Клин клином - Онгель Таль
Это обескуражило Дениса достаточно, так что он не стал дожидаться, отключился, сказав, что перезвонит позже. Само собой, соврав. После услышанного это не имело смысла, и то, что Мурат не перезвонил сам, подтверждало, что ему не было никакого дела.
Раздается щелкающий звук – это Светлана Николаевна открывает выдвижной ящик стола и достает сухие салфетки. Он не сразу понимает, что все это время беззвучно плачет. Светлана Николаевна реагирует на его тяжелое молчание аккуратно:
– Мне кажется, твоя поездка будет хорошей проверкой на стойкость, как ты думаешь?
Денис кивает и, вытерев глаза, вновь отпивает воды. В кабинете невыносимо душно. В горле появляется неясное чувство тревожности вперемешку с нетерпением, словно в Ручейном обещает что-то произойти. Он успокаивает себя тем, что это его лето последнее такое свободное, оттого и страшно. Сразу после защиты диплома он сошелся с отцом на том, что осенью уйдет в армию, а после нее начнет стажироваться по специальности, а это значит, что игре на гитаре и фотографированию много времени уже не уделить.
– Думаю, ма расстроится, когда я скажу ей, что в субботу уезжаю. Это ведь ее день.
Первые полгода жизни с Юркой Денис совсем не заявлялся домой. Мама названивала ему почти каждый день, и это так ему надоедало, что временами он не сдерживался и отрубал телефон полностью. После таких моментов мама умоляла его не лишать ее этих скудных крох общения, просила приезжать хотя бы на выходные, раз он уже все для себя решил. В конце концов так и договорились, и с того раза Денис навещает ее и отца без пропусков.
– Она же все еще ходит к вам? – Он поднимает на Светлану Николаевну усталый взгляд. – Я не могу судить о ее состоянии из редких встреч с ней, но мне кажется, ей стало получше, чем в прошлом году.
Однако Светлана Николаевна игнорирует его вопрос, она говорит:
– Твоя мама непростой человек, но я слышу в твоем голосе облегчение.
Шум вентилятора будто становится громче, но духота все равно мучит, и пот копится над губой соленый и теплый.
– Да. – Денис стирает его кулаком. – Но мне все еще трудно осознать, что я больше не ненавижу ее. Помните, как я говорил, что не хочу ее видеть? Мне все еще стыдно за это. Я не сказал бы, что простил до конца, ведь, если бы не ее скрытничество, кто знает, может, сейчас я был бы полностью здоровым. Но я вел себя так незрело с ней, так жестоко… она столько лет жила с этой болью, а я только хуже сделал. Я прочел много литературы про послеродовую депрессию, теперь я немного понимаю, что мама чувствовала.
– Если бы у тебя была возможность, ты поменял бы что-нибудь?
Он подумает над этим вопросом несколько мгновений, затем невесело усмехается.
– Знаете, эта «другая возможность» то же самое, что уловки моего сознания, о которых вы говорили раньше. Конечно, в другой жизни я бы не сказал стольких обидных слов собственной матери, но я живу этой жизнью, и за моей спиной куча неправильных решений… Подправить их невозможно, мне остается только не нахватать новых. Мечтами о других возможностях грешил девятнадцатилетний Царев Денис. – Он останавливается и, не дрогнув ни единым мускулом, врет: – Я больше не он.
* * *
Дверь открывается наружу, и улица дышит в лицо июньской жарой. Сеанс закончился, Денис ощущает себя все также нагружено, но мысли наконец выстроились в нужном направлении.
Гудки в телефоне тянутся слишком долго, и чудится, что, если прямо сейчас, в эту же секунду, ему не ответят, смелость, с которой он решился на поездку, лопнет как мыльный пузырь. Но как хорошо, что этого не происходит.
– Толян! – Денис повышает голос не из-за шума города, а потому что до трясущихся поджилок волнуется. – Помнишь, ты приглашал меня провести лето вместе? Вы едете или уже передумали?
– Мы уже приехали, Дэн. Сегодня утром, и… – Вдруг раздается резкий лай и какой-то неясный ржавый скрип. Толик зычно кричит: – Место! Место, кому сказал! – Пес немного умолкает, но спустя секунду лает вновь, звеня цепью. Толик измученно выдыхает: – Глупый кобель, целый день пасть не закрывается, голова уже трещит… Шиферину закупили вот, гараж кроем… А ты чего? Хочешь приехать?
Денис коротко угукает, остановившись у зебры. Люди рядом спасаются от жары как могут: кто-то жадно пьет воду, кто-то размахивает распечатками, кто-то теребит ворот одежды и протирает лицо влажными салфетками. Денис чувствует, как его волосы, недавно выкрашенные в темный каштан, ощутимо припекает солнцем.
– Погоди, серьезно? Ты же ногами и руками упирался, не хотел ни в какую… Это же замечательно. Ты можешь мне не верить, но ты единственный, кого здесь не хватает, так что да, ты меня очень обрадовал.
Денис хмыкает, немного сбитый с толку:
– Я не виделся с вами буквально неделю, а вы уже соскучились по мне?
Но Толик его даже не дослушивает, убирает телефон от уха и кричит:
– Хэй, Славка! Слава!.. Дэн едет!.. Да, я об этом и толкую! – И возвращается, чтобы уточнить: – А когда? Когда планируешь-то? – Денис, смущенно улыбнувшись такому рвению, говорит, когда. Толик вновь отвечает Славке куда-то в сторону: – Нет, не в пятницу! Он в выходные!
Светофор наконец-то пиликает, загорается зеленым человечком. Изнывающие на солнцепеке люди двигаются вперед, и Денис вместе с ними. Толик все еще громко разговаривает на стороне, видимо подойти ближе Слава не может, потому они перекрикиваются через двор, как старые деды.
– В общем, мы тебя ждем, – заканчивает Смирнов. – Надеюсь, ты не передумаешь в самый последний момент, иначе мое разбитое сердце будет на твоей совести, понятно?
Денис протягивает игривое «поня-я-ятно» и отключается первым. После этого звонка его настроение заметно улучшается, снова появляется это одинаково тревожное и приятное предчувствие чего-то… необратимого? Он не уверен, что толкует это правильно, зато уверен, что правильно поступает.
Новое начало
Спустя четыре дня он уже мчит по трассе вон из города. Рейсовый автобус подбирает пассажиров в разных деревеньках, и скоро в салоне становится нечем дышать. Что самое удивительное, такое количество народа держится почти до самой конечной, то есть все они едут туда же, куда и сам Денис. Он встает, уступив место пожилой женщине с ребенком, и думает о том, что должно было произойти что-то действительно удивительное, раз в их в богом забытую глушь
