Икар - Роман Воронов

— Но навыки мои и знания касаются устройства человеческого тела, хотя и в привязке к его незримой конституции, где помыслы составляют скелет, деяния как мышцы, облепившие костяк, а вереницы слов, бросаемых не глядя в пространство, собою представляют кровь, несущую в себе и жизнь, и смерть, здоровье и болезни, мрак и свет.

Икар восторженно захлопал в ладоши:

— Мне кажется, ты прозрел достаточно, чтобы не боясь навредить, как это принято в вашей среде, взять в руки солнечный скальпель и солнечные микстуры назначать своим светящимся пациентам.

Покрасневший от похвалы Целитель размешал какой-то порошок и сам же залпом выпил его:

— Прозрение мое, на которое, как на трамплин, пытаешься затащить меня, чтобы прыгнуть с тобою вместе, всего лишь жизненный опыт, — лекарь почмокал губами, — в коем не счесть ошибок, неправильно поставленных диагнозов, неизлеченных опухолей и великое множество смертей по Воле Божьей и недоразумению вашего покорного слуги. По прибытии на Солнце вместе с моим халатом сгорят и знания земного лекаря, тогда мне самому придется обратиться к солнечному коллеге за помощью. — Он горько усмехнулся. — Может, научит чему-нибудь?

Икар заулыбался, он вообще любил это делать, несмотря на текущее настроение:

— Там, куда зову, не нужен опыт, как и знания. Солнечный целитель пользуется всего одним инструментом, единственным навыком.

— Что же это за чудо-клистир? — лекарь недоверчиво смотрел на странно рассуждающего юношу: — Философский камень, эликсир молодости, живая вода?

Молодой человек явно был подготовлен к быстрому ответу:

— Это энергия любви, она есть все, что перечислил ты.

Целителю нравился собеседник, он вообще с симпатией относился к пациентам, особенно к душевнобольным. То, что перед ним чокнутый, лекарь не сомневался с самого начала, но аргументы психа были интересными, а вел он себя спокойно, посему Целитель, незаметно приготовивший шприц со снотворным, пока не прибегал к его помощи и продолжил беседу.

— Мне не понадобится саквояж с инструментами, настойки трав, стетоскоп и клизма? — лекарь изобразил на физиономии наивно-удивленную мину.

Псих не заметил подвоха и спокойно ответил:

— Нет, только собственное сердце, способное вместить в себя любовь ко всему живому, ко всем вокруг.

Целитель продолжил в том же духе:

— И как, по-твоему, мне лечить солнечные недуги, пусть даже под одеждами моими болтается распухшее до размеров верблюжьего горба сердце, наполненное до краев любовью к миру? Жалеть их, лить слезы вместе с ними и разговорами страдания душевные смягчать, тампоном нежного взгляда стирать пот с воспаленных лбов?

Лекарю, как представителю древнейшей профессии, позволяющей, а иной раз и требующей забираться внутрь человеческого тела, неоднократно приходилось видеть обнаженное, дышащее, такое нежное и незащищенное сердце. В эти моменты его собственная сердечная мышца была холодна, это требовалось для остроты внимания и точности движения рук. Пусти он в себя любовь, а вместе с ней зайдет и жалость, его работа, качество и результат будут под большим вопросом. Лекарь бросил на психа вопросительно-обвинительный взгляд, а тот и не думал сдаваться:

— Когда наполняешь сердце любовью, как ты сказал, до размеров верблюжьего горба, сам становишься солнцем.

— Солнцем на Солнце? — Целитель был поражен изворотливостью незнакомца.

— Да, именно так на Солнце выглядит Солнечный Целитель, — в словах Икара не было и тени сомнения. — Он ярче своих «больных» пациентов и лечит их, делясь своей повышенной светимостью.

— Так в чем работа? — начал раздражаться Целитель, не находя «бреши в обороне» ума ненормального гостя.

Тот, в свою очередь, начал новую атаку:

— В том, чтобы достичь более высокой яркости, нежели остальные. Ну что, решил пойти со мной?

Лекарь жил один, женщины считали его человеком умным, но странным, и второе качество, видимо, превалировало над первым в их сознании, семьи у Целителя не было. Кроме практики здесь, на Земле, его ничего не держало. Лекарь долго молчал, а потом, кашлянув, заговорил:

— Я сотни раз взирал, в буквальном смысле, внутрь человека, вмешивался в работу его организма, удалял «лишнее» и привносил «новое», резал ткани и пилил кости, наблюдая их генезис, пытался понять замысел Творца, сотворившего такое чудо. Через некоторое время Человек перестал быть для меня Божественной загадкой. Я слишком подробно изучил устройство человеческого существа и я… боюсь пойти с тобой, зная наверняка, что произойдет с моим «мирозданием», когда мы приблизимся к Солнцу. Я страшусь смерти, Икар, и не пойду с тобой.

Икар улыбался во время всего диалога лекаря и, казалось бы, шире уже некуда, но тем не менее он расплылся в улыбке снова:

— Я не зову тебя на смерть, я приглашаю тебя отправиться в жизнь, да, несколько иную, чем эта, земная, но жизнь.

Целитель, слушая Икара, разглядывал череп на полке, пустые глазницы взирали на жилище лекаря как-то насмешливо и бесстрастно.

— Это ребенок, который утонул по весне в лесном озере. — Целитель не мог оторваться от молчаливых, бездонных глазниц утопленника. — Он, не подумав, нырнул в незнакомом месте. Ты еще молод, и тебя не пугает неведомое, мне, напротив, достаточно лет, чтобы остаться на месте и не бросаться в омут. Прости.

Икар, вздохнув, произнес:

— Понимаю, — и подойдя к полкам, положил на нижнюю зерно и рыбину. — Это тебе.

— Зачем? — удивился лекарь.

— Тебе ли не знать? — загадкой ответил Икар.

Целитель взял зернышко:

— Клетчатка очищает кишечник, но у меня взамен есть прекрасное средство на травах, а рыба приносит пользу и сосудам, и костям, и глазам, вот только ей у меня имеется замечательный конкурент — корень… — лекарь замялся. — Вот только не скажу чего и с чем перетертый, это секрет.

Икар покачал головой:

— Ты остался, как и хотел, в парадигме старого сознания. Это зерно — символ дремлющего начала, в нем заперта энергия новой жизни, не проросшее, оно не представляет ценности, как и ты, запертый самим собой в шелухе страхов. Рыба же, когда протухла, яд, высыхая здесь, перед глазами, она покажет тебе скоротечность твоей нужности. Надо успевать приносить пользу, а задерживаясь на одном месте (в статичном положении), придерживаясь привычной дороги, можно и навредить.

— Кому? — воскликнул возмущенный Целитель, а Икар, уже закрывая за собой дверь, опять лучезарно улыбнулся:

— Себе.

Глава 7. Икар и седьмой апостол

Читатель наверняка удивился, узнав, что следуя к Солнцу с благородной и возвышенной целью исследования самого себя ради счастья окружающих, иногда крайне необходимо, конечно же набравшись необходимой степени храбрости, свернуть с пути истинного к придорожному заведению с кричащей вывеской, не соответствующей содержанию, и полностью оправданной