Михаил Бубеннов - Белая береза
Артподготовка велась горячо, сильно, но давала, к сожалению, ничтожные результаты. Весь северный склон Барсушни стал черным от пороховой гари, но на ее вершине, где как раз и были немецкие огневые точки, не упал ни один снаряд. В глубоком лесистом овраге на южном склоне Барсушни, где особенно много было вражеских блиндажей, гитлеровцы отсиживались совершенно спокойно. Огонь сильно захлестывал только северную окраину Скирманова. Но и здесь он был бессилен разметать хорошо укрытые в земле вражеские танки и пушки...
...В 10.00 наша артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника. Над опушкой леса взлетела красная ракета.
- Вперед!
Первым бросился в атаку взвод Лаврушенко. Три могучие "тридцатьчетверки", с треском ломая кустарник, высоко вскидывая, комья снега, на третьей скорости вырвались из леса и бросились вдоль шоссе на Скирманово.
Но только они выскочили на открытое поле, противник открыл огонь. Один танк, сразу же получив тяжелые раны, остановился, задергался на одном месте, а остальные заметались по полю, вступив в неравную схватку с немецкой противотанковой артиллерией. Особенно ожесточенно били гитлеровцы с высоты 264,3, и всем наблюдавшим за атакой стало ясно: Барсушня - это и есть главный опорный пункт врага на скирмановском рубеже.
Надо было немедленно ввести в бой "КВ".
Получив по радио приказ, огромные машины Солянского и Загрядько, взревев моторами на весь лес, разбрасывая с бортов березки и елки, рванулись из своих засад. Танк Солянского пошел левее шоссе на Скирманово, намереваясь срочно оказать помощь взводу Лаврушенко, а танк Загрядько прямо на Барсушню.
Немецкая артиллерия встретила гигантский танк Загрядько мощной лавиной свирепого бронебойного металла. Не успел танк пройти от леса и сотни метров, несколько вражеских снарядов, один за другим, врезались в его броню. Танк наполнился шумом, треском, визгом - это была его страшная смертная кончина...
Несколько секунд металл рвал металл, как рвут друг друга разъяренные звери. Танк Загрядько, весь избитый и почерневший, потерявший способность сопротивляться, вдруг задымил густо, как лесная смолокурня...
...Через несколько минут в овраге, над которым проносились в глубину леса вражеские снаряды и пощелкивали, как стаи птиц, разрывные пули, сидел на снегу стрелок-радист Кривцов. Из всего экипажа сгоревшего "КВ" удалось спастись только ему; остальные погибли в танке и около него - от огня и вражеских пуль. Бойцы торопливо стаскивали с Кривцова тлеющую одежду и валенки, а он все время порывался встать перед командиром батальона и, может быть, даже не понимая, как обожгло ему лицо, настойчиво просил:
- Товарищ капитан!.. Товарищ капитан, разрешите мне пойти в бой на другом танке! Я прошу вас!.. Разрешите, я отомщу за них... Отомщу за всех! Товарищ капитан, вы разрешите, а?
Третий час шел бой за Барсушню.
Вскоре после гибели "КВ" Загрядько в атаку бросились шесть "тридцатьчетверок" в сопровождении мотострелкового батальона. Но высота оставалась неприступной. Еще три танка бригады вышли из строя, остальные, израсходовав боезапас, постепенно возвращались в лес. Мотострелковый батальон тоже понес немалые потери и под огнем вражеских пулеметов отходил на исходные позиции.
Гибель танков у Барсушни была таким неожиданным ударом для гвардии майора Руденко, что он растерялся: батальон никогда прежде не имел подобных потерь в одном бою. Когда Руденко доложили о гибели "КВ" и экипажа Загрядько, у него на глазах выступили слезы.
В эти минуты Озеров встретил гвардии майора Руденко, с которым он познакомился позавчера, когда тот привел свой батальон на участок дивизии Бородина. Командир танкового батальона был молод, высок, подборист, с русым чубом, - он больше походил на кавалериста, чем на танкиста.
- Пять танков! - горестно воскликнул он. - Знаешь? Слыхал?
За лесом, у Барсушни, били орудия и пулеметы; грохот боя доносился также и справа - от деревни Горки и слева - от Марьино. По всему лесу тянуло горьким дымом. Точно с грустью наблюдая за боем, невеселое солнце низко стояло над самой Барсушней. Поблизости вокруг кипела штабная работа: шумно разговаривали офицеры в блиндажах и около них, носились связные, кричали радисты у раций...
- А все дело в разведке! - почти закричал Руденко. - Чья пехота сидела здесь в обороне? Майора Уварова? Чьи артиллеристы? Муравьева? Они сидели здесь, черт их побери, как слепые котята, а мы теперь отвечай танками, кровью!
- А что же смотрела ваша разведка? - спросил Озеров.
- Мы здесь стоим всего один день!
- Ну, а Муравьева и Уварова перебросили сюда тоже только три дня назад, - сказал Озеров. - Конечно, и за это время можно было многое узнать о противнике, но для этого нужно иметь большой опыт вести разведку, а у нас его, к сожалению, еще мало. Да и положение такое, что без конца приходится заниматься перегруппировкой, прикрытием дыр на фронте. Не успеешь оглядеться - надо переходить на другое место.
Подскочил молоденький адъютант в полушубке.
- Товарищ гвардии майор, разрешите доложить? - обратился он к Руденко. - Вернулся танк Пояркова.
- Что с танком?
- Сбиты все приборы наблюдения.
- Экипаж?
- Ранен сам Поярков.
Отпустив адъютанта, Руденко крикнул:
- Видишь? Мы отвечаем кровью!
Лицо Руденко пылало.
- Учеба всегда нелегка, всегда дорого стоит, - грустно сказал Озеров. - Ведь для всех нас это первый наступательный бой. Почти невероятно, чтобы он мог пройти без ошибок, неудач, лишних потерь... Но при известных условиях он мог бы, конечно, стоить нам дешевле. Да, разведка подвела, это верно. Не сомневаюсь, что, если бы штаб армии располагал точными данными о состоянии обороны противника в этом районе, он дал бы авиацию. Без нее взять высоту нелегко! Даже умеючи! Но дело не только в разведке... Как бы хорошо ни велась разведка до боя, все равно наступающий не будет знать о противнике всего того, что хотел бы знать. Во время боя атакующего всегда ждут разные неожиданности. Дело, повторяю, не только в разведке...
- А в чем же? - нервно спросил Руденко.
- Прежде всего в отсутствии хорошего взаимодействия между танками, пехотой и артиллерией, - ответил Озеров. - И затем в отсутствии маневра.
- Ты считаешь, что мы напрасно бьем в лоб?
- Да, напрасно!
- Может быть, ты об этом хочешь доложить генералам?
- Да, непременно! А ты думаешь, я побоюсь высказать старшим командирам свое мнение о бое?
Вновь подбежал адъютант. Он сообщил, что противник полностью отбил атаку наших танков и мотострелкового батальона. Не прощаясь с Озеровым, Руденко бросился к рации - докладывать командиру бригады о положении у Барсушни.
На 14.00 была назначена новая атака.
В бой вводились, хотя и преждевременно из-за постигшей неудачи, два батальона из полка Озерова: батальону Головко предстояло наступать в направлении деревни Горки, батальону Шаракшанэ - атаковать Барсушню с северо-запада и прорваться в Скирманово.
Времени для подготовки к атаке было мало, приходилось дорожить каждой минутой, и поэтому все делалось с той предельной напряженностью, какую выносят люди только в боевой обстановке. По всему лесу в разных направлениях, где быстрым шагом, а где и бегом, двигались цепочки пехотинцев; обливаясь потом, минометчики тащили на себе тяжелые трубы и плиты; пулеметчики волокли целиной станковые пулеметы на лыжах; ездовые, покрикивая вполголоса, помогали своим коням вытаскивать из сугробов сани, груженные боеприпасами...
Гитлеровцы, конечно, хорошо видели с Барсушни, что наши части не успокоились, а готовятся к новой атаке. С целью маскировки и, видимо, сохранения боеприпасов вся их артиллерия, стоявшая на переднем крае, молчала. Активно действовала дивизионная артиллерия: над лесом, в глубину нашей обороны, на позиции наших батарей с тяжким стоном и воем проносились тяжелые снаряды. По лесу, где скапливалась наша пехота, били главным образом минометные батареи, стоявшие в глубокой низине за Скирмановом. Заметив где-нибудь в лесу группу наших бойцов, они немедленно открывали огонь. В такие минуты лес наполнялся грохотом, треском, свистом, снежной метелью, будто врывался в него ураган.
Петя Уралец осторожно приблизился к майору Озерову и со стороны посмотрел на него просительным и одновременно осуждающим взглядом.
- Что ты на меня смотришь так? - не вытерпев, закричал на него Озеров. - Что ты на меня уставился?
- Уйдите в блиндаж, товарищ майор, - очень серьезно сказал Петя Уралец. - Я там все прибрал... Да и закусить пора.
- Вот репей, а? - воскликнул Озеров, обращаясь к Шаракшанэ. - Уйди, Петро, не доводи до греха! Что ты мне не даешь подышать свежим воздухом?
Петя вздохнул и отошел прочь.
Майор Озеров поудобнее уселся на еловом лапнике и некоторое время, согнувшись, изучал карту, развернутую на коленях. Комбат капитан Шаракшанэ сидел перед ним, по-восточному подвернув ноги, и поглядывал то на Озерова, то по сторонам быстрым взглядом, как, бывало, оглядывал с седла родную бурятскую степь. Они сидели вблизи блиндажа, врезанного в скат заросшего ольшаником оврага, - в нем находилась рация и сидели связисты.
