше стоял, согревался в навозной куче, если бы его не вырвало. Три раза. Только на третий баба Зоя решила, что довольно. Бог любит троицу. Только вот беда: вся вода из бочки повыкачана, Куприньку омыть нечем. А в навозе в дом нельзя, все перепачкается. Пришлось бабе Зое бегать к колодцу. Ох и страшно оставлять Куприньку без присмотру, хоть и до колодца да обратно меньше минуты. Но мальчик до того обессилел, что даже если бы и хотел, сбежать не смог.
Устало опустился навозный Купринька на пол, уронил голову на грудь и закрыл глаза. Казалось, что сил нет даже дышать. Первое ведро колодезной воды привело Куприньку в сознание. Вода студеная, даже ледянее той, что из бочки. Неужели мучения начались заново? Но, к счастью, отмыть навоз хватило четырех ведер и продолжительных растираний. Последние не позволили повторно закоченеть. Дома отпоила баб Зоя Куприньку горячим сладким чаем. Так бы сразу. Лучше, чем навозом. А потом еще раз промыла, теперь уже в тазу, в горячей воде и с ненавистной мочалкой. Вот только полностью навозный запах из Купринькиного тела вывести так и не удалось. Вот, пожалуй, худший Купринькин день. Вот он.
Глава 16
И был кошмар. И не было ему ни конца, ни края. Снилось бабе Зое, что Купринька вновь бежал. Выскочил из дома, рванул к дороге. А сразу за дорогой пшеница растет. Вместо колосьев – отрезанные девичьи косы. Стебли выше головы подымаются, шагнешь в них – принимаются бить, бока колотить, обрушиваются на голову. Не отмахнешься. Пытается баба Зоя кликнуть Куприньку, да не может: в горле пустыня, голос не идет. Видит только: мелькает его лохматая макушка, убегает от нее мальчик все дальше и дальше, дальше и дальше. А потом раз – вместо поля лед. Огромный, бескрайний, прозрачный, как на Байкале в марте. И где-то там, на самой его кромке, крошечное пятнышко – Купринька.
Баба Зоя на лед ступает и тут же перестает быть хозяйкой своим ногам: те несут ее, куда придется. Силою мысли пытается баба Зоя заставить их нестись быстрее да прямее, иначе никак им не настигнуть Куприньку, но ничего не выходит-не получается. Непокорные ноги сами задают темп и направление. Смотрит на них баба Зоя и видит подо льдом рыб огромных, лупоглазых, неизведанных. Рыбы липнут толстыми губами ко льду, словно о помощи просят. Потом вдруг расплываются в разные стороны в испуге, и вместо рыб таращится из-подо льда на бабу Зою Анна. Вся опухла-отекла, вместо волос – тина зеленая, тело синее, замерзшее, от воды раздувшееся. Вместо живота, там, где его багром проткнули, – чернота. Лишь глаза прежние, Аннины, только чуточку злее обычного.
Анна рот, что рыба, разевает, звука нет, но баба Зоя ее словно понимает. Говорит ей Анна: «Отдай моего сына. Отдай моего Куприньку». И бьет кулаком по льду. Проклятые баб-Зоины ноги примерзли, не движутся, не слушаются. Не убежать. Приходится смотреть на злобную Анну, впериться взглядом в ее черный живот, наблюдать, как она колошматит кулаком лед. Тыщ – удар. Тыщ – второй. Тыщ – третий. Побежали мелкие трещинки. Еще немного, и лед проломится, уронит бабу Зою в холодные объятия Анны. «Отдай мне Куприньку!» – беснуется утопленница. «Не отдам!» – кричит ей баба Зоя. Глаза зажмуривает и оказывается возле дома своего. И Купринька там же. По дороге скачет, морды корчит и говорит так четко, как не может на самом деле, еще и басом чужеродным: «Я к людям пойду. Не нужна ты мне больше». Баба Зоя одним прыжком возле Куприньки очутилась, схватила его с охапку и потащила. Только отчего-то подальше от дома. Оглянулась, а избы-то и нету боле, пропала враз. А вокруг все кустами поросло. Несет Куприньку баба Зоя, а он верещит: «Неси меня, Лиса, за синие леса, за глубокие горы, за высокие реки. Кот и воробей, помогите мне!» – «Какой еще воробей?» – думает баба Зоя. Смотрит – и впрямь воробьев много. Скачут вокруг, пройти не дают. Птицы – к смерти. Шугануть их, прогнать, обмануть смерть. Не получается. Встала баба Зоя посередь дороги, не знает, что делать дальше. А Купринька ей и говорит: «Только не бросай меня в шиповника куст». И перед ними действительно появился огромный-преогромный куст шиповника. «Только не бросай меня в шиповника куст», – повторил Купринька. Баба Зоя взяла и бросила. И пропал Купринька. Навсегда. Только смех его басовитый из шиповника слышен: «Буду-буду-буду-буду-буду теперь тут жить. Не увидишь никогда ты меня, злая баба Зоя». Баба Зоя шагает в куст шиповника, хочет достать негодника. Шиповник больно колется, раздирает кожу… баба Зоя просыпается. Кошмары, кошмары, кошмары. Сплошные кошмары всю ночь, все ночи.
