Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич
Я стоял и смотрел. У него — два меча: мой клинок и его. Хочет, чтобы решила судьба? Поединок?.. Ну что ж. Он, хоть старше меня, но достойный противник — и неведомо, кто победит. Только брошенный на пол клинок зазвенел — его друг, его меч. Может, меч, поразивший Чжэн Хэ! А второй — мой, желающий крови, — нет, не мой — властелина морей! — повернув рукоятью ко мне, он вручил — и я взял. И решать было мне… Если б мне! Ведь клинок, раскаляясь, кричал: «Заруби!», и портреты взывали: «Убей!» И, как смерть, непреклонен их взгляд — общий яростный взгляд — и не выстоять против него… Ну никак! И с надрывом, как будто вот-вот разлетится на мелкие части, всё сильней и сильней стрекотала цикада — то ль его, то ль моя, то ль судьбы!
А портреты глядели в глаза. Государь — и его флотоводец. Император, связующий Небо с Землёй — и один из бессчётного сонма подвластных. Но сияние мощи лилось от Чжэн Хэ, и лишь он был в тот миг единителем мира, и лишь он мог решить: милосердье иль месть. Он — великий, несчастный — и мёртвый. Он не мог иметь сына — но как я бы хотел быть за сына ему! Да, чудовищный грех — непочтенье к отцу! — но отцом для души стал Чжэн Хэ — и я сын ему всё ж — хоть немного — но сын! — и его сила духа взметнула меня к небесам — и швырнула сюда, через весь обитаемый мир, чтобы дать мне возможность отмстить. «Мсти!» — казалось, кричал он, и клинок раскалялся от взгляда и стремился вперёд, к беззащитной груди — той, которую жаждал пронзить я все долгие годы пути! И не сталь он, а гнев — мой скопившийся гнев, мой неистовый гнев, превратившийся в яд за тяжёлые годы тоски. И сейчас этот яд жёг мой мозг и кричал: «Убивай!» Только сила ушла из меня — та, которую дал мне Чжэн Хэ, — и решать должен всё же я сам — со своей иссякающей волей.
Он увидел мои колебанья. Улыбнулся. Сказал: «Ну, куда нам спешить? Побеседуем лучше ещё. Сколько ждал я подобной беседы — хоть не верил, что кто-то придёт. Слишком трудно понять, кто убил, и не легче — добраться сюда. Ты сумел. И поэтому я уважаю тебя… И так долго я ждал, что сейчас растерялся и решил кончить сразу. А ведь есть, что сказать… А не правда ль, смешно: здесь, в затерянном замке, два вершителя судеб. Одинокие люди. И никто не узнает о нас. Одинокие духом. И неважно, есть кто у тебя или нет. У меня — это тоже неважно. Мы живём для другого — по своим, для себя беспощадным законам. Я спас мир, где живу. Ты пришёл отомстить за свой мир. Только эти миры нас не знают. И мы самим решаем их судьбы — и судьбы свои. И себя осуждаем мы сами. И казним — если суд так решил.
И пойми: я виновен во всём! Начал я — и пришлось самому пресекать. Меч мой — меч палача. Да к тому же отравленный меч!..».
Значит, правильно понял я гибель Чжэн Хэ. До конца… Как казнился даос, распознав на царапине яд! Яд, составленный им, как лекарство. С небольшим добавленьем, известным лишь считанным людям — неизбежная смерть. Остановка дыхания. Без подозрений. То ль убийца не знал, что там будет даос, буду я, то ли знал, но спешил… И ещё резанула мне слух его фраза «начал я…». Что он начал, о чём говорит? Ведь не он дал идею Чжэн Хэ! Что ж: закончит — спрошу. Перед тем, как убить.
«…Да, спешил я, спешил! Ведь Чжэн Хэ собирался с победным докладом поехать в Бэйцзин — и тогда б колесо завертелось — и пошла бы лавина, всё сметая, круша и давя… Извини. Много лет я готовился к встрече с тобой — иль подобным тебе — и хотел рассказать. А сейчас растерялся и начал сумбурно. Лучше всё ж по порядку.
Как был счастлив вначале! Восхищён, околдован, захвачен. Я не знал ещё жизни у вас. Видел пышность, красу. Отплывающий флот. Величавость, торжественность, алые, туго надутые ветром полотна — и суда исполинских размеров уходили в лазурную даль. И, хоть с войском — но с миром. Я, искатель познанья, через горы и степи, по широким дорогам и по узким затерянным тропам всё ж сумевший добраться сюда, восхищался и думал: „Не напрасно пришёл. Здесь величье и мудрость, овладенье вещами — и корнями вещей. Здесь найду эликсир вечной жизни. Ибо, если известен состав, то лишь здесь“. А не правда ль, смешно: вы искали бессмертье на западе, я явился за ним на восток. Ну, а впрочем, Земля наша круглая, отрицай кто, не отрицай…». Я не отрицал, ибо знал: это так. «…Так что, двигаясь к западу, непременно придёшь на восток. Но нектара с амброзией не отыщешь ни там и ни там. Но об этом не знал. Верил, верил: найду! И искал мудрецов — при дворе и в глуши, проникал в тайны мира и духа, колдовал с веществами, с дыханьем, с необычными силами, скрытыми в теле. Сам же знаешь: буддисты, даосы, превращенья веществ, драгоценная киноварь как основа лекарств для продления жизни — хоть неплохо порой отправляет в могилу — и немало владык Поднебесной угодило туда по ошибке врачей — и по умыслу тоже. И травили, и травят, и будут травить… Неумение, злоба, интриги… Да, Чань Чунь Чингис-хану сказал, что бессмертия нет — и убийца народов его не казнил! И даос оставался в почёте — и с почётом уехал домой. Величайший из всех полководцев оценил прямодушье и смелость. И не тешил иллюзией душу, не искал проходимцев, сулящих бессмертье. А потомки искали — и порой умирали от яда. Хулагу и Аргун… Да чего говорить! А за много столетий до них — императоры Тан. Неурядицы, войны, восстания — а владыки мечтают о вечности. И даосы летят, словно мухи на мёд. Понимают: умрёт император — казнят. Но желанье богатства и власти — сильней… И владыки — как мухи
