Фототерапия - Олег Анатольевич Рудковский
— Зависнем в выходные! Хата свободна, родоки на турбазу отчалили.
— А девчонки будут?
— Базаришь!
— А мне надоели одни и те же лица! Давайте снимем новых.
Нет проблем. Есть множество злачных мест для этого. Проспект Октября — самое удачное, о чем мог бы засвидетельствовать Андрей Байдаков. Они устраивают вечеринки на средства родителей, реже — на свои собственные. Временами среди них можно заметить девицу с просматривающимися сквозь платье трусиками, стоящую во главе фотопроцессии. Но существует также подземный мир морлоков. Они уединяются в подъездах. Что тащит их туда? Почему многие не представляют жизнь полноценной без отрешенности на лестничной площадке?
Наверное, безумный мир заставляет их воспринимать себя как нечто живое, способное двигаться, мыслить, а значит — опасное. Или же все намного проще: им интересно. Страх перед родителями, которые могут застукать их с сигареткой и за бутылкой водки? Протест большинству? Возможно. Уединение в священном подъезде, где в любой момент можно погасить свет, прислониться к известковой, усеянной похабными надписями, стене, замкнуть магический круг, в котором тебя никто не сможет разглядеть. Скованность одной цепью, выражаясь словами Вячеслава Бутусова. Или так: неспособность отстаивать свое «я». Свое единственное и сокровенное, тихо тлеющее в глубине души, и от этого становится больно и тоскливо. А снаружи все расписано. Все — для нормативного человека. Школа, институт, спортивная секция, семья, — что еще? Хотя, может быть, я опять все преувеличиваю. И особую роль здесь играет тот факт, что простым нажатием на выключатель ты можешь возвыситься над обстоятельствами. Я смотрю на лица девушек и понимаю, что сейчас им неведомо понятие рамок. Сейчас они готовы на все. Как ни странно, но в глазах парней нет и тени этого понимания. Однообразное долбежное витание в наркооблаках. Ничего не надо. Пожрать, покурить, заснуть.
И все же: что их тащит туда?
Один из парней одет в футболку, на которой Майкл Джексон принял кумирскую статичную позу. Майкл Джексон, извращенец, но не принимает наркотики. А девушка: одна из двух похожа на Мерилин Монро. Знает ли она об этом? Наверное, да. Чем еще объяснить то, что на последующих кадрах она вдруг задирает юбку до самого подбородка, демонстрируя свою нелюбовь к нижнему белью.
Бутылка водки пустует. Она выпита. Косяки «травки» превратились в «бычки». Вот и оно, черт возьми! Подъезд — гнездовье поступков, заманикюренных цензурой. Он притягивает их к себе. Он говорит: вам запрещают родители, учителя, просто посторонние люди, но вы придите сюда, и все станет возможным. Что может быть лучше?
— Меня вчера предки выгнали из дома.
— А я поцапался с отцом. Он хочет, чтобы я стал военным. Только я ненавижу войну!
— Пацифист?
— Это как?..
— Когда ненавидишь войну.
— Угу.
— А я просто ушел. Маманя привела двух мужиков, они выжрали две бутылки водки, затеяли танцы…
— Я поссорилась с подругой…
— Я потеряла девственность, а мать вопит, чтобы я подала в суд…
— Я расстался с подружкой. Мы даже не переспали ни разу…
— Я замочил одного типа…
Что делать? Подъезд. Герцен бы до такого не додумался.
Я вздохнул. Иногда полезно дать пищу мозгу, хотя и хлопотно. Время показывает 3.00. Не растянул. Заказов почти не осталось, а еще только середина ночи. Но это не страшно. Всегда существует пачка сигарет про запас, мягкий топчан у стены, чашка кофе. Скоротать время или проспать… Вот вам и правило: коли не можешь коротать, иди себе спать. День за днем — время станет дымкой. Ты сможешь спокойно плыть дальше. Не это ли есть первозданный кайф?
Я снял рулон бумаги и поменял формат. Еще остались заказы формата 9х12. Пробил тесты на цвет новой бумаги, взял в руки первый конверт. Большой заказ, даже по летним меркам. Ах да, конечно же! Выпускной бал! Конец одиннадцатого класса, место сходки — школа. Поздновато что-то для выпускного, но ничего не поделаешь: цены растут, а деньги мельчают. Вот и валяются желанные пленки в пыльных шкафах, время от времени лапаются бывшими школьниками, рассматривающими на негативе свои достоинства. Отпечатав заказ, я отрубил петлю и стал ждать. Время не так уж бессердечно: на эти снимки его уйдет много. Где еще встретишь такую радугу мироощущений; выпускной бал — основная веха, мимо которой проскакивает центробежная сила, именуемая жизнью, что стремится всегда к периферийной точке, в которой неизменно присутствует одно: гроб и похоронная церемония. Фотографии выстреливаются из машины. Беру стопку в руки.
Профессионализм никудышный, но не могу не признать, что здесь это далеко не главное. Даже я, холодный сторонний наблюдатель, ощущаю ауру каждого кадра. Ауру освобождения, безумство планов на будущее, легкость после ярма. Не надо мизансцен — здесь все единый организм. Они переплетены между собой, они вместе дошли до конца. Шоу оправдано.
Длинный стол ломится от блюд. Не каждую неделю случается такой праздник; родителям учеников можно позволить себе и расточительность. Они здесь же, вот они: на задворках кадра, безумно счастливы за своих детей. Кто знает, быть может, сейчас они вспоминают свою давно ушедшую в прошлое юность.
Но настоящее волшебство несут в себе главные персонажи пьесы. На первом кадре большая группа ребят; сгрудившись в кучу, чтобы ненароком не выйти за границы кадра, они радостно смеются, обнимаются друг с другом. Эти объятия далеки от тех поползновений, что переполняют банальную гулянку. Они сейчас любят друг друга просто, платонически, по-детски. Они не знают, да и не хотят знать, что года через два уже будут с трудом вспоминать фамилии одноклассников.
Новый кадр — еще одна группа. Четверка ослепительных девушек в вечерних платьях, взявшись за руки, выстроилась в ряд. Школьные подруги. Несколько парней в костюмах. Снимки с учителями. С родителями, преимущественно с теми, кто приложил больше руку к устройству праздника. Вот солидный дядя в центре группы, точно ни с какой стороны не учитель. Это подчеркивает и длинноногая молодушка в обтягивающих брючках и с избалованным личиком, льнущая к дяде справа. Центр классного мира, богатый папа, на деньги которого спонсируется праздник. Вот он: сытый, пьяный и нос в табаке. Его доченька имеет полное право помыкать учителями и задирать нос перед одноклассниками. Что, собственно, и происходит. Слева от дяди — еще один мужик. Худосочный, с гаденькой улыбочкой на выпирающих в манере свистка губах. Местный Селезнев. Иллюстрация для книги Киплинга: Шер-Хан и Табаки.
Вторая
