Юрий Нагибин - Самый медленный поезд
Усадив свою подругу на скамейку и передав ребенка тете Паше, черненькая бежит в билетную кассу. Одноглазый парень быстро говорит дочери:
- Обожди меня тут! - и тоже устремляется в здание вокзала.
- "Пирог с хлебом", - читает девочка объявление, вывешенное над ларьком. - Дядя Сережа, чего это?
- Не знаю, - говорит корреспондент, - какое-то новое, удивительное изобретение войны. Попробуем?
Он покупает два куска "пирога с хлебом".
- А вкусно! - замечает корреспондент. Девочка кивает, уплетая пирог.
Одноглазый и черненькая приближаются к выходным дверям вокзала,
- Может, напишете, Евдокия Петровна? - спрашивает одноглазый.
- Да, да... - кивает черненькая, отводя глаза. Видимо, ей тоже тяжела эта, ею же решенная, разлука
- Не поминайте лихом, Николай Петрович!.. - И будто боясь, что она не выдержит, черненькая почти бегом устремляется прочь от парня.
- Мама! Куда ты? - настигает ее отчаянный крик.
Черненькая замерла на всем бегу и шатнулась, как будто от удара в грудь. Она даже невольно поднесла руку к сердцу, куда сладкой болью проникли эти слова.
А девочка подбежала к ней, ухватила за платье своими маленькими руками.
- Ты нас бросаешь, мама? - с прежней, недетской интонацией говорит она
У черненькой хлынули слезы.
- Разве мамы бросают своих дочек? - говорит она - Я вернусь, очень скоро вернусь!..
- Это правда? - тихо спрашивает, подходя, одноглазый.
- Детей нельзя обманывать, Николай Петрович! - сквозь слезы улыбается черненькая.
Они прощаются, и парень уходит об руку с приемной дочерью через рельсы к темным липам, высаженным по краю дороги, убегающей вдаль.
Черненькая подходит к жене бригврача
- Ты плачешь, Дусенька?
- Как же не плакать? - знакомым баском отвечает черненькая. - Сроду с парнем не поцеловалась, и пожалуйста - уже жена и мать!..
- Поезд на Москву отходит с третьей платформы! - звучит голос вокзального диктора.
Пассажиры спешат на посадку.
И снова почетный эскорт сопровождает молодую мать. Впереди черненькая с младенцем, затем тетя Паша с вещами, корреспондент бережно, под руку, ведет Нину Ивановну.
И люди, спешившие на посадку, почтительно расступаются перед Матерью...
...Корреспондет и Лена сидят на скамейке близ станции Бекетовка.
- Замечательные люди - ваши спутники! - от души говорит Лена.
- Обычные люди, - пожимает плечами Сергеев, - каких мы постоянно видим вокруг себя.
Лена делает чуть заметную гримасу, выражающую сомнения в последних словах Сергеева
- Ну а что с ними сталось?
- Каждый ушел в свою даль, в свою жизнь... Впрочем, я кое-что знаю о судьбе женщины, которую называли Ниной Ивановной. Она работала в госпитале и училась, кончила медицинский институт, воспитала дочь. Пережив сама так много страшного и горестного, она охраняла дочь от всего трудного, больного, печального, даже от воспоминаний о войне. Девочка выросла, полная доброго порыва, но слабодушная, избалованная опекой. И в первом же малом жизненном испытании она погнулась...
По мере того как он говорит, лицо Лены разительно меняется, наконец-то понимает она, о ком рассказывал корреспондент.
- И вы решили ее выпрямить? - с дрожащими от боли и гнева губами перебивает Лена. - Но кто дал вам право рассказывать мне все это, вмешиваться в мою жизь?!
- Ваша мать, - просто отвечает корреспондент. - Она узнала, что я здесь, и прислала мне письмо. Только не поздно ли? Ведь вы уже в пути... Он встает со скамейки.
И тут Лена с неясной и странной улыбкой сквозь слезы
протягивает руку и заставляет Сергеева снова сесть.
Они смотрят друг на друга, тем и должен кончиться фильм:
двумя прекрасными человеческими лицами. Одно - юное,
другое - тронутое годами; .одно - прозревшее в печали
и радости, другое - в добром понимании, что просьба
далекого друга все-таки не опоздала.
