Несовершенства - Эми Мейерсон
— Не хочу я большой, я хочу этот, где наши дети научились ходить и где у них выпали молочные зубы.
— Может быть, нам лучше начать сначала в другом месте.
Эшли раздумывает над этим: новая жизнь в новом городе. Можно переехать на север, в Мэн, купить старый фермерский дом и тихо жить плодами земли. Но ни Эшли, ни Райан не умеют садовничать, они вообще не умеют работать руками и не приспособлены к тихой жизни.
— Я хочу, чтобы все было как раньше.
Она знает, как наивно это звучит, но когда Эшли найдет работу, а Райан отсидит свой срок, они смогут возвратиться к прежнему, но улучшенному образу жизни, без потерь.
— Дай мне пару недель, — повторяет она. — Бек должна представить наше ходатайство в следующем месяце. Тогда мы будем знать больше, а у тебя еще останется немного времени, чтобы вернуть деньги. Этот дом несложно продать. В крайнем случае я возьму заем под его залог. Пожалуйста, Райан.
План ужасен. Времени нет. И все же Райан гладит жену по щеке.
— Хорошо, — говорит он, целуя ее в лоб. — Подождем.
Том и Бек день за днем просиживают в офисе допоздна, обдумывая проекты ходатайства. Их беспокоит Габсбургский закон. Даже если Карл подарил Флоре алмаз до того, как закон был введен в действие, «Флорентиец» являлся собственностью короны, а не лично императора. Возможно, Карл не имел права дарить его. Флору могли по закону обязать вернуть бриллиант республике. Кроме того, если она тайно хранила его в Вене на протяжении двадцати лет, не значит ли это, что бывшая няня сомневалась в законности своих прав на него? Даже крошечная трещина способна разрушить фундамент их аргументации. А такие трещины возникают всякий раз, какими бы бронебойными ни казались доводы защиты: всегда найдется незначительное обстоятельство, способное подорвать гарантированный успех любого дела в суде, если оппонент сумеет им воспользоваться.
С красными глазами и подергивающимися от недосыпа веками Бек с Томом перебирают наилучшие доводы, пока Бек не перестает чувствовать время. Она уже не знает, какое сегодня число, помнит только, что приближается крайний срок подачи доказательств.
Назавтра Том стучит по перегородке ее рабочего места. Бек знает, что сейчас день, потому что слышит, как сотрудники возвращаются с обеда.
— Никогда не догадаешься, кто мне сейчас звонил, — говорит Том чуть ли не в эйфории.
Бек быстро выпрямляется, осознавая, что спала с открытыми глазами.
— Австрийцы хотят решить дело полюбовно?
Смехотворное предположение. Они стоят на своем как скала.
— Во всяком случае, изъявили желание поговорить. Представляешь? Я тоже не ожидал. После того как судья Риччи приняла к рассмотрению нашу кассету, они, вероятно, решили, что судья, скорее всего, встанет на нашу сторону и что соглашение лучше, чем волокита с апелляциями. Или просто дешевле.
Бек связывается с мировым судьей, который будет наблюдать за разрешением спора. Он настаивает на том, что на заседании должны присутствовать все представители сторон, — подобная тактика, как он надеется, поможет достичь договоренности.
Накануне, пока дети собираются для участия в заседании, Дебора и Виктор лежат в постели на одной подушке, повернувшись друг к другу.
— Как ты думаешь, они договорятся? — Дебора придвигается к нему. Ей нравится чувствовать на своем лице его теплое мятное дыхание.
— Это зависит от того, согласитесь ли вы на сумму, которую они вам предложат.
— А много предложат?
— А тебе этого хочется?
— Не знаю. — Она придвигается к нему еще ближе, пока кончики их носов не соприкасаются. — Мне хочется снова увидеть «Флорентийца». Я ни разу не подержала его в руках. Думаю, если бы мне это удалось, я поняла бы, как относиться не только к алмазу, но и к своей матери.
Виктор уже изучил образ мыслей Деборы: она больше доверяет энергии, чем словам, предметам, нежели людям. По ее мнению, бриллиант знает историю Хелен лучше, чем любой человек.
Дебора приняла тот факт, что Джозеф Шпигель был ее отцом, но не может избавиться от обиды на Хелен, которая не доверяла ей настолько, что всю жизнь скрывала от нее правду. Разумеется, Джозеф был женат. Конечно, эта связь подрывала выдуманный романтический образ отца, героя войны. Однако кто-кто, а Дебора не имела права никого осуждать. Собственно, понимание, что и Хелен совершала ошибки, могло бы улучшить взаимоотношения матери и дочери.
Виктор проводит рукой по коротким волосам Деборы. Она отращивает их и красит в новый оттенок рыжего цвета, менее ядовитый, ближе к естественному рыжевато-каштановому, как в детстве. Виктор разглядел ее юную натуру и поощряет к тому, чтобы показать ее миру. Он видит в Деборе много такого, чего она сама никогда в себе не замечала. Он верит в ее тридцать восьмую идею для бизнеса — составление органических букетов — и снимает место в оранжерее на крыше своего дома, чтобы она могла выращивать цветы всю зиму. Он знает о ее ошибках и все же настаивает, что она хорошая мать. Она открыта для перемен. Это завидное качество — признак никогда не стареющей души. Тело Деборы, с ноющими суставами и мышечными спазмами, болезненно осознает, насколько оно изношено. Однако, когда Виктор говорит ей, что она красивая, смелая, одаренная, она ему верит.
Дебора закрывает глаза, и он целует ее веки.
— Ну, тогда давай попробуем устроить так, чтобы ты подержала бриллиант в руках.
Она смеется.
— Это невозможно.
Виктор притворяется обиженным.
— Ты же сама научила меня, что нет ничего невозможного.
Правда? Она учила его верить в силы, которых он не видит, в йогу и акупунктуру, в веганство, в красное вино, но не подозревала, что все это сложилось в целое мировоззрение.
— Он в банковском хранилище.
Виктор чешет свой нос о ее нос.
— Так случилось, что мое имя в списке людей, которым разрешен доступ к бриллианту, а твоей семье нужна окончательная оценка «Флорентийца» перед переговорами по поводу соглашения.
— В самом деле. — Дебора напрягается, когда Виктор обвивает ее руками. — Бек это не понравится.
— А ей необязательно все знать. — Он крепко обнимает ее. — Тебе надо попрощаться с Хелен.
— Ладно, — шепчет она и целует его.
Утром Дебора надевает свое самое красивое платье, из лилового бархата, весьма далекое от делового стиля, но Виктор утверждает, что она выглядит безупречно.
— Эксцентричный аристократизм, — говорит он, когда она кладет перед ним половину грейпфрута, а другую себе на тарелку. Дебора думает, что они могут делить на двоих грейпфрут до конца жизни, две половинки целого.
Она поправляет ему галстук,
