Евгений Витковский - День пирайи (Павел II, Том 2)

— Брысь! — гаркнул сношарь через плечо и с легким поклоном принял у Тони каравай, со всеми церемониями отламывания и съедания соленой корочки. Потом облапил и Тоню, а доцеловав, наградил обычным взором — мутным и ласковым, Тоне очень знакомым. Тоня от взора этого даже дрогнула слегка, и Павел, все заметивший, дрогнул тоже. А сношарь, ни минуты не сомневаясь, обратился: Здорово, Настя. — Павел похолодел и пожал седую лапищу.

— Это Тоня, Никита Алексеевич, Тоня, а не Настя, Тоня! — сказал Павел. Сношарь уже пожимал руку Джеймсу, который покачивался и кивал.

— А, брось. Всяка баба — Настасья, покуда в ней огонь горит. А такой да лебедушке? Не поверю. Ну, здравствуй… Акимушка. Что насосался-то, аль с переутомления? Что отдыху-то не берешь в неделю хоть раз? Совсем обрусел, до свинства даже…

— Такая у меня… работа, Никита Алексеевич, — с трудом проговорил Джеймс, хрипло напрягся — и, конечно, мигом протрезвел. Но синева с лица не убиралась. И Павел тоже был немного синеват, — не отсвечивала одна только Тонька. Сношарь подумал — а он-то сам как, отсвечивает или нет? Но изразцы уж больно были хороши. «Ну и буду синеватый, узнает меня деревня и синим!»

— Состою, знаете ли, в свите… — договорил Джеймс, хотя никто из присутствующих прежней его реплики не помнил.

— Так, так, — ответил сношарь, садясь на кровать и начиная стаскивать ботфорт, — а то перебирайтесь ко мне, клеть вам выгорожу, соломы насыплю, по-царски заживете, как ране… Аль нехорошо было?

— Очень хорошо! — быстро сказал Павел, одергивая Тоню, которая попробовала рвануться к сношарю, помочь насчет ботфорта, но сношарь справился сам и теперь деловито разматывал портянку. В избе он всегда ходил босиком. — Как доехали, Никита Алексеевич?

— Не заметил я, милок, езды-то. Мне про езду думать не полагается. Человек я, сам знаешь, рабочий, спал в поезде часа по три, бабы-то прям озверели. И наценку им давал, а ничего, все получалось. Вон, Настасья чуть не на год вперед яиц позанимала, а все ей мало…

Павел как можно скорей хотел сменить тему, даже и не поинтересовался, какая это из многочисленных Настасий влезла в такие немыслимые долги, но сношарь извлек ногу из второго ботфорта и не унимался никак:

— Право, давайте ко мне на солому. В поздоровление. Засмородинных далей только тут за рекой нету, а в них после работы глянуть надобно бывает иной раз. Вон, Настя… фу, Мохначева, да еще эта… Настя… все про тебя спрашивали… и про тебя тоже… Жмут! — вдруг сменил тему сношарь, отбрасывая ботфорты.

— Сегодня же пришлют новые, — немедленно отреагировал Павел.

— Да нет… я уж так… Мне бабы сами стачают, знатно у меня эта… Настя чеботарит-то… Да что ж мы сидим всухую, а? — сношарь пошарил за кроватью и довольно извлек из-за нее четверть черешневой. — Уж ты… Настя, — обратился он к Тоне, — не обессудь: питво это мужиковое. Ты с него прям на дерево полезешь. Ты с него на бабу полезешь.

— Да-да, — сказал Павел, — не надо тебе этого пить, Тоня. Ты скажи, чтоб на стол подавали скорее, там полковник уже управился, наверное.

Сношарь одной рукой поднял тяжелую четверть и ровнехонько налил две стопочки черешневой дополна, себе же — на донышко. «Слабеть старик не собирается», — с удовлетворением и с неукротимой ревностью подумал Павел. Отчего-то грыз его нещадный страх, что Тоня начнет к сношарю бегать, — будь он, Павел, хоть пятьдесят раз император. Хотелось также думать, что инструкцию по употреблению черешневой Тоня пропустила мимо ушей. Этого еще не хватало.

Тоня засновала между горницей и кухней, никакого внимания не обращая на грозно наставленные из сеней дула автоматов. Однако едва успела она принести поднос-другой жратвы, как за окном послышался лязг останавливающегося тяжелого фургона. «Ага, — подумал Павел, — наконец-то». Он надеялся, что хотя бы этот сюрприз отвлечет сношаря от Тони. Впрочем, можно ли будет чем-то отвлечь от сношаря Тоню, сказать было трудно. На пороге возникла донельзя боевитая старая дура Палмазеиха (не такая, значит, дура, просто талант проявить раньше случая не имелось) и доложила, что черный, как черт, мужик приехал на здоровенной машине и в избу прется. Сношарь удивленно поглядел на Павла.

— Никита Алексеевич, — мягко сказал Павел, — убедительно прошу вас пригласить к столу высокого гостя. Это личный представитель вашего сына Ярослава Никитича и одновременно временный поверенный в делах республики Сальварсан в Москве.

— Черный-то почему? — пробормотал сношарь недоверчиво, но согласие дал и придвинул к столу еще один стул. Долметчер, правда, объявился не сразу: впереди него, явно подталкиваемые дулами бабьих «толстопятовых», вошли два грузчика и положили на паркет, немилосердно его царапая, большой плоский ящик, наподобие тех, в которых возят фрукты. За ними с прижатой к груди шляпой вошел высокий мулат, поклонился и произнес фразу по-английски. Джеймс воспрял из апатии и перевел:

— От имени вашего старшего сына, президента Джорджа Романьоса, глубокоуважаемый великий князь, его личный посланник мистер Доместико Долметчер просит вас принять в дар десять тысяч наилучших латиноамериканских яиц!

Сношарь недоверчиво оглядел гостя, потом еще более недоверчиво уставился на грузчиков, аккуратно снимающих верхние доски ящика. До содержимого Долметчер никого не допустил, сам вынул из опилок нечто некруглое и, не раздеваясь, присел на придвинутый сношарем стул. Затем мулат аккуратно положил яйцо на стол перед хозяином избы.

— Это же вымпел лунохода… — сказал Павел. Долметчер укоризненно глянул на него и перешел на русский язык, очень умеренно перевирая ударения в ключевых словах.

— В качестве дара президент Хорхе Романьос преподносит своему почтенному отцу ни в коем случае не десять тысяч вымпелов бывшего советского лунохода. В качестве дара президент Хорхе Романьос преподносит своему почтенному отцу десять тысяч лучших латиноамериканских яиц, высокое качество коих гарантируется их пятигранностью.

Павел вспомнил, что пятигранными яйцами дириозавр как раз и бомбит всех, кто ему не нравится или кого раздолбать надо, и поежился: не дай Бог, взрывчатые. Но сношарь пятигранное яйцо взял, с интересом повертел и даже понюхал. Помедлил, потом решился и выпалил:

— То-то! Мой он, законный. Старший! Ярослав, никакой не Джордж, не Хорхий, голову не морочьте! Незаконный бы ни в жисть не догадался. Хотя ты, любезный, и другого цвета, но думаю, от моей черешневой не откажешься?

Тоня тем временем, игнорируя и Долметчера и пулеметы, закончила накрывать на стол, водрузив в центр большое блюдо красных раков. Долметчер грациозно взял рюмку, погрел в руке и выпил, закусив рачьей клешней. Павел налил Тоне коньяку и жестом пригласил садиться. Аракелян на кухне еще чем-то гремел, ибо знал, что к императорскому столу он, при всем своем дворянском достоинстве, с тремя микрофонами в гербе, появляться все-таки рылом не вышел. Сношарь тоже выпил чуть-чуть, без тоста, и поискал на столе — чем закусить. Одна из мисок его заинтересовала, он дотянулся и взял оттуда кривыми пальцами щепоть обильно политого майонезом салата. Медленно прожевал и грозно уставился на Павла.

— Котора баба готовила?

— Что-нибудь не так? — встревожилась Тоня.

— Не так? А ну зови, кто готовил!

Тоня, злобно предвкушая позор Аракеляна, — ибо знала, что удерживают полковника на высоком посту не родственные связи, а кулинарное мастерство, — с согласия Павла привела полковника прямо как был, в фартучке.

— Ты чего тут настряпал?

— Салат оливье…

Сношарь подбоченился, один глаз закрыл, другой прищурил.

— А горох как — сам метал? А картохи почто напхал? Огурец соленый? Ты это как назвал? Оливье? Если это оливье, тогда я генерал!

— Никита Алексеевич, — подал голос Джеймс, уповая на свою давнюю со сношарем дружбу: скандал в присутствии представителя недружественного Соединенным Штатам государства был совершенно неуместен, — звание генерал-аншефа император присвоил вам еще в сентябре.

Сношарь молчал, полковник бледнел, краснел и чернел поочередно.

— Такой рецепт… — пролепетал он.

— Рецепт? — рявкнул сношарь, привставая. — Ничего не знаю про рецепт, но только в прошлый раз в салате оливье икра была, а не горох! Едал я оливье, можешь поверить! Все вы тут позабыли, городские, рецепт даже салата любимого утеряли… — горестно закончил сношарь. Видимо, в числе тайно ожидаемых московских радостей у него числился памятный с детства богатый салат.

— Отчего же, — вдруг уверенно подал голос мулат, поигрывая пустой рюмкой, — надо взять два рябчика… примите во внимание, что архангельский рябчик лучше и упитаннее олонецкого… один телячий язык, четверть фунта паюсной икры… Лучшие сорта икры надо закупать на месте, в дельте Волги, если желаете, могу сообщить адреса мастеров засола…