Исповедь женщины. Ответ Вейнингеру - Хульда Гарборг
Мне приходили в голову мысли о многих, кого я знала раньше, о моих близких друзьях, мысли о «нем», кого я, как безумная, любила в семнадцать лет, о тех двух, которые любили меня много больше, чем я заслуживала, еще о многих мимолетных встречах — и в моей юности и позже.
У оживленной красивой женщины, замужем она или нет — лучше, конечно, если замужем, — всегда, разумеется, имеются поклонники.
У меня их было двое, в то время, когда я в первый год после замужества путешествовала по югу.
Как безразличны для меня были они оба! Как смешны! Я никогда не понимала, как может нравиться женщине ухаживание безразличных ей мужчин? Я в этом не вижу ничего интересного, я зеваю от скуки.
Флирт и так называемые настроения — это все не для меня, я более требовательна. Этот салонный флирт с его пикантными положениями и заигрыванием по углам содержит что-то нездоровое — то некрасивое, что претит мне. Или все — или ничего: товарищеские отношения или любовь. Любовь не имеет ничего общего с маленькими настроениями и пикантностями. Она требует всего и дает все. Это очень серьезная вещь. Тот, кто считает и подсчитывает, тот, кто колеблется и соображает, не знает, что такое любовь, так же, как и тот, кто дает ее частями и говорит об обязанностях и долге. Кто любит, не знает ничего о выгоде и убытках, он не добродетелен, не талантлив — он гениален. Он бессознательно достигает апогея в своем мышлении и деятельности. Только любовь делает цельной жизнь. Если этого требует любовь — все цели разрываются, потому что любовь самодержавна и не может быть иной. И только когда умирает любовь — люди становятся полезными и трудолюбивыми и начинают заботиться о своих талантах. Я не понимаю половинчатости. Поэтому мужчины — типа кукол во фраках — безусловно, не могут не находить меня крайне скучной. Но и меня они не интересуют.
Встречу ли я еще когда-нибудь человека, который заставит усиленно биться мое сердце? О нет, никогда. Я и не хочу этого. Какой невероятной кажется мне сама мысль — о новом человеке! Какой тяжелый и кропотливый труд — узнавать чужого человека, научиться открывать ему свою душу, в которой жизнь в течение ряда лет запечатлела такое множество следов добра и зла! Как трудно уяснить себе его душу! Нет, это невозможно. И если даже между мужем и женой умирает любовь, они не могут вычеркнуть из своей жизни своего брака. Ничего нельзя вычеркнуть, даже малейших переживаний. Тем меньше надежд вычеркнуть из своей жизни пережитое за многие годы. Я не могла бы представить себя в связи с другим мужчиной. Нет, я никогда больше не могла бы любить. Как женщина — я умерла.
И вот я ухватилась за свои маленькие таланты и стала развивать их. Я называла это своей работой, и она должна была с этого времени наполнять мою жизнь. Скоро вырастут мои дети и мое одиночество станет еще ужаснее, а потому — нельзя медлить. Надо наполнить жизнь трудом, надо научиться вести достойное человеческое существование, свободное и самостоятельное! Ведь таков, должно быть, рецепт жизни современной женщины.
Родина и общество предъявляют большие требования к каждому работоспособному гражданину — к женщине в том числе. Воспринять всякие идеи, движущие миром, посвятить свою жизнь и труд родине и страдающему человечеству — ведь это не может не быть первой задачей женщины. И так как у меня было достаточно времени, я бросилась в водоворот общественных обязанностей и стала на некоторое время «дамой-благотворительницей».
Я хотела, я должна была заполнить пустоту, которая образовалась в моей жизни. Целую зиму бегая по разным комитетам и заседаниям, я усердно принимала участие во всех спектаклях в пользу бедных. Я стала деятельной и желанной любительницей в различных артистических и литературных вечерах.
Я убивала свои дни в массе встреч, я чуть ли не разрывалась на части ради различных благотворительных учреждений. А вечером уставшая, с больной душой бродила по комнате, и когда я становилась возле кроваток детей, меня охватывало чувство оставленности и печали, и угнетало меня своею тяжестью. «Посмотрите, какая у вас мать! Ни одной цельной мысли нет в ее душе, вся душа состоит из тысячи клочков, которые она продает на рынке. Что может она дать вам?» И с неописуемым чувством стыда уходила я в свою комнату, сознавая, что дальше так жить нельзя, лучше совсем уйти от жизни. Я становилась бессильной, вялой, неспособной к жизненной борьбе. Другие женщины работали, доказывая этим свою практичность и ловкость. Они находили удовлетворение в этом. Но мне эта работа, как и всякая другая, не давала ничего.
Неужели мне никогда не удастся более собраться с силами и стать снова жизнерадостной? В этот период мой муж более чем когда-либо углубился в свою работу. Ему казалось, что он близок к решению проблемы, над которой он провел несколько лет. Но ему все не удавалось обрести это решение, и он страдал, вновь погружался в свои размышления и прекратил почти всякое общение с людьми. Каждый год он ездил в маленький французский городок и там отдавался изучению старых архивов. Я более не чувствовала себя замужем. Теперь я была лишь матерью. К всеобщему удивлению, я внезапно выступила из всех комитетов. Я не хотела уйти от благотворительности, я хотела лишь по-иному проявлять ее, я стала в тиши помогать бедным и снова серьезно занялась своим хозяйством. И как всегда, когда я начинала что-нибудь новое, мне казалось, что именно в этом мое призвание, — кухня стала местом моих ежедневных занятий. Я придумывала новые вкусные блюда, практические улучшения и разные способы экономии. Я стала серьезно писать о кухне и о хозяйстве в маленьких женских журналах. Меня считали даже в этой области «некоторым авторитетом».
Немногие друзья, изредка посещавшие еще наш дом, были в восторге от моих кулинарных успехов, муж мой также был доволен моими заботами. Случалось даже иногда, что он кивал мне головой и говорил: «Очень вкусно!» Это приблизительно значило:
