Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
– Ни кожи, ни рожи. Здоровая, нос картошкой, волосы паклей. Ручищи – во ручищи, как лопаты, – поискав глазами подходящий предмет, она указала на совок для мусора, воткнутый в помойное ведро у чёрного входа.
– Твоим бы языком, Аглая, полы мести, – укоризненно сказала прачка Голубева из шестой комнаты. – Не слушайте её, бабоньки, нечего о человеке заглазно говорить.
– Кто бабоньки, а кто и дамы, – обидчиво поджала губы Калерия Фёдоровна, ручкой поварёшки пытаясь выловить пенсне из борща.
– А мне в ванную надо, – заявила вдруг юркая старушка Зорькина, всю жизнь проработавшая мотальщицей на ткацкой фабрике и поэтому получающая усиленное довольствие как старая большевичка. Она подскочила к двери ванной, где заперлась Софа, и принялась дубасить по ней кулаком, время от времени выкрикивая: – Гражданка Огольцова, немедленно освободи места общественного пользования!
– Тише, тётя Таня, – завопила Зорькиной Пугачёва, – ты разбудишь моего Фридриха, я его с трудом укачала.
Но она спохватилась поздно, малец названный в честь Фридриха Энгельса, закатился в плаче. Зорькина продолжала стучать в дверь ванной, а по квартире расползался запах горелой каши.
– Так у вас всегда так шумно? – спросила Аня, не зная куда ей поставить ногу, настолько захламлённой выглядела комната Константина.
– Всегда, – охотно отозвался он и пояснил: – Что ты хочешь – коммуналка!
Хотя за время ленинградской жизни Аня уже поняла, что такое коммунальная квартира, но бывать в ней ещё не доводилось.
– У нас здесь десять комнат, – продолжил объяснения Костя, бросая пиджак на спинку стула, заваленного книгами, – почти в каждой комнате по семье. Вот и считай. И в нашей комнате теперь тоже семья будет.
Последние слова дались её суженому с явным трудом. Аня обратила внимание, что он избегает смотреть на неё и не знает, как с ней общаться. Постепенно приходя в себя, Аня исподволь осмотрела комнату, в которой ей предстояло жить бок о бок с совершенно чужим человеком, которому она, судя по всему, была малосимпатична.
Квадратная комнатка с одним окном по размеру не уступала кабинету Алексея Ильича в домике на порогах: три шага в ширину и три шага в длину. У стены высокий тёмный шкаф с зеркалом посредине, напротив него небольшой продавленный диванчик с подушкой. У окна чуть наискосок поставлено высокое кресло со странной спинкой.
«Стоит так, чтоб было удобно класть ноги на подоконник», – догадалась Аня, глядя на раскрытый на сиденье журнал на английском языке. Она машинально перевела название «Мосты и туннели».
Обеденного стола в комнате не было. Его заменял круглый столик на одной ножке, посреди которого грустно стояла одна чашка с розовым цветочком и две пустые тарелки.
На правой стене висел большой фотографический портрет молодой женщины, очень похожей на Константина.
Уловив её взгляд, муж напрягся, но, не вдаваясь в подробности, пояснил:
– Моя мама. Она умерла четыре года назад.
Даже если бы он не сказал, кто это, Аня очень хорошо помнила Лидию Петровну, стоящую на подножке вагона. Такие лица не забывают. Ещё долго после их короткой встречи Аня возвращалась памятью к мягкой грации артистки Саяновой и её необыкновенному голосу, отличному от говора дроновских и олунецких баб.
– Спать будешь здесь, – коротко сказал Константин, упорно глядя в сторону. – А я устроюсь на полу, – он замялся, – думаю, ты не возражаешь, что нам необходимо друг к другу привыкнуть?
– Нет.
Поскольку Аня всё ещё стояла у двери, не зная, куда приткнуться, Константин глубоко вздохнул и неуверенно произнёс:
– Может, ты есть хочешь?
– Я хочу помыться, – сказала Аня, чувствуя, что если в ближайшее время не охладит голову, то она просто лопнет от жара мыслей и переживаний этого дня.
– Тогда пойдём на кухню. Это туда. Не бойся.
Совет не бояться насторожил Аню, но рука, снова сжавшая её ладонь, была крепкой и тёплой, и она, уцепившись за эту опору, гордо подняла голову, дав себе слово больше не унывать. То, что сдержать слово будет нелегко, Аня поняла сразу, едва переступив порог кухни, заставленной небольшими столиками и тумбочками.
В ожидании прихода новой жилички там собрались все находящиеся в квартире, включая новорождённого, сладко причмокивающего губами у материнской груди Пугачёвой из девятой комнаты.
– Добрый вечер, знакомьтесь. Моя жена Анна, – громко представил Аню собравшимся Константин и, поскольку молчание жильцов грозило затянуться, добавил: – Прошу любить и жаловать.
Под пристальными взглядами женщин Аня почувствовала себя раздетой и неуклюжей, но тем не менее заставила себя дружелюбно улыбнуться и приветственно кивнуть: с этими людьми ей ещё жить и жить. У них в деревне не принято от соседей косоротиться. Какими Бог наградил, с теми и живут.
Лица новых соседок казались Ане размытыми пятнами, лишь на одном из них ярко выделялся красный рот Аглаи, густо накрашенный помадой.
– Хм! – на приветствие Ани и Константина Аглая демонстративно хмыкнула и, повернувшись к своему столику, энергично застучала ножом по деревянной доске.
Словно по команде Аглаиного ножа, стряпухи разом заговорили, нарочито громко обращаясь друг к другу, принялись обсуждать общеквартирные новости, не удостаивая Аню вниманием.
– Это наш столик, – под негодующим взглядом черноволосой Софы Костя подвёл Аню к небольшому столику со стопкой тарелок и двумя медными кастрюльками – большой и маленькой.
– Не стесняйся, девушка, – раздался от стены спокойный голос, и Аня встретилась глазами с приветливым взглядом женщины средних лет. Она была крепкая, круглолицая и полногубая.
– Прачка я, – сказала соседка, – Марья Голубева. Можешь звать меня тётя Маша.
– Спасибо.
Это оказались последние слова, произнесённые ею в этот день. Вернувшись в свою комнату, Константин махом выпил стакан водки, сказал ей: «Извини», и завалился спать на пол, бросив под себя потёртое зимнее пальто с цигейковым воротником.
* * *
Почти всю ночь Аня просидела в кресле у окна. Убедившись, что Константин Саянов заснул, она положила ноги на подоконник и, найдя такую позу весьма удобной, принялась обдумывать создавшееся положение. Спать не хотелось. Ей вспоминалась первая ночь в доме на порогах и наивные слова, которые она прошептала перед сном: «На новом месте приснись жених невесте».
Теперь уже не приснится – нет надобности. Вон он спит на полу, уютно положа под щёку сложенные лодочкой ладони. Даже не слышно, как сопит. Ей стало жалко Константина. Натворил сгоряча глупостей, взял в жёны первую встречную, а теперь придётся расхлёбывать. Нелепо всё получилось. Смешно и нелепо. В душу снова стало медленно вползать раскаяние о содеянном, но ночь за окном стояла такая прозрачная, такая нежная и свежая, что без следа растворяла в себе тяжкие мысли.
Прямо под окном, на другой стороне улицы, раскинул ветви небольшой
