Красные облака. Шапка, закинутая в небо - Эдишер Лаврентьевич Кипиани
Слепящий свет прерывает течение мыслей Джабы и заставляет его зажмуриться.
— Вот это да! Хоть бы мы не были под самой крышей! — восклицает Гурам и, нагнув голову, обхватывает в ожидании грома затылок руками.
Раздается оглушительный грохот, могучие громовые раскаты, как бы предназначенные планете большего размера, чем Земля. Боязливая улыбка удивительно красит Дудану. Это — новое, еще ни разу не замеченное Джабой выражение ее лица.
— Эта трагедия разыгралась на высоте примерно тысячи метров! — говорит Нодар, глядя на часы на своем запястье.
— Но закончилась где-то на земле!
— Иначе она и не могла бы называться трагедией.
Джабе кажется, что оба они пьяны — и Нодар и Гурам. Джаба и сам захмелел. В голове у него шумит. Очень уж быстро пьют. И какие большие стаканы! Да нет, не кажется — они в самом деле пьяны: шампанское уже все выпито! Джаба встает и приносит коньяк.
— О-о, вот это я понимаю! — радуется Гурам. — А то мне становится грустно, когда я не вижу на небе звезд! — Он поднимает бутылку с коньяком над головой и смотрит на нее снизу, затенив глаза ладонью.
— Ну что, пасмурное небо? Какая нас ждет завтра погода?
— Самое большее, через полчаса прояснится, — Гурам постукивает пальцем по бутылке.
Нодар пододвигает стул к окну, становится на него.
— Хочу посмотреть на крыши при свете молнии.
— Если бы ты был хорошенькой девушкой…
Нодар прижимается лбом к оконному стеклу, отгораживается ладонями, как рамкой, от комнатного света. Между небом и землей протянулся бесчисленными серебряными струнами дождь — и все эти струны звенят на один голос; над мокрой блестящей жестью крыш зыблется прозрачное марево.
— Гроза поздней осенью, зима без снега… Все переменилось, — бормочет Нодар.
Сверкает молния. Нодар быстро подносит к глазам часы, смотрит на секундную стрелку, считает про себя:
— …Шесть, семь, восемь, девять…
Раскаты грома сотрясают крышу.
— Это случилось немного подальше, товарищи, на высоте больше трех тысяч метров.
— А на этот раз с каким жанром мы имели дело? — спрашивает с насмешкой Гурам. — Трагедия это была или комедия?
— Буффонада.
— А по-моему, — Гурам показывает на стул, — это ваше новое слово в воздушной акробатике, господин клоун!
— Что вы говорите, господин опилки!
Дудана звонко смеется.
— Объявляю новый конкурс!
— Мама, дай маленькие рюмки!
— Объявляю новый конкурс, и на этот раз не позволю его сорвать.
— Ты тамада или шахматный журнал?
— Победителем будет тот, — Гурам не слушает Нодара, — кто предложит самый лучший и притом самый короткий тост за Дудану, — кто уложится в минимальное количество слов. Запомните: кому понадобится для этого меньше всего слов. Никакой награды, никакого приза, жюри — сама Дудана.
— Тост из одного слова допускается?
— Даже совсем без слов, если сумеешь.
— Тогда, позвольте, я скажу! — поднимает палец, как ученик в классе, Нодар; он все еще стоит на стуле.
— Первым буду говорить я, а ты слезай и садись на место. — Гурам протянул руку через весь стол, стукнул стаканом о стакан Дуданы, как бы требуя ее внимания. Все слушают, затаив дыхание. Гурам выжидает несколько мгновений, как опытный актер, потом начинает — чуть ли не после каждого слова он делает паузу, как если бы уже кончил говорить: — Твоя… божественная красота… Дудана… отняла у меня… дар речи… я не могу… сказать… ни одного слова. — Гурам садится, чрезвычайно довольный собой, всем своим видом показывая, что ожидает взрыва восторженных аплодисментов.
— Прекрасно! — оправдывая его ожидания, аплодирует Лиана.
— «Ни одного слова»! Но чтобы сказать это, тебе понадобилось шестнадцать слов, — заявляет протест Нодар.
— Попробуй уложиться в пятнадцать!
— Очередь за Лианой — что она все сидит и молчит?
— Кто, я? Но мне это очень трудно. Женщина не может сказать о женщине так, как…
— Будет принято во внимание!
— Не знаю, что и сказать, — Лиана подносит к губам фужер с лимонадом.
— Не пейте, сначала скажите тост.
— Я в тостах ничего не понимаю… Ладно, скажу: Дудана, завидую вашей красоте, потому что и я женщина, и радуюсь, что вы так красивы, потому что и я женщина. Ух, сколько слов получилось!
— Победила Гурама! Явно победила! — кричит Но-Дар.
Сверкает молния. Нодар подносит часы к глазам, считает секунды.
— Гурама она, может, и победила, но меня вогнала в краску, — говорит зардевшаяся Дудана.
— Джаба, слушаем тебя. Или ничего не придумал?
Раскаты грома.
— Три тысячи пятьсот метров, — после недолгого молчания объявляет Нодар, как спортивный комментатор на стадионе. — Джаба, извини меня…
— Сколько метров проходит звук за одну секунду? — спрашивает Нодара Гурам.
— Триста пятьдесят, насколько мне помнится.
— А я-то удивлялся!
— Чему?
— Тому, что так быстро распространяются сплетни… — Гурам намеренно обрывает фразу, чтобы вызвать следующий вопрос.
— Какие сплетни?
— А сплетникам работа — одно удовольствие: сболтнешь что-нибудь и сиди себе, ни о чем не заботься: сама разойдется по всему городу, — в глазах у Гурама на мгновение загорается злость.
— Между прочим, вычислено, — Нодар наконец слезает со стула, — что правда распространяется с точно такой же скоростью. — Он садится за стол.
— Возможно. Но чтобы сказать правду, надо сначала знать ее.
— Наверно, знают, — шепчет Нодар так, чтобы было слышно Джабе; потом, спохватившись, что его мог слышать и Гурам, добавляет громко: — Быть может, знает правду тот, кто ее говорит?
— «Быть может»! — сардонически хихикает Гурам. — Точный синоним слова «правда». Ты часто употребляешь его в своих рассказах?
Джаба встает и включает радио, чтобы прекратить спор.
«…Как сообщает корреспондент агентства Юнайтед Пресс из Каира, произведено девять налетов на Каир, три на Александрию и по одному на Порт-Саид, Исмаилию и Суэц… — слышится голос женщины-диктора. — Налеты произведены также на казармы египетской армии и на склад в дельте Нила… Разрушен Ферданский мост на Суэцком канале. В Александрии взрывом авиабомбы разрушена церковь…»
Все сразу умолкают. Комната словно вымерла.
Нодар машинально смотрит на свои часы; отяжелевшие от хмеля веки у него слипаются — он с трудом держит глаза раскрытыми.
— А эта трагедия, — шепчет он, качая головой, — разыгралась на расстоянии примерно трех миллионов метров…
Его шепот подчеркивает напряженное молчание. Гурам быстро встает и выключает радио.
— Не устраивай мне тут панихиды!
— Пусть Джаба предложит тост за Дудану, — еле слышно, точно напоминая самой себе, говорит Лиана.
— Пусть. Слушаем, Джаба.
— Я не могу…
— Как это так? — напускаются на него, требуют объяснений.
Джаба сопротивляется, не хочет говорить. Наконец уступает и встает. Нино настороженно слушает.
— Не знаю, что сказать Дудане в двух словах…
— Без предисловий!
— Когда Дудана уехала из Тбилиси, мне показалось, что в городе остались одни мужчины и на каждом шагу…
— Стоп! Ни слова
