Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин
– Ну конечно... для фельетона. Стащили гуся и все такое.
– Гусь, безусловно, интересен, но... в жареном виде, – тонко намекнул Мухин, который изрядно проголодался.
– Тогда обо мне напишите,– предложила себя в героини очерка Юлька.
Это было бы славно – попасть в газету! Бабуся и все знакомые прочтут и ахнут: знаменитостью стала!
– Биография у меня такая... Родилась непосредственно на буровой. Мама полезла на вышку, и в это время выпала я...
– И не ушиблись? – спросил Мухин.
– Еще как! – подтвердил Олег и уточнил соответствующим жестом.
За окном шел снег, сырой, липкий. Мохнатые снежные звездочки тыкались в стекло, таяли, оставляя потеки. Потом снег повалил гуще, тяжелыми хлопьями. Юлька высунула на улицу руку, чтобы наловить в ладонь снежинок, и пронзительно взвизгнула. Руку кто-то поймал, положил в ладонь нечто твердое.
– Ой! – заверещала она, вырываясь. Но вслед за рукой, в которой лежала шоколадка, появился смеющийся Пронин. Он был в новой шапке, с гусем под мышкой.
– Чем не Цезарь? – добродушно усмехнулся Мухин. – Ушел, победил...
– Должно быть, про него римляне пели: «Берегите жен, граждане! Едет лысый любодей!» – немедленно, злобно и ревниво кривясь, подхватил Олег, которого коробило от одной мысли, что эти минуты отец провел с чужой женщиной.
– Шапку вот принес... пыжик, – виновато потупившись, сказал Пронин. – Возьми, как раз твоего размера.
– В цель-то не я стрелял... И вообще...
– Ты вроде сердишься?
– С чего ты взял?
– Все читаешь, читаешь... Оторвись на минутку! – Пронин почти силком отнял у сына книжку и увел его к себе в конторку.
– О невинное длинношеее! – Юлька, считавшая, что все они здесь одна семья, добрую славу которой нужно ревниво оберегать, специально для Мухина начала дурашливый монолог. – Еще недавно в твоих жилах струилась кровь того же цвета, что и человечья...
Краем уха она прислушивалась к тому, что происходит в конторке. Этот глупый петушок вечно задирается. Если б у нее был отец, она бы единым словом его не задела. Федор Сергеевич очень добрый, внимательный человек и любит своего сына до умопомрачения. Олег или не понимает этого, или стыдится отцовской любви. Дурачок! Да разве любовь может быть в тягость?
Монолог что-то не получался. Мухин – до чего тонкий человек! – пришел Юльке на помощь. Заполняя возникшую паузу, задал наводящий вопрос:
– А вам известно, что предки этой птахи, по преданию, спасли Рим?
– От этого их мясо хуже не стало, – ощипывая второго гуся, отозвался Кеша.
А Пронин за стенкой с обидой выговаривал сыну:
– Ты вот матерью своей меня попрекаешь... Да разве она мать? Она же грудного тебя бросила! Так что нет у нас матери!
– Матери у всех есть. Или – были.
– Родить еще не заслуга. Кукушка тоже несет яйца... А кукушата в чужих гнездах растут.
«А ведь моя мама... тоже бросила меня!» – подумала Юлька. Ей семи лет не было, когда мать уехала со вторым мужем на Сахалин. С тех пор Юлька ни разу ее не видела. Мать, правда, писала реденько, высылала посылки и переводы. Да что посылки, что переводы! Разве они заменят материнскую ласку, нежность, теплое дыханье и утренний шепоток над твоим изголовьем?
– Я двадцать лет бобылем маюсь, – дрожливым, жалким голосом говорил Пронин. Вот не подумала бы, что гордый, ни перед кем не пасующий Пронин станет вымаливать у своего очкарика право на общение с чужой женщиной. – Ты это можешь понять? Ведь я мужик из плоти, из крови!
– Ну что ж, иди еще одну шапку зарабатывай, – непримиримо, враждебно бубнил Олег.
Где уж понять ему, такому правильному, такому святому! Юльку тошнит от этой святости. С глухим говорите, Федор Сергеич! А я бы своего отца поняла. Я бы все ему простила за то, что он меня любит больше всех на свете.
За стенкой раздался звук пощечины. Наверное, впервые Пронин ударил своего сына. Он и сам испугался своего гнева, попятился, схватившись рукою за сердце, выбежал, едва не сбив по пути Юльку.
– Готово! – гремя кастрюлями, закричал Кеша. Он, как и Мухин, слышал все. Но к чему встревать в семейные дрязги! Как говорится, две собаки дерутся – третья не лезь. Каждый живет своим умом, своими бедами и радостями своими. Так что Пронины могут обойтись и без твоих советов. – Дух-то... дух-то какой, братцы!
– Надеюсь, и мне что-нибудь перепадет с вашего стола? – спросил Мухин, которому голод придал смелости. Верно говорят: голод – не тетка. А тетка как раз и не угостила, сразу потащила племянника к геологам. Ну так хоть здесь надо изловчиться и пообедать. Разговеться тетушкиным гусем.
