Андрей Белый - Петербург
Александр Иванович теперь вспомнил отчетливо сцену в кабинете Липпанченко; наглый циник, подлец и на этот раз обошел; вспомнилась жировая и гадкая шея Липпанченки с жировой гадкой складкой; будто шея нахально смеялась там, пока не повернулся Липпанченко, не поймал взгляд на шее; и, поймав взгляд на шее, все понял Липпанченко.
Оттого-то он и принялся запугивать: ошеломил нападением и перепутал все карты; до смерти оскорбил подозрением и потом предложил ему единственный выход: сделать вид, что он верит предательству Аблеухова.
И он, Неуловимый, поверил.
Александр Иваныч вскочил; и в бессильной ярости он потряс кулаками; дело было исполнено; совершилось!
Вот о чем был кошмар.
Александр Иванович совершенно отчетливо перевел теперь невыразимый кошмар на язык своих чувств; лестница, комнатушка, чердак были мерзостно запущенным телом Александ-ра Ивановича; сам метущийся обитатель сих плачевных пространств, на которого они нападали, который от них убегал, было самосознающее "Я", тяжеловлекущее от себя отпавшие органы; Енфраншиш же было инородною сущностью, вошедшею в обиталище духа, в тело, - с водкой; развиваясь бациллою, перебегал Енфраншиш от органа к органу; это он вызывал все ощущенья преследования, чтоб потом, ударившись в мозг, вызвать там тяжелое раздражение.
Припоминалась первая встреча с Липпанченко: впечатление было не из приятных; Николай Степанович, правду сказать, выказывал особое любопытство к человеческим слабостям с ним в общенье вступавших людей; провокатор высшего типа уж, конечно, мог обладать мешковатою этой наружностью, этой парою неосмысленно моргающих глазок.
Он, наверное, выглядел простаком.
- "Погань... О, погань!"
И по мере того, как он углублялся в Липпанченко, в созерцание частей тела, замашек, повадок, перед ним вырастал не человек, а - тарантул.
И тут что-то стальное вошло к нему в душу:
- "Да, я знаю, что сделаю".
Осенила блестящая мысль: все так просто окончится; как это все не пришло ему раньше; миссия его - начерталась отчетливо.
Александр Иванович расхохотался:
- "Погань думала, что меня обойдет".
И почувствовал он опять очень сильный укол в коренной зуб: Александр Иванович, оторванный от мечтательства, ухватился за щеку; комната - мировое пространство - вновь казалася убогою комнатой; сознание угасало (точно свет луны в облаках); знобила его лихорадка и тревогой, и страхами, и медлительно исполнялись минуты; за папироскою выкуривалась другая, - до бумаги, до ваты...
Как вдруг...
ГОСТЬ
Александр Иванович Дудкин услыхал странный грянувший звук; странный звук грянул снизу; и потом повторился (он стал повторяться) на лестнице: раздавался удар за ударом средь промежутков молчания. Будто кто-то с размаху на камень опрокидывал тяжеловесный, многопудовый металл; и удары металла, дробящие камень, раздавались все выше, раздавались все ближе. Александр Иванович понял, что какой-то громила расшибал внизу лестницу. Он прислушивался, не отворится ль на лестнице дверь, чтобы унять безобразие ночного бродяги? Впрочем, вряд ли бродяга...
И гремел удар за ударом; за ступенью там раздроблялась ступень; и вниз сыпались камни под ударами тяжелого шага: к темно-желтому чердаку, от площадки к площадке, шел упорно наверх металлический кто-то и грозный; на ступень со ступени теперь сотрясающим грохотом падало много тысяч пудов: обсыпались ступени; и - вот уже: с сотрясающим грохотом пролетела у двери площадка.
Раскололась и хряснула дверь: треск стремительный, и - отлетела от петель; меланхоли-чески тусклости проливались оттуда дымными, раззелеными клубами; там пространства луны начинались - от раздробленной двери, с площадки, так что самая чердачная комната открывалась в неизъяснимости, посередине ж дверного порога, из разорванных стен, пропускающих купоросного цвета пространства, - наклонивши венчанную, позеленевшую голову, простирая тяжелую позеленевшую руку, стояло громадное тело, горящее фосфором.
Это был - Медный Гость.
Металлический матовый плащ отвисал тяжело - с отливающих блеском плечей и с чешуйчатой брони; плавилась литая губа и дрожала двусмысленно, потому что сызнова теперь повторялися судьбы Евгения; так прошедший век повторился - теперь, в самый тот миг, когда за порогом убогого входа распадались стены старого здания в купоросных пространствах; так же точно разъялось прошедшее Александра Ивановича; он воскликнул:
- "Я вспомнил... Я ждал тебя..."
Медноглавый гигант прогонял чрез периоды времени вплоть до этого мига, замыкая кованый круг; протекали четверти века; и вставал на трон - Николай; и вставали на трон - Александры; Александр же Иваныч, тень, без устали одолевал тот же круг, все периоды времени, пробегая по дням, по годам, по минутам, по сырым петербургским проспектам, пробегая - во сне, наяву, пробегая... томительно; а вдогонку за ним, а вдогонку за всеми - громыхали удары металла, дробящие жизни: громыхали удары металла - в пустырях и в деревне; громыхали они в городах; громыхали они - по подъездам, площадкам, ступеням полунощных лестниц.
Громыхали периоды времени; этот грохот я слышал. Ты - слышал ли?
Аполлон Аполлонович Аблеухов - удар громыхавшего камня; Петербург удар камня; кариатида подъезда, которая оборвется там, - каменный тот же удар; неизбежны - погони; и - неизбежны удары; на чердаке не укроешься; чердак приготовил Липпанченко; и чердак - западня; проломить ее, проломить - ударами... по Липпанченко!
Тогда все обернется; под ударом металла, дробящего камни, разлетится Липпанченко, чердак рухнет и разрушится Петербург; кариатида разрушится под ударом металла; и голая голова Аблеухова от удара Липпанченко рассядется надвое.
Все, все, все озарилось теперь, когда через десять десятилетий Медный Гость пожаловал сам и сказал ему гулко:
- "Здравствуй, сынок!"
Только три шага: три треска рассевшихся бревен под ногами огромного гостя; металлическим задом своим гулко треснул по стулу из меди литой император; зеленеющий локоть его всею тяжестью меди повалился на дешевенький стол из-под складки плаща, колокольными, гудящими звуками; и рассеянно медленно снял с головы император свои медные лавры; и меднолавровый венок, грохоча, оборвался с чела.
И бряцая, и дзанкая, докрасна раскаленную трубочку повынимала из складок камзола многосотпудовая рука, и указывая глазами на трубочку, подмигнула на трубочку:
- "Petro Primo Catharina Secunda..."22
Всунула в крепкие губы, и зеленый дымок распаявшейся меди закурился под месяцем.
Александр Иваныч, Евгений, впервые тут понял, что столетие он бежал понапрасну, что за ним громыхали удары без всякого гнева - по деревням, городам, по подъездам, по лестницам; он - прощенный извечно, а все бывшее совокупно с навстречу идущим - только призрачные прохожденья мытарств до архан-геловой трубы.28
И - он пал к ногам Гостя:
- "Учитель!"
В медных впадинах Гостя светилась медная меланхолия; на плечо дружелюбно упала дробящая камни рука и сломала ключицу, раскалялся дбкрасна.
- "Ничего: умри, потерпи..."
Металлический Гость, раскалившийся под луной тысячеградусным жаром, теперь сидел перед ним опаляющий, красно-багровый; вот он, весь прокалясь, ослепительно побелел и протек на склоненного Александра Ивановича пепелящим потоком; в совершенном бреду Александр Иванович трепетал в многосотпудовом объятии: Медный Всадник металлами пролился в его жилы.
НОЖНИЦЫ
- "Барин: спите?"
Александр Иванович Дудкин сквозь тяжелое забытье смутно слышал давно, что его теребили.
- "А, барин?.."
Наконец открыл он глаза и просунулся в хмурый день:
- "Да барин же!"
Голова наклонилась.
- "Что такое?"
Александр Иванович сообразил только тут, что протянут на козлах.
- "Полиция?"
Угол жаркой подушки торчал у него перед глазом.
- "Никакой полиции нет..."
Темно-красное прочь ползло по подушке пятно - брр: и - мелькнуло в сознании:
- "Это - клоп..."
Он хотел приподняться на локте, но снова забылся.
- "Господи, да проснитесь..."
Он приподнялся на локте:
- "Ты, Степка?"
Он увидел струю бегущего пара; пар - из чайника: у себя на столе он увидел и чайник, и чашку.
- "Ах, как славно: чаек".
- "Что за славно: горите вы, барин..."
Александр Иваныч с удивленьем заметил, что он не раздет; даже не было снято пальтишко.
- "Ты тут как очутился?"
- "Я тут к вам позашел: забастовка - на оченномногих заводах; полицию понагнали... Я тут к вам позашел, тоись, с Требником".
- "Да ведь, помнится, Требник у меня".
- "Что вы, барин: это вам померещилось..."
- "Разве мы вчера не видались..."
- "Не видались - два дня".
- "А мне думалось: мне показалось..."
Что думалось?
- "Захожу нынче к вам: вижу - лежите и стонете; разметались, горите в огне весь".
- "Да я, Степка, здоров".
- "Уж какое здоровье!.. Я тут вам чайку вскипятил; хлеб принес; калач-то горячий; попьете - все лучше. А что так-то валяться..."
