В море! - Константин Михайлович Станюкович
— Вася! Что такое, по-твоему, истинная любовь к женщине, а?
Неглинный поднял с книги усталое бледное лицо и удивленно взглянул на Скворцова своими вдумчивыми закрасневшимися глазами. По обыкновению, прежде чем решить такой неожиданный вопрос, имевший мало общего с небесной механикой, которую он штудировал, Неглинный стал ерошить длинными худыми пальцами свои рыжие волосы и, после минуты-другой раздумья, во время которой Скворцов успел уже юркнуть под одеяло, — заговорил слегка докторальным тоном, точно он отвечал на экзамене:
— Истинная любовь есть полное гармоническое сочетание духовной и физической привязанности. Необходимо любить женщину и как человека, и как женщину. Если доминирует лишь одна духовная сторона, это, в некотором роде, уродство, и женщина должна быть несчастна… От этого, вероятно, жены многих великих ученых убегали от своих мужей. А если в любви преобладает одно лишь животное чувство, это, по-моему, гнусно и должно унижать достоинство порядочной женщины.
— Ну, значит, я порядочная скотина, Вася! — проговорил Скворцов, протягиваясь.
Неглинный не противоречил и снова опустил глаза на книгу.
— Но только ты, брат, слишком теоретичен и не знаешь женщин. Есть развитые и умные женщины, которые любят красивых балбесов без всякого внутреннего содержания… Мало ли таких жен… И они нисколько не считают себя униженными… Напротив, счастливы… Ты, верно, никогда не женишься!
— Пока не думаю.
— Трудно, брат, найти такой идеал любви…
— Можно стремиться к его приближению. Однако, не мешай!..
Некоторое время Скворцов молчал и снова спросил:
— Ты, Вася, любил когда-нибудь?
— Любил, — отвечал, несколько конфузясь, Неглинный.
— Замужнюю или девушку?
— Да ты чего допрашиваешь!.. Ну, замужнюю.
— И она тебя любила?
— Она и не знала, что я ее люблю…
— Зачем же ты не сказал ей?..
— К чему смущать несвободную женщину… И вообще, знаешь ли, я как-то боюсь их… Какое имею я право навязываться с своею любовью?
— Ты, Вася, фефела порядочная! — рассмеялся Скворцов. — Играя в молчанку, ты никогда не вызовешь любви… Она тебя любила?
— Не думаю. Но расположена была, это несомненно.
— И ты все молчал?.. Даже и рук не целовал?
— Циник!.. Не говори пошлостей!.. — воскликнул Неглинный.
И, внезапно оживляясь, проговорил:
— Я ее так любил целых три года, Коля, что ради нее готов был перенести какие угодно страдания. Ах, что это за светлое, прелестное создание!.. А ты, свинья: «целовал ли руки?»
«Совсем фефела!» — подумал про себя Скворцов и спросил:
— Хорошенькая?
— Мне казалось в то время, что краше нее нет женщины на свете…
— А муж молодой или старик? Каков он?..
— Муж? — переспросил Неглинный, и Скворцов увидал с дивана, что лицо его друга омрачилось. — Я не стану о нем говорить, так как могу быть пристрастным. Мне он не нравится. Он был молодой и очень красивый, — прибавил Неглинный.
— И она его любила?
— Кажется, не очень… Едва ли она счастлива.
— Ты продолжаешь бывать у них?
— Их здесь нет. Они три года как уехали…
— Д-д-да, — протянул Скворцов, — это была, значит, настоящая любовь… Такой бескорыстной, возвышенной любви я еще не испытал… А все-таки, Вася, ты какой-то пентюх с женщинами… Боишься их, молчишь, краснеешь, точно красная девица… Так, братец, никакая женщина тебя не полюбит.
— И пусть, — промолвил угрюмо Неглинный…
— И, несмотря на свои возвышенные идеалы, ты женишься лет в сорок на какой-нибудь кухарке…
— Ну, это ты, брат, врешь…
Несколько времени длилось молчание, как вдруг Скворцов, уже начавший дремать, проговорил:
— Чуть было не забыл сказать тебе самое важное. Сегодня Иван Иванович говорил, что на «Грозном» вакансия, и просил передать тебе, чтобы ты бросил ученую карьеру и просился на «Грозный»…
— Иван Иванович разве в Петербурге?
— Да…
— И Нина Марковна?
— И Нина Марковна.
— И ты у них пропадал?..
— У них, — виновато промолвил Скворцов.
— Хорош! Говорил: «отравляет жизнь», а сам вечера с ней просиживает…
— Нельзя было отказаться. Такую, брат, надо вести линию… Так слушай: ты, конечно, ученой карьеры, ради Ивана Ивановича, не бросишь и в море не пойдешь?
— Разумеется.
— Так скажи своему дяде, чтобы попросил министра назначить меня на «Грозный». И упроси его съездить скорей, пока никого не назначили. А я, в свою очередь, попрошу похлопотать, знаешь ли кого?
— Кого?
— Ивана Ивановича!.. Что вытаращил глаза? Разве не идея?
Неглинный улыбнулся.
— А Нина Марковна как?
— Она не узнает. Я попрошу адмирала держать мою просьбу в глубочайшей тайне.
— Чем же ты объяснишь эту таинственность?
— Как-нибудь да объясню. А он, наверное, постарается, чтобы я ушел в плавание. Понимаешь, почему? Не правда ли, идея?
— Да ведь после он может сказать Нине Марковне.
— После, когда я буду отсюда далеко, пусть говорит.
— Однако, ты — гусь лапчатый! — промолвил Неглинный. — Ишь, что выдумал!
— Поневоле выдумаешь, когда положение — «бамбук»… Да вот что еще. Если встретишься с адмиралом или с адмиральшей — не забудь, что у тебя была инфлюенца.
— Это еще что?
Скворцов объяснил, в чем дело, и, пожелав другу «успешно зубрить», повернулся на другой бок и скоро заснул крепким сном.
На другой день он с двенадцатичасовым пароходом отправился в Кронштадт. Адмиральша уехала раньше.
VII
Просить человека, которого втайне бессовестно обманываешь, об услуге, хотя бы и с добрым намерением покончить с обманом, оказалось вовсе не так легко и просто, как легкомысленно предполагал Скворцов. Его очень смущало и самое обращение с просьбой к этому добродушному и, по-видимому, простоватому толстяку Ивану Ивановичу и, главным образом, объяснение, которое необходимо сочинить по поводу сохранения в тайне его просьбы. Положим, оно уже придумано и, кажется, ничего себе, но поверит ли ему адмирал и не будет ли удивлен, что молодой человек скрывает это намерение от своего «друга» Нины Марковны? И что, если адмирал, который, по уверению жены, находится о таком блаженном неведении относительно характера их дружбы, что даже собирается пригласить его жить вместе с Ниной Марковной на даче, — вдруг догадается, в чем дело? Тогда… прощай обычное добродушное настроение Ивана Ивановича! Семейное счастье и вера его в любимую «Ниночку» будут омрачены подозрениями. Бедный адмирал!
«И на кой черт этот славный Иван Иванович сделал глупость, женившись в пожилых летах на такой пылкой женщине, как Нина Марковна!» — не без досады подумал вслух Скворцов.
Все эти соображения волновали теперь молодого человека, и он, вернувшись в Кронштадт, не решился, как хотел, в тот же день переговорить с адмиралом, хотя и представлялся для этого удобный случай.
