Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович
Не меньше досталось волнений и Хрисашке.
Словно пес, из-под носа у которого неожиданно вырвали добычу, которую он уж готов был растерзать, оскалив зубы, с налитыми кровью глазами, потрясая головой и злобно ворча, ринулся снова и он.
Это была интересная травля двух матерых, жадных и опытных псов, и оба отдались ей со страстью и жадностью.
Савва все это время находился в каком-то угаре. Нервы его были напряжены, сердце билось тревожней, жилось полнее.
Надо было держать ухо востро. Чуть дашь маху, — и облюбованный зверь того и гляди будет растерзан Хрисашкой.
Это была любопытная охота.
И Савва и Хрисашка пустили в ход уменье, алчность и энергию. И у того и у другого были шансы. И у того и у другого было по несколько влиятельных лиц и влиятельных дам и дамочек, которые держали сторону каждого из охотников, как держат пари за двух рысистых, кровных скакунов.
Кто добежит первый и получит приз в виде концессии на дорогу в пятьсот слишком верст?
По целым дням пропадал Савва из дому, не зная где доведется обедать, где провести вечер, где застигнет ночь.
С раннего утра он выезжал из дому, доставал под громадные проценты деньги, чтобы сеять, ввиду обильной жатвы. Деньги шли точно сквозь сито, но Савва не жалел денег и швырял ими направо и налево с небрежностью азартного игрока и тонким расчетом опытного дельца.
Он ставил все на карту. Или полное разорение, или Савва — миллионер.
Ежедневно замыленный рысак останавливался у подъезда департамента. Савва поднимался наверх к Егору Фомичу, и между ними начиналось шептанье:
— Как дела?
— Дела отличные. Не беспокойтесь, Савва Лукич!
— Как не беспокоиться, милый человек. Сказывал мне сейчас один человек, что за подлеца Хрисашку хлопочет его светлость.
— Так-то так, но только…
— Денег, что ли, надо?.. так ты, любезный человек, скажи. Берите деньги, но только смотри, братец…
И Савва снова незаметно передавал пакеты.
— Не беспокойтесь, говорю вам, Савва Лукич, — скромно обыкновенно говорил Егор Фомич, — ваше дело верное. Мы третий раз Хрисашку путаем. Три запроса было из министерства, и три раза мы пускали загвоздки… Будьте спокойны.
— Ох вы, ребятехи… Смотри, не продайте вы Савву!
Егор Фомич обыкновенно хмурился.
— Ну, ну… Фомич!.. Ведь я шучу!.. Нешто с тобой и пошутить нельзя?.. Ты мне друг… верный друг, и котда мы дело кончим… Помни слово: Савва слово держит.
Пошептавшись с Егором Фомичом, Савва не забывал и прочую мелюзгу; он начинал шептаться с столоначальниками, помощниками и писарькамщ всем перепадало. Все весело встречали и провожали Савву. Между Саввой и департаментским людом установились какие-то особенные дружески-фамильярные отношения. Каждый, казалось, принимал к сердцу дело Леонтьева, радовался приятным известиям и печалился о дурных. Савва приходил в департамент точно к себе домой. Для него бросались другие дела, точно все состояли на службе у Саввы. Для департаментских страдальцев наступил какой-то непрерывный праздник. Только ленивый не протягивал руку. Всякий находил случай чем-нибудь да помочь: один передавал ранее бумагу из одного стола в стол соседа, другой приносил справку, третий снимал план, четвертый просто брал потому, что странно было не взять с человека, который получает концессию, — словам, все считали своей обязанностью при встрече с Саввой намекнуть о своем горячем участии.
— Жрите! — весело говорил на это Савва и щедрою рукой раздавал милости.
Но эти подачки были каплей в море сравнительно с настоящими расходами, и Савва только крякал, занимая, где можно, под громадные проценты деньги, для того чтоб смазка была настоящая.
Потолкавшись в коридорах, повидавшись с начальством, показавшись на глаза его превосходительству, с камердинером которого Савва давно свел дружбу, Савва весело уходил из департамента, успокоенный, что подлецу Хрисашке запушена такая загвоздка, которая станет сопернику поперек горла, и, случалось, сталкивался лицом к лицу в том же департаменте с ненавистным Хрисашкой, который тоже о чем-то дружелюбно шептался с департаментскими чиновниками.
При таких случаях оба они вздрагивали, оба глядели друг на друга с скрытым подозрением. Каждый готов был перервать друг другу горло.
Но это не мешало, конечно, двум врагам подавать друг другу свои широкие лапы и обмениваться приветствиями.
— Савва Лукич! Давненько не видались. И вы сюда захаживаете?
— Как бог носит вас, Хрисанф Петрович? Слава тебе господи! Тоже в департаменте путаешься, ась?
— Я, Савва Лукич, насчет дельца…
— Безданно чтобы, беспошлинно, Хрисанф Петрович?
— Обещают, а вы, Савва Лукич?
— У меня плевое дело, Хрисанф Петрович! Путаюсь здесь за деньгами…
Они снова пожимали широкие лапы и расходились, словно два ученых зверя, понимающих, что нельзя вцепиться друг другу в горло при публике.
Каждый про себя говорил:
— Скотина, врет-то как!
С подозрением в сердце расходились они, стараясь угадать, чьи шансы стоят в данную минуту лучше.
Савва спускался с лестницы, обескураженный этой встречей.
— Злодеи! — говорил он, вспоминая чиновников. — Чай, и Хрисашку грабят!
Из департамента снова рысак носил Савву по городу. Надо, было ехать то к влиятельному сановнику, то к влиятельной даме, завернуть к «Каролине», — так прозвал Савва любовницу Егора Фомича, — чтобы чухонка зудила старого греховодника, побывать у дамочки его превосходительства; явиться к старой хамже, председательнице благотворительного общества, пожертвовать пять тысчонок и запустить словечко; мигнуть камердинеру; поговорить с директором канцелярии, заехать к князю Z, побеседовать с ним о покупке его имения. Князь Z человек очень нужный, но ни паев, ни промесс не берет, ни боже мой, а имение у него купить — это другое дело.
Хорошо Савва знал людей и недаром же утверждал, что редкого человека, по нынешним временам, нельзя купить со всей его амуницией.
— Всем деньги нужны, — весело смеялся он и везде хлопотал, со всеми говорил, как с кем требовалось.
У влиятельного господина Савва оставил только памятную записочку, красиво перебеленную и составленную благоприятелем. В записочке, очень краткой записочке, перечислялись выгоды дороги и выгоды предложенной цены.
Беседы долгой тут Савва не вел. Он только почтительнейше просил его высокопревосходительство обратить милостивое внимание на патриотическую дорогу и заявил, что высокий патриотизм его высокопревосходительства позволяет ему, недостойному мужику, надеяться, что дорога не попадет в жидовские руки.
— Разве жидовские? Я слышал, Сидоров конкурент ваш.
Савва как-то конфузливо опускает глаза и так деликатно молчит, что его высокопревосходительство вынужден спросить:
— Разве Сидоров подставное лицо?
— Как будто, ваше высокопревосходительство, такое дело. Фирма-то русская, а дело жидовское…
— А…
Савве довольно этого «а!», произнесенного ветхим высокопревосходителыным сановником, не любящим евреев, тем более Савве довольно, что Савва и к неподкупному ненавистнику евреев
