Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
Из лаконичного пояснения регистраторша поняла, о ком речь.
Мысль об отказе почему-то не пришла ей в голову. Она послушно вернулась в свой закуток, и человек вошел следом. Она старалась не смотреть на тесак в его руке.
"Это сумасшедший, - повторяла про себя регистраторша. - Просто псих. Не надо с ним спорить - и все". Она вспомнила его, он уже приходил пару раз. Она даже видела его вместе с той, которую он разыскивал. У Веры был выходной, как у всех нормальных людей в субботние дни.
Регистраторша аккуратно записала испрошенное. Пальцы слегка дрожали, но она старалась выводить ровно, понятно и даже красиво. Под нажимом необходимости мифы о неразборчивом почерке медиков уступили место сиюминутной реальности.
Гость взял бумажку, сунул в карман, замахнулся. Он немного промазал, и лезвие пошло косо, разрубив плечевой сустав. Регистраторша издала стон, на большее ее не хватило, но нападавший знал, что внутренние резервы вот-вот подключатся. Его взгляд стал сосредоточенным, брови нахмурились. Второй удар пришелся точно в висок. Ухо располовинилось, и тесак глубоко засел в кости, но мужчина выдернул его без особого труда. Всем своим телом он извивался, чрезвычайно ловко уворачиваясь от кровавых фонтанов, и продолжал бить, пока голова регистраторши не превратилась в гуляш.
Когда это в итоге произошло, мужчина вытер тесак о халат покойницы и спрятал в пластиковый пакет с рекламой французского парфюмерного магазина. Он покинул поликлинику, на четверть часа разминувшись с Греммо и Зиновием Павловичем.
Те же, приближаясь к зданию, напряженно спорили.
- Почему я, зачем я? - бормотал Греммо. - С какой радости?
- Вам виднее. Вы ювелир, работаете с ценностями, располагаете средствами.
- Полно вам! Средства мои не такие серьезные, чтобы резать уши... не говоря уже о людях. Что до ценностей, то я их не держу помногу... работаю все больше с ерундой, никаких карбункулов и лунных камней.
- А краденое? Может быть, вы связались с криминалом?
- Если и связывался, то ничего об этом не знаю. И никаких претензий ко мне с его стороны не может быть.
- Вы уверены?
- Я больше ни в чем не уверен. Но ваши домыслы смешны.
- Даже так? Давайте посмеемся, самое время. Обещаю мощный оздоравливающий эффект.
Зимородов на секунду остановился, состроил страдальческое лицо. Духота донимала его, голова работала с перебоями. Греммо потянул его с места:
- Идемте! Сами сказали, что скоро закроется.
Доктор вздохнул и повиновался.
Поликлиника стояла фасадом к проспекту и не подавала признаков жизни. Зиновий Павлович приложил ладонь к чреву: там засосало, как будто разом проснулись все мыслимые глисты, числом в миллион.
- Что-то похожее мы уже нынче видели...
Ювелир уже входил внутрь, излучая решимость. Зимородов, последовав за ним, влетел ему в спину. Тот стоял и смотрел на окровавленные бахилы, напоминавшие сброшенные в спешке лапти. Тошно пахло сырым мясом. Колени у Зимородова ослабели. Ювелир подкрался к окошечку и уморительно вставил лицо в проем, как если бы хотел развеселить грудного младенца. Он так и остался стоять, словно застрял. Зиновий Павлович уже знал, что ждет его там, в глубинах регистратуры. Однако он умирающим голосом спросил:
- Что там, Ефим?
- Мясорубка, - отозвался Греммо и повернулся к доктору, весь белый, как будто его собственная кровь вся притянулась к побоищу по закону сродства.
Собравшись с последними силами, Зиновий Павлович подцепил носком дверь и прокрался за стекло. Кто, если не он? Зимородов считал себя привычным к смерти. Студенты-медики упражняются на трупах, это основа основ во все времена. Зиновий Павлович учился еще при советской власти, которая умудрялась делать дефицитом все, но только не трупы. В анатомичке стоял огромный кубический чан, или ванна. Мутный раствор формалина скрывал содержимое. Будущие медики подходили по очереди, запускали руку по локоть, вылавливали так называемый органокомплекс - свободно плавающую объективную реальность. Печень, кишечник, желудок, еще не разделенные и выдранные целиком, требуха, потроха. Они никогда не заканчивались, хватало на всех. Целые группы вынимали их, словно кроликов из шляпы волшебника. Чьи это были органы - не имело значения. Врач должен уметь вырабатывать вокруг себя защитное поле, это необходимое условие для работы с болезнью и смертью. В анатомическом музее стояли банки с заспиртованными органами. Кисти, стопы, уши, носы. Зиновию Павловичу врезалась в память лысая голова -да все ее запоминали, эту голову. Она негласно считалась достопримечательностью кунсткамеры. Остановившийся пустой взгляд. В левой щеке был вырезан квадрат - для демонстрации мышц. Поговаривали, что это пленный немец, которого пустили на службу науке. Может быть, голова была и немецкая, но прочие тела, которые потрошили изо дня в день, давно утратившие человеческий облик после обработки, никак не годились на роль оккупантов полувековой давности.
"Бомжи, - успокаивали себя учащиеся. - Одинокие пациенты, не востребованные родней и бесславно скончавшиеся в терапевтической клинике".
В последние годы специальность Зиновия Павловича редко сталкивала его со смертью. И он себя переоценил: за стеклом регистратуры у него вновь открылась неукротимая рвота. Но разум, будто раздвоенный, одной своей частью трезво и холодно наблюдал за происходящим, и Зимородов, кое-как утирая губы, склонился над чистым листом бумаги. Кровь запятнала его лишь с краю, и на белом поле проступали цифры. Регистраторша что-то писала, Зиновий Павлович разобрал пропечатавшиеся восьмерку, двойку и пятерку. Он перевел взгляд выше и увидел прикнопленный список сотрудников с телефонами и адресами. Среди медсестер он без труда нашел номер. Сил писать у него не было, поэтому он сорвал все целиком.
- Быстрее уходим отсюда...
- Приберите за собой! Вас найдут по содержимому желудка!
- Выметайся отсюда, кретин!
Зиновий Павлович потащил ювелира наружу в тщетной надежде, что больше им не придется посещать присутственные места - ни частные, ни муниципальные. Система начинала вырисовываться: где бы они ни появились - их всюду ждала кровавая баня.
- Где это, Ефим? - Он ткнул пальцем в список. - Вы должны знать, это рядом, я никак не соображу...
Греммо, затравленно озираясь, глянул.
- Квартала три отсюда. Что там такое?
- Там ваша медсестра. Может быть, мы еще застанем ее живой.
Ювелир вдруг уперся.
- Я не пойду! Я больше ничего не хочу. Если я во что-то ввязался, то лучше из этого выйти, тихо и незаметно.
- Не получится у вас тихо...
- Стойте! У нас же есть номер, давайте ей позвоним, - ювелир полез за телефоном. - Не работает,
