KGBT+ (КГБТ+) - Виктор Олегович Пелевин
Происходило это двадцать часов в сутки. Четыре часа было отведено на медицински необходимый мозгу сон без сновидений.
Такая симуляция казалась слишком тупой и жестокой даже для сердоболов, поэтому звучала история убедительно.
Когда баночные правозащитники услышали об этом, они, конечно, подняли страшный хай и стали требовать освобождения Ходорковского. Особенно громко верещали немецкие имамы, спутавшие Ходорковского с толкователем хадисов Ходоровским, жившим на два века позже.
Сердоболы оказались в глупом положении, потому что не могли освободить мозг Ходорковского при всем желании: у них его не было. Но наглость города берет. Когда наш размен предложили на самом высоком уровне, власти поступили просто и гениально.
Сперва они согласились – как бы со скрипом. Подписали необходимые бумаги, посветили харями в новостях, высказались по поводу международной повестки, напирая на важность ветрогенезиса для здоровья планеты. А потом, когда обмен был официально проведен, разморозили чей-то древний мозг, леденевший три сотни лет в жидком азоте, и передали его немецким имамам в транспортировочной банке.
К мозгу прилагалась медицинская бумага, из которой следовало, что все описанные в медиа переживания Ходорковского были основаны на данных объективного контроля – в том смысле, что соответствующие сигналы действительно посылали в его мозг. Но вот воспринимал ли их Ходорковский, российской науке неизвестно.
В наш обмен было инвестировано столько денег, эмоций и медийного прайм-тайма, что зарубежным спецслужбам пришлось сделать хорошую мину при плохой игре.
Они приготовили несколько мемо-роликов от первого лица, где Ходорковский отдыхает в бассейне швейцарской виллы в окружении девочек в бикини. Мол, теперь у него другой нейрофлоу.
Для мороженого мозга действительно сделали такую симуляцию – надо же выкручиваться. Мелким шрифтом был добавлен тот же сердобольский прогон: ролик снят на основе данных объективного контроля. Никто в сети не обратил на это внимания, а если кто и обратил, его тут же пометили оранжевым восклицалом и забанили.
В общем, обмен состоялся. Это была главная новость всех каналов целый месяц, но никто не догадывался, на что именно меня выменяли. Что-то похожее на правду пробубнил через три месяца один только «Ватинформ».
Но обмен не означал, что мой мозг перевезли в Россию. Я так и остался в хранилище под Сингапуром в своей банке первого таера. Я и сейчас там. Просто по соглашению с «TRANSHUMANISM INC.» и пенитенциарными властями Соединенных Местечек меня торжественно перекоммутировали с картофельной плантации на Родину.
Айпак Шакур посвятил мне последний тюремный рэп. В нем он немного смягчил свою непримиримую в политическом отношении риторику и даже назвал меня по имени (до этого он никогда так не делал). Осталась памятная мемо-запись – я часто ее пересматриваю.
Айпак одет по-летнему легко: кипа, имперские трусы от Версаче и два золотых глока на шоколадных ляжках. Сначала он пляшет перед алтарем, по-шекспировски потрясая копьем с насаженным на него буйволиным черепом, потом ударяет ногой в пол и выдает ритмическую начитку.
Быть русским в либеральном нарративе —
как быть евреем в царской России.
Не то чтобы концлагерь, ад и Грета,
но по всем параметрам конкретное гетто.
В каждом гетто где-то спрятана бомба,
Но это почему-то доходит очень долго.
Хотели к звездам в космос? Хотели киберпанка?
Поешьте-ка говна из бункерной банки.
Ребята, отвыкайте от /В-слово/ горна,
Лучшее оружие – диван и ведро поп-корна.
Висеть будут все, кто сейчас в Красной Книге,
говорю авторитетно как /Ж-слово/ и как /N-слово/.
Кей скоро свалит, и Айпака отключат.
Одному нирвана, другого будет долго глючить.
Цитирую по памяти, там много текста – смутно-мрачного, не до конца понятного, как бы отсвечивающего огнями побед, поражений и погромов.
Умом, конечно, я понимал, что Айпак обращается к моему подсознанию, чтобы активировать неправильные мозговые кристаллизации и затем стереть их. Но его рэп завораживал все равно.
Особенно меня поразила фраза насчет того, что повиснет вся Красная Книга. Сперва я понял Айпака в том смысле, что плохие люди, наворовав и нагадив у себя дома, уматывают в счастливое место, кажущееся им тихой гаванью. Но вместе со своим богатством они привозят туда дурную карму и нависший над ними божий гнев, и тихая гавань становится адом для тех, кто там живет, потому что ад – это любое место, куда пустили чертей. Черти ведь не бывают бывшими.
Но потом до меня дошел настоящий смысл. Он в том, конечно, что любые привилегии со временем становятся проклятием и клеймом. Спрятать их сложно даже с помощью лучших мозгопромывательных технологий, потому что привилегия – как шило в мешке. Это то, что дает одному человеку жизненные перспективы и возможности, отсутствующие у другого. И неважно, как это обставлено и в какой нарратив упаковано – дураков сегодня мало. Лишенные привилегий ненавидят тех, у кого они есть.
Мой нигга (для меня это ласкательное слово) производил подобные тексты погонными километрами, день за днем, все восемьдесят два года моей отсидки. Конечно, это способствовало моей моральной трансформации.
Но все кончается.
Обвинение в блэкфейсизме стало для Айпака страшным ударом. Мне стыдно, что к этому имел отношение мой адвокат – а значит, в каком-то смысле и я сам. Но иначе я вряд ли вышел бы на свободу при жизни.
Спасибо, Айпак, ты для меня один из учителей, хотя рифмовать Россию с «нарративом» лично я не решился бы. Хорошая рифма – «мессия», хотя, как подсказывает нейросеть, ее сильно опошлили антропософы в начале двадцатого века. Ну и «агрессия», если сдвинуть ударение на конец слова. Ты восемьдесят лет так делал, знаешь и без меня.
В последних рэпах Айпак не сказал про свою трагедию почти ничего. Бросил лишь пару слов, не замеченных мною сразу, но невыносимо заострившихся после его ухода.
Легкий, почти неощутимый упрек:
Есть должность хорошего русского в Нью-Йорке,
положен пентхаус и ведро икорки.
На это место назначили еврея,
Негры обкурились и вздернули его на рею…
Восемьдесят два года вместе – это не две тысячи, конечно, но тоже немало. Слушая тебя, Айпак, многое понял. Про себя, про Отечество, про то, чего хотят от нас другие народы и страны, про
