Красные облака. Шапка, закинутая в небо - Эдишер Лаврентьевич Кипиани
— Поздравляю, Джаба!
Он сплел руки и потряс ими, имитируя рукопожатие.
Спасибо, Вахтанг.
Вошел Шота с гранками будущего номера. При виде Джабы он широко улыбнулся и воскликнул:
— Ну, брат, поздравляю! Угощение за тобой!
— Спасибо, Шота, непременно… Но я ничего такого не намеревался, все вышло совершенно случайно…
— Случайно ничего не бывает.
«Обижаются, что не пригласил их на день рождения… Наверно, Лиана рассказала… — подумал тогда Джаба. — Надо было позвать!»
Он вспомнил, что не успел утром позавтракать, и пошел в буфет, на третий этаж. На лестнице он встретил корреспондента Грузтага, Тархана Санакоева, застенчивого, смуглого молодого человека. Тархан Санакоев почему-то питал к Джабе глубокое почтение и всякий раз, когда подвертывался случай, заводил с ним разговор. Так было и в этот раз: Тархан пошел навстречу Джабе с распростертыми объятиями:
— Браво, браво! Молодец, брат, поздравляю от души!
«А этот с чем меня поздравляет? Ему тоже известен день моего рождения?» — изумился Джаба.
— Спасибо, Тархан, как ты узнал, что…
— А чего тут, брат, узнавать, своими глазами, брат, видел… Ну вот, брат, ты и вышел на большую арену!
— На какую арену? Ты что-то путаешь…
— А как же, брат, — большая арена, так это, брат, называется.
— Джаба! Джаба! Джаба! — донеслось сверху.
На площадке четвертого этажа, над лестницей, стояла Лиана.
— Скорей, тебя просят к телефону. Скорей!
Джаба повернул назад и взбежал по ступенькам. Почему-то ему показалось, что звонит Дудана. На ходу он вспомнил о Тархане и, не останавливаясь, обернулся к нему:
— Не пойму, с чем ты меня поздравляешь… Какая там арена?
Тархан крикнул ему вдогонку:
— Журнал! — и пальцем начертил в воздухе четырехугольник.
— Ничего не понимаю! — Эти слова Джаба проговорил, уже стоя перед Лианой. — Кто меня просит? — И он быстро направился к редакции.
— Голос женский.
«Дудана!»
— И утром тебе тоже звонили, — Лиана шла за ним следом.
— Кто?
— Сказали — из райисполкома… Ты в это время был в фотолаборатории.
— Из райисполкома? — Джаба остановился, словно наткнувшись на невидимую стену, и застыл на месте. Словно только сейчас услышал он последнее восклицание Тархана и увидел его палец, чертящий линии в воздухе. Неприятная догадка мелькнула у него в мозгу, казавшееся невозможным представилось вдруг действительностью, и он попытался усилием воли стряхнуть это наваждение. Волнами накатывалась на его сознание одна и та же упорная мысль, и Джаба изо всех сил боролся с нею.
— Скорей, а то повесят трубку… Куда ты? Звонят по редакторскому телефону.
Джаба повернул к приемной.
«В первый раз звонит. Кто это?»
Он взял трубку.
— Слушаю!
— Здравствуйте, Джаба. Поздравляю! — Голос был нежный, негромкий; Джаба представил себе полудетские, влажные губы. — От души поздравляю, Джаба.
— Кто говорит? — И встревоженно, так как ответ последовал не сразу — С чем поздравляете?
— Я о вас все знаю, мы еще сегодня встретились на улице! — послышался ясный, звонкий, как пение дрозда, девичий смех.
«Тамила?»
— Так раньше было, Джаба, а теперь и вы все знаете обо мне. Узнали? Это я, Тамила.
— Здравствуй, Тамила.
— Я так обрадовалась, что в московском журнале напечатали ваше фото…
— Спасибо… — прошептал Джаба — где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что ответ неуместный, нелепый.
— До свидания, Джаба.
— Будь здорова.
— Джаба, знаешь что? У меня есть к тебе просьба. Нет ли у тебя стихов Галактиона Табидзе или Важа-Пшавелы? Я перезабыла после школы все стихи, какие знала. Так хочется восстановить в памяти…
— Есть. Могу одолжить.
— До свидания, Джаба.
Он повесил трубку. Первым его желанием было броситься на улицу, чтобы убедиться в незыблемости земли под ногами и неба над головой.
— Ах да, Джаба, совсем забыла! — встала у него на дороге Лиана. — Поздравляю тебя, ребята мне сказали, что…
— Оставьте меня в покое! — закричал Джаба, отмахиваясь.
Лиана так и осталась с раскрытым ртом.
Джаба обыскал весь проспект Руставели, но ни в одном киоске не оказалось одиннадцатого номера «Родной страны». Он рад был бы обойти весь город, все самые дальние районы, лишь бы убедиться, что журнала нет нигде. Безотчетная, бессмысленная надежда росла в нем после каждого отказа, и, лелея эту надежду, он вспоминал все новые и новые киоски.
— Что вы хотели? — услышал он вдруг и вздрогнул.
Продавщица журнального киоска «Интуриста» подняла загородку, прошла за прилавок и повернулась к Джабе лицом.
— Дайте мне вон тот журнал… Когда вы его получили?
Он боялся перелистать номер — только посмотрел цену.
— Сегодня утром.
— Нигде, кроме вашего киоска, его нет! — Джаба рассматривал разложенные на прилавке иностранные журналы, как бы выбирая, что еще купить, потом молча отошел от киоска.
— Деньги забыли! — крикнула вслед ему продавщица.
Джаба резко обернулся — почему-то ему показалось, что он забыл заплатить.
— Извините, я…
— Ну, что вы, это вы меня извините! — Продавщица положила Джабе сдачу в протянутую ладонь. — Копейка остается за мной.
— Стоит ли об этом… Простите! — Джаба дошел до входной двери и остановился.
Ему хотелось остаться одному, запереться где-нибудь, лишь тогда он осмелится перелистать журнал. Он боялся выйти на улицу: встретится какой-нибудь знакомый, охотник поболтать, возьмет у него из простого любопытства журнал, раскроет и…
«Завернуть в газету? — подумал Джаба, но не двинулся с места. — Продавщица, наверно, думает, что я не могу забыть ту копейку».
«Зайду в сад за картинной галереей!» — подумал он, и тотчас явственно послышался ему свист шомпола, рассекающего воздух, перед ним промелькнули одно за другим лица воров, которые хотели избить его в отместку за то, что он напечатал в журнале портрет одного из них. На этот раз он имел дело с великодушным вором: «Этот руки мне будет целовать за свое фото в журнале…»
Ему хотелось насмехаться над самим собой, унижать себя.
Он уже собирался выйти на улицу, но тут из ресторана в вестибюль ввалился какой-то сильно подвыпивший толстяк. Дверь распахнулась, выпуская его, и качнулась назад, внутрь ресторана, — она открывалась в обе стороны. Джаба увидел в глубине зала затылок Бенедикта, сидевшего за столиком. Сердце у него замерло.
Дверь продолжала раскачиваться, но колебания ее становились все короче, и она с каждым разом отсекала по куску от того столика: вот уже виден один Бенедикт… пол-Бенедикта… одна его рука…
Джаба не то что развернул журнал, а яростно рванул обложку, чуть было не оторвал ее.
Это было тут же, на второй странице. Развернутый на целую полосу, красовался один из тех фотоснимков, которые Джаба дал Виталию. К стреле огромного подъемного крана привешен на двойном тросе стальной крюк. На острие крюка насажено солнце, крюк как бы
