Хулиганка и бунтарь - Виктория Александровна Килеева
— Вот она, женская, бабская… бабья натура!
— Ты так говоришь, будто тебя эти чувства никогда не касались.
— Я каждый день слышу, что говорят о девушках мой брат и его друзья. Так что от сердечных глупостей у меня давно стоит прививка.
— Везёт.
— Просто ты неистовый романтик, а я одеревеневший реалист.
— И все мы дуры…
— Э не-ет! Не надо приписывать мне свои достоинства.
Люся приникла к бокалу.
— Катька, я хочу любви.
— Защитишь диплом — и хоть в загул иди.
— Не хочу в загул, хочу Дениса.
Катя раздражённо цокнула языком.
— Всё у тебя, Лысюк, не как у людей! Ты даже… пьёшь неправильно.
— Почему это?
— Потому что пить медленно и маленькими глоточками вредно. Можно заработать рак ротовой полости.
— Извините, что не умею пить залпом, как некоторые алкоголички, — парировала Люся. — Грустно всё это.
— Просто сейчас период такой — переходный. Скоро диплом, и прощай… Вот ты что после учёбы делать будешь?
— Понятия не имею, — честно ответила Люся. — Даже страшно, что там за кормой. Школа, институт — это что-то временно-стабильное, как корабль. А жизнь — это море, неизвестное, бесконечное. Как там будет и что? Люди — полипы: им обязательно нужно за что-то цепляться.
— Люсенька, здравствуйте, вы любите театр?
— Ну люблю.
— А Евгения Шварца?
— Ну обожаю.
— Значит, я не ошибся, когда взял на завтра два билета на интерпретацию Шварцовской «Тени»…
— Ой, нет, извините, у меня через три дня госы.
— Но спектакль идёт всего два часа…
— Да у меня каждая минута на счету, до свидания!
Люся закрыла дверь и возвратилась в комнату.
— Кто это был? — спросила Катя, сидя на полу и обложив себя веером тетрадей.
— Робкий Робот из пятнадцатой.
— А имя у него есть?
Люся пожала плечами.
— Не знаю. Есть, наверное.
— И как, забавно это — жить со своим воздыхателем на одной лестничной площадке?
— Скорее, неудобно. А как там твой «французик из Бордо»?
— Уехал, обещал писать. Только толку с этого? Всё равно половину слов не понимаю.
Люся опустилась на пол.
— Что у нас дальше по списку?
— Билет номер восемь, вопрос номер раз. «Эстетический эклектизм литературного постмодернизма». Кажись, сия эстетская дрянь была где-то здесь… — Катя углубилась в конспекты. — Вот. Глянь, сколько тут учить!
— О-о… — застонала Люся. — Мне иногда кажется, что моя голова — это ворота, мозг — вратарь, а любая новая информация — это мячи, и они летят в ворота один за другим, а усталый раздражённый мозг отфутболивает их с возмущённым криком: «Пошли вон! Как-то без вас жили и дальше проживём! Достали!» Но всё же какая-то информация в ворота залететь успевает, и эти случайные мячи и составляют мой скудный багаж знаний.
— Только что держала в руках эту скотскую тетрадь и теперь не могу её нигде найти! — сердилась Катя.
— Ты чё, без очков?
— А ты чё, без линз?
Они воззрились друг на друга одинаково близорукими глазами.
— Ладно, пропустим пока, — вздохнула Катя. — Вопрос номер два. Как называется языковой закон, состоящий из двух фамилий — одного немца и одного француза?
Люся задумчиво почесала лоб.
— М-м… Закон Садо-Мазо?[11]
— Дура. Ципфа-Гиро![12]
Тот майский вечер был последним, отпущенным Люсе для подготовки к госам. И тут приехал он.
На его беду, у Люси ночевала Катя Хетцер. Увидев, кто пришёл, девушка злобно нахмурилась. Красноречивая Катя, если хотела, могла выражаться очень изящно, например: «Зачем явился ты?», «Чего нагрянул?», «Какова цель столь позднего твоего визита?» Но по отношению к тщательно презираемому Денису она была кратка немилосердно:
— Чё припёрся?
— Люсёнок, я к тебе, — игнорируя Катин выпад, улыбчиво сообщил Денис.
В присутствии Дениса Люся слабела на многие места и особенно на голову. Не будь рядом Кати, она бы давно забыла про экзамен и поспешила отдаться любимому прямо на конспектах. Но с ней находилась её самая «добрая» подруга, так что за дальнейшее развитие событий всецело отвечала она.
— Вообще-то у нас завтра госы! — справедливо возмутилась Катя.
— Вот ты и готовься, а Люся и так умная, без подготовки сдаст.
Катя посуровела ещё больше:
— А не ты ли часом, сударь, её намедни бортанул?
— Люсь, может, ты её выгонишь? — ласково предложил Денис.
— Кого? Меня?! Да это тебя надо гнать — причём быстро и взашей! Мало того что жизнь ей ломаешь, так ещё и к госам готовиться не даёшь! Приехать он, видите ли, соизволил. Кормите его, паразита, любите… Пристебай!
Изнемогая от переизбытка противоречивых чувств, Люся принялась беззвучно рыдать. Денис заскучал. Катя ещё долго бросала ему в лицо что-то гадкое, а потом пошла к ревевшей Люсе.
— Тебе надо подкачать ягодицы, — профессионально заметил Денис.
— А тебе — мозги! — отозвалась Катя и тихо обратилась к подруге: — Лысюк, твой выход. Хватит выть, нам до утра часов восемь осталось. Иди и выставь этого придурка за дверь — тебе же легче будет.
Но Люся не успокаивалась.
— Я не могу, — сквозь слёзы шептала она.
— И зря!
— Люсёнок, не плачь, — растерялся Денис, — я не хотел тебя обидеть.
— Если не хотел её обидеть, что ж ты ходишь к ней, как приспичит? — Взяв дело в свои неженственные руки, Катя принялась довольно бодро гнать его к двери. — Как можно быть таким жестоким и мерзким? Эгоист! Кобелина! Скотьё!
— Не лезь в нашу с Люсей жизнь, овца!
— Пошло вон отсюда, чмо. Вашей жизни с Люсей больше не существует, и забудь сюда дорогу!
Захлопнув за ним дверь, Катя вернулась к неожиданно пришедшей в себя подруге.
— Что ты наделала?! — истерично завопила Люся.
