Любовь и другие мысленные эксперименты - Софи Уорд
Мальчик вывернулся из ее объятий, влез с ногами на скамейку и принялся увлеченно наблюдать за жизнью парка. Рейчел перевела дух, заправила отросшие волосы за ухо и улыбнулась Элизе:
— Привет.
— И тебе привет. — Элиза взяла лицо жены в ладони, приподняла подбородок и заглянула ей в глаза. На роговице по-прежнему виднелась появившаяся четыре года назад красная точка, а за белком вдруг мелькнула крошечная тень. Элиза моргнула, и тень исчезла.
Она не отняла рук от лица Рейчел. Так они и сидели. По небу бежали облака, рядом топотал их маленький сын.
— Это не больно, — сказала Рейчел. — Совсем не больно.
2
Переломный момент
Дилемма заключенного
В эксперименте описываются двое узников, заключенных в одиночных камерах. Им предлагают более комфортные условия в обмен на согласие предать друг друга. Было доказано, что в краткосрочной перспективе одному заключенному выгоднее выдать другого, однако если известно, что им предстоит взаимодействовать на протяжении долгого времени, то они достигают большего успеха, действуя в интересах друг друга.
Если люди отказываются верить в простоту математики, то это только потому, что они не понимают всей сложности жизни.
Джон фон Нейман. Из выступления на заседании Ассоциации вычислительной техники в 1947 г.
I Сотрудничество
Все звали его Ал. Родители были не против. Сами видели, что сын их — мальчик популярный и с каждым может найти общий язык: с ровесниками и стариками, с пацанами и девчонками, с греками, турками и даже британцами. Недоволен был только дедушка. Но Али это не трогало. Просто у baabanne[3] был дурной характер.
— От него и молоко скиснет, — говорила Али мама. — Не обращай внимания.
Али привык относиться к дедушке как к одной из коз, которых ему приходилось пасти, — милый, конечно, но лучше от него держаться подальше. Родители его владели гостевым домом чуть севернее Ларнаки, а заниматься козами поручали детям. До и после уроков Али с сестрой гоняли их по пастбищу, а к вечеру приводили домой. Летом детей еще посылали собирать апельсины или белить стены. А в свободные дни Али хвостом таскался за Костасом. Тот был мастером на все руки, все мог починить — и духовку, и машину, и люстру, и пылесос. Али нравилось наблюдать, как сломанные вещи оживают в его руках при помощи обычного мотка провода или банки лака.
Летом, покончив с домашними делами, Али всегда отправлялся с друзьями на пляж. Надевал футболку, натягивал шорты поверх плавок, утаскивал из кухни холодный börek[4] и стремглав бросался к двери, надеясь, что сестра за ним не поспеет.
— И сестру с собой возьми. — Мать словно обладала особым чутьем: в любое время суток точно могла сказать, где находятся ее дети. — Ханифе, ступай с братом.
Это означало, что Али придется подождать, пока сестра соберет сумку.
— Не нужна она тебе, — убеждал он.
— А вот посмотрим.
Али мысленно клялся, что на этот раз ничего у сестры просить не станет. Ведь если бы сумки у нее не было, убеждал он себя, пока они пробирались по ведущей к дюнам горной тропинке, ему из нее ничего бы и не понадобилось. Но уже давая себе эти обещания, он знал, что проиграет. Сестра была права: к вечеру что-нибудь из лежащего в сумке поманит его, и он не выдержит.
Солнце стояло в зените, дети спешили по каменистой тропке к берегу моря. Али цеплялся пальцами босых ног за края особо гладких булыжников и пригибался к самой траве. Знал, что там, где стрекочут цикады, на змей не напорешься. Когда камни под ногами сменялись песком, Ханифе сбрасывала обувь. Происходило это каждый раз в новом месте. Али подпрыгивал от нетерпения, ожидая, когда же она, наконец, решит, что песка в кожаных сандалиях стало слишком много, остановится и начнет разуваться. Он вообще не понимал, чего ради идти на пляж в туфлях, но спорить с сестрой на эту тему было бесполезно — это только еще больше оттягивало выход из дома. Если он убегал, не дождавшись Ханифе, она потом жаловалась отцу, и Али ждали неприятности. И то, что они были одного возраста — сестра даже на пять минут старше, — не имело никакого значения, все равно он обязан был ее ждать.
— Да хватит скакать, Али. Ступай, не жди меня.
Али не смог бы объяснить, почему ему так трудно стоять спокойно. Задумываясь о своих ощущениях, он мог сказать лишь, что в такие моменты все у него внутри начинает дрожать и ему срочно нужно рвануть куда-нибудь, чтобы не взорваться. Учительница в школе как-то обвязала ему ноги шарфом, чтобы он не ерзал на уроке.
— Это просто знак, символ, — объяснила она матери, когда та пришла ругаться. — Чтобы он не забывал.
Али до сих пор считал, что символы бывают лишь письменные, вроде иероглифов. Учительница могла бы нарисовать ему шарф — он был бы не против. Впрочем, мама в любом случае считала, что она не права. Али пытался ее расспросить, но она в ответ бросила только, что он для этого класса слишком умный. Однако Али все равно понял, что она имела в виду. Истинный смысл ее слов следовало читать между строк, как всегда со взрослыми.
Мало ему было говорить на трех языках, так еще приходилось гадать, что же именно подразумевали родители. А теперь, когда им с Ханифе сравнялось девять, и с ней стало так же.
— Не жди меня, беги к друзьям.
Али не хотелось бросать сестру одну. Дома ему нравилось играть с ней — печь песочные пирожки во дворе или кататься на ослике, который жил в поле за домом. Эх, если бы только она снова стала такой, как раньше, до того, как появились сандалии и сумка, бежала бы рядом с ним вприпрыжку. Тогда она от него не отставала.
— Abla[5], ну пошли уже, пожалуйста. Давай наперегонки.
В тот день Ханифе в итоге рванула вперед и обогнала его. Он выбежал на пляж на несколько секунд позже нее, и они тут же рухнули в наметенные у дальнего края дюн песчаные сугробы.
— Догоняй, Али, eşek![6] — задыхаясь от смеха, кричала Ханифе. — Скорей, скорей, мой ослик.
В бухте, широким полумесяцем огибавшей прозрачное море, уже собралось несколько десятков девчонок и мальчишек. Этот пляж они называли Kalos[7] — он и в самом деле был очень хорош, особенно в начале лета, пока не
