Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
– Вам туда.
– Спасибо, – кивком головы поблагодарил мужчина, а девушка так и не произнесла ни слова, покорно потащившись вслед за мужем.
Если бы постовой мог прочитать её мысли, то он увидел бы в них сплошные вопросительные знаки.
«Что я наделала? Зачем? Кто тянул меня за язык?» – мучительно размышляла Аня, идя вслед за Константином.
Мысли в голове путались, подобно ногам, которые то ослабевали в коленках, то спотыкались на ровном месте. Пару раз, когда она была готова растянуться во весь рост поперёк мостовой, Константину приходилось её подхватывать и брать за руку… Поворот за поворотом, они шли незнакомыми Ане улицами и переулочками, всё дальше уходя от Пролетарского переулка и от квартиры, в которой остались бесноваться разъярённые супруги Кумачёвы.
– Ты грамотная? Расписаться сумеешь? – вдруг спросил её Костя, не останавливая шаг.
Ане захотелось прокричать ему, что она грамотная и сумеет расписаться не только по-русски, но и по-английски, и по-французски, а ещё она хорошо решает примеры из высшей математики и любит тригонометрию. Но поскольку мрачное лицо суженого не выражало к ней никакого интереса, Аня односложно произнесла своё обычное «да».
Когда из-за серого здания, прикрывающего угол перекрёстка, внезапно засияли голубые купола, украшенные потускневшими от дождей золотыми звёздами, Константин умерил шаг, и Аня поняла, что они на подходе к дому. Идти дольше ей не представлялось возможности: тревога становилась невыносимой, заставляя сердце трепетать, словно крылья бабочки на пронзительном ветру.
Что будет, когда она останется с Константином наедине, о чём говорить и как себя вести, Аня не представляла. Подумав, что она достаточно взрослый человек, чтобы отвечать за свои поступки, Аня остановилась и решительно выдернула ладонь из Костиной руки:
– Дальше я не пойду.
Он грубовато положил руку ей на плечо и примирительно сказал:
– Не дури. Мы оба дали слово в присутствии свидетелей. Не знаю как ты, а я своих слов на ветер не бросаю.
Такая постановка вопроса Ане в голову не приходила и бросать слова на ветер она тоже не привыкла, поэтому её снова обдало холодом, а в груди образовалась ноющая пустота. Что она наделала? Она согласилась стать женой человека, которого видит второй раз в жизни!
– Вот наш дом.
Они стояли перед подъездом четырёхэтажного дома, крашенного коричневой краской. Посередине дом прорезала полукруглая арка, по бокам от которой словно в воздухе висели два небольших балкончика. Широкие окна второго и третьего этажа резко отличались от узких амбразурок на последнем этаже, венчавшем постройку.
– Там двор, – Костя кивнул на арку, показавшуюся Ане входом в неизвестность, и потянул на себя дверь, висевшую на одной пружине.
Подъезду на Десятой Красноармейской улице было далеко до парадного входа в Пролетарском переулке, поскольку признаков камина здесь не обнаруживалось, а пологая лестница не отличалась чистотой и изысканностью. С силой таща Аню за собой, как пароход тащит баржу с пробоиной в днище, Константин поднялся на второй этаж и отомкнул ключом дверь, усеянную многочисленными табличками, поясняющими: «Поповым – 1 звонок», «Сурепкиным – 2 звонка».
Среди разномастных надписей Аня успела прочесть «Саянов – 3 звонка».
Дальше она не разобрала, потому что будущий муж провёл её в полутёмный коридор, плотно заставленный вещами. Она с ходу натолкнулась лбом на цинковое корыто, висящее на стене, охнула и расплакалась. Тоскливо и безнадёжно. Сквозь слёзы Аня услышала, как Константин тяжело вздохнул, и угадала, что он поморщился, но смолчал.
Как ни пыталась Аня тихо всхлипывать и ступать на цыпочках, их услышали, потому что дверь соседней комнаты приоткрылась и оттуда высунулась остренькая женская мордочка с маленькими глазками, маленьким носиком и тонким, ярко накрашенным ротиком.
– Костя, это вы? – с придыханием пропела соседка, но увидев Аню, словно поперхнулась и, переведя дыхание, игриво поинтересовалась: – Откройте нам тайну, кем гражданочка вам доводится?
– Женой.
– Женой?
Дверь с треском захлопнулась, и Аня поняла, что ответ Константина поверг соседку в состояние столбняка.
Комната Саянова располагалась третьей по счёту. Он пошарил рукой на высоком буфете, притулившемся около двери, достал ключ и быстрым жестом распахнул дверь:
– Входи. Теперь ты здесь хозяйка.
Робко, боясь поднять глаза, Аня вошла вслед за Константином, прижала руку к заходящемуся в тревоге сердцу, осмотрелась и ахнула.
* * *
Услышав от Аглаи Сурепкиной, что Константин Саянов привёл в их дом жену, жильцы коммунальной квартиры номер три напряглись в томительном ожидании. Новость звучала настолько потрясающе, что, когда Аглая, явившись в кухню якобы попить воды, выпалила последние квартирные сплетни, вдова аптекаря, Калерия Фёдоровна, уронила в борщ своё пенсне, а молодая мать, комсомолка Пугачёва, в растерянности принялась перестирывать только что снятую с верёвки посреди кухни свежепросохшую пелёнку.
– Аглая, расскажи, какова жена у Кости? Красивая? Видная из себя?
Вопросы сыпались на Сурепкину от каждого кухонного столика, около которого стояло по хозяйке.
Всего столиков было десять. Заставленные кастрюльками, ковшиками и гранёными стаканами, они гордо несли на своих столешницах главную ценность приличной советской семьи – примус. По состоянию примуса и его марке любая горожанка с ходу могла определить, хороша ли его хозяйка и каков заработок хозяина.
В этой кухне пустовал только один столик – Саяновский. И, что греха таить, все в квартире сходились во мнении, что не за горами время, когда столик Константина переместится вплотную к столику двадцатилетней секретарши Софы Огольцовой, и она покроет их одной клеёнкой, купленной в «Хозтоварах» на углу. Поэтому, когда ничего не подозревающая Софа, сняв в своей комнате папильотки, скрученные из газеты «Гудок», явилась в кухню, там повисло недоброе молчание.
Зная, что ей идёт детское выражение лица, Софа надула нижнюю губку и широко распахнув глаза, похлопала ресницами:
– Что-то случилось?
– Да нет, Софочка, дорогая, что у нас может случиться? – жеманно ответила Аглая и, не сводя глаз с Софиного лица, известила тоном, каким сообщают о тяжёлой болезни:
– Саянов женился!
Эффект от слов Аглаи превзошёл все ожидания: несколько секунд постояв с открытым ртом, Софа закрыла лицо руками и, зарыдав, бросилась в ванную, приговаривая как в бреду:
– Вы всё врёте, врёте, врёте!
– Вот и делай после этого людям добро! – возмутилась Сурепкина, воинственно поставив руки в боки. Но увидев требующие разъяснения лица соседок, принялась рассказывать: – Видела, видела новую жиличку. Как вас вижу. – Обведя глазами притихшую аудиторию, она торжествуя сказала: – Деревня-деревней! Не представляю, где Саянов такую лапотницу выкопал. Инженер называется…
Она подчеркнула слово «инженер», чтоб слушательницы прочувствовали всю глубину Саяновского грехопадения.
Запах подгорелой манной каши для младенца Пугачёва заставил всех задвигать носом, но Аглаю с толку не сбил. Она продолжала свой
