Юля Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин
Ирка с Лудмером - хоть и явились поводом для сего назидательного отступления, но хорошей иллюстрацией к нему не являются, оба они - выходцы из страны, где Бога морили сильнодействующими средствами, и если Эмиль правильно разглядел в нем Великого Мага-Маклера, то для Ирки, Бог оставался местом, где пахнет ладаном и шипят злые церковные старушки - они всегда на тебя шипят в детстве, что ты не крестишься или крестишься не так, или встала не туда - не ставлю кавычек - это не только цитата из Ирки, но и мои собственные воспоминания. В общем, - никакого Бога она не любила, а любила Лудмера и с радостью научилась зажигать для него пятничные свечи, которые принято называть субботними. Что касается денег, то вся история их любви сводится к известному лирическому стихотворению:
Удивляется народ - в темном переулочке
Нищий нищего ебет, за кусочек булочки!
А проще говоря, регулярные посещения синагоги на Аппер Ист-сайд проходили для Лудмера, который почему-то бросил играть на рояле и возмечтал стать успешным маклером (не хуже самого Творца), столь безрезультатно, что он решил подключить Ирку к этим посещениям. Накануне она со мной советовалась - как ей там себя следует вести.
- Говори, что еврейка и все тут. Ври спокойно. Ты столько спала с евреями, что я тебя лично, без экзамена принимаю в иудаизм за заслуги перед еврейским народом.
- Что надеть то туда? Вроде надо что-то скромное... И вроде миллионеры все вокруг.
- Надо что-то закрытое, но роскошное. Есть? В церковь ты в чем ходишь?
???????????????????????????????????????????????????????????????????????
- Понятно. Мы с тобой похожи на героев комической книжки Кунина "Иванов и Рабинович". Да на них, пожалуй, похожи две трети всего русского комьюнити...
- Закрыто-роскошное я сошью. Тряпка у меня есть - дорогой кашемир. Серо-бордовые цветы.
Это платье еще долго потом служило Ирке, а потом еще и мне. Дальше его подарили куда-то следующим Бедным девушкам.
- Ну и как там было?
- Врать ничего не пришлось. Спросили, как моя фамилия, я честно сказала "БЛАУ" и они мне сразу объяснили, что это древний раввинский род, и я должна гордиться такой фамилией. А я честно сказала, что горжусь. Прадедушка был из остзейских немцев, держал часовую лавку на Петроградской на Большом. При этом он почему-то иногда выступал в Мариинке.
- Пел?
- Вроде не пел. Но остались его фотографии в оперных костюмах.
- Значит в массовке.
- Нет в маленьких ролях... Ну, в любом случае, я им горжусь. А вообще там - ничего... Ну скушно, конешно, но зато нет этих злобных старух. Все пьют. Бабы все быстро становятся пьяными - смеются. Я им понравилась. Дурак он, что раньше меня не брал...
...В маленькую, непарадную синагогу на Лермонтовском, я впервые приехала в тринадцать лет, (как раз в возрасте еврейского совершеннолетия когда мальчику положено иметь Бар-митцву, а девочке Бат-митцву: выйти перед всем народом и сказать речь, о том, чему ты собираешься посвятить всю дальнейшую жизнь. Я надеюсь, что когда-нибудь у всего мира будет одна религия, созданная из всего лучшего, что есть в разных - тогда, пожалуйста, обязательно не забудьте про Бар-митцву!)
Большая парадная синагога всегда была закрыта, а когда открыта - то полна иностранцами и стукачами, иностранцы давали зеленые деньги,
стукачи и менты, с большим энтузиазмом, нежели в других местах, играли в "казаки-разбойники", а я старалась держаться от всего этого подальше, потому что мама мне однажды сказала:
-Я уверена, что ТАМ до сих пор пытают. Я уверена, что у них есть методы,
чтобы сломать почти каждого. Сломают, и станешь предателем. Самое лучшее - не маячить у них перед глазами, не давать им повода вообще обратить на тебя внимание.
Идея была хорошая. Она не вполне удалась - ни мне, ни маме. Да и героизма в нас оказалось, хоть и не намного, но больше, чем мы предполагали. Однако совет не лезть зазря на рожон - я старалась выполнить и от Большой синагоги, открытой по праздникам, держалась подальше.
А тут, в маленькой, всегда прямо от дверей сильно пахло старческой мочой - и первое, что встречало тебя - была огромных размеров буква "М" на дверях мужского туалета. Женского не было вовсе. Женщинам нужно было идти наверх, и я шла. Наверху было уютно и можно было спокойно наблюдать за стариками.
Сначала они молились, а потом все садились за длинный стол, пили лимонад из зеленых бутылок и закусывали селедкой! И все хором пели - ужасно красиво:
Ло мир алэ, а нейнэм, а нейнэм,
тринкене глэсэлэ ван...
Я учила английский и догадалась, что "ТРИНКЕНЕ ГЛЭСЭЛЕ ВАН" - значит "выпьем стаканчик винца". А остальных слов не понимала. Мой двоюродный дедушка с папиной стороны - был старостой в этой маленькой синагоге. Никаких больше слов я не понимала и через некоторое время уходила по лужам к Николе Морскому, где так понятно, до слез - как колыбельная (и на том же языке) пели:
Господи, помилуй...
С Богом надо говорить на том языке, на котором ты поешь своему ребенку колыбельную, или на котором ее пели тебе, а колыбельные мне пели папа и дедушка - больше никто. Потому что им было положено меня укладывать - для моего счастья. Дедушка пел:
Доля матросская, жизнь разбитая,
Как ты горька и трудна,
Потом и кровью, копейка добытая,
Долгие ночи без сна...
( Я думаю, в партии "Митьков" имею полное право на партбилет No 0 - еще перед Шагиным), а папа - пел уже про Последний Троллейбус, про Леньку Королева, а иногда и прямо про Бога:
Господи, мой Боже, зеленоглазый мой....
Пока земля еще вертится и это ей странно самой,
Пока ей еще хватает, времени и огня,
Дай же ты всем понемногу и не забудь про меня...
Ирка, стало быть, побывала в Аппер Ист-сайдской синагоге, а я в ту пору на вопрос, куда я хожу - в церковь или в синагогу, честно отвечала, что в таких случаях (то есть, когда душа тоскует и просит ее куда-нибудь сводить где есть другие души) хожу в кабак.
И в этот вечер я решила отправиться именно туда. Ну не совсем в кабак, а в маленькое русское кафе "Энивэй", что значит - "В любом случае", тайно надеясь, что уж там-то я, в любом случае, подцеплю какого-нибудь кавалера, а если повезет, то можно и на Большое Светлое Чувство наткнуться ненароком.
В "Энивэе" сидел Ося Чурбаков. Настоящее имя, этническая принадлежность, вероисповедание, возраст и пол Оси - были загадкой для всей русской общины. Осины рассказы о себе - содержали информацию туманную и невероятную. Считалось, что родился он в Англии в семье шпиона, но какой страны - неизвестно. Говорили что-то странное типа - Румынии или Албании... Некоторые москвичи помнили Осю в качестве золотого московского мальчика. Усы у него точно росли - но это не являлось доказательством того, что он мужчина - голос его тонкий и визгливый - как раз доказывал обратное. Евреев он не любил, но деньги зарабатывал, вот уже двадцать лет ведя в газете "Новое Русское Слово"
рубрику: "Протяни руку брату!" - писал статьи для Хеаса по сбору благотворительных средств, (в общем, вполне трогательно участвовал, как мог, в раздаче одеял). На вид ему было в ту пору лет пятьдесят пять, но в его рассказах о себе часто мелькала странная фраза: "Помню, лежим мы в окопах...". В каких на хрен окопах? Непонятно... Может в Африке? Иностранный легион? Некоторые считали, что Ося - англичанин. (Это считали самые глупые и доверчивые). Другие сходились на том, что Ося обыкновенный еврей, продолжающий семейный бизнес, то есть, работающий шпионом, как и его отец. В общем, - очередная легенда Русского Нью-Йорка - эдакая истеричная полубаба с толстым задом, туманно намекающая на военно-героическое прошлое. Меня Ося терпеть не мог - неизвестно за что. Он был когда- то влюблен в мою маму красавицу - не хуже Ирки, но мама его отвергла. Я тут во всех случаях была не причем.
Чурбаков сидел за столиком с каким-то незнакомым мужиком, был весел и, не проявив обычной ненависти, даже предложил мне с ними выпить. Я решила, что все это хороший знак, развеселилась, несла какую-то веселую хренотень и смешила их обоих. Неожиданно мужик (его звали Андрей) сказал:
- ЭТА - лучше всех. Однозначно. Из всего, что ты мне показывал - эта самая лучшая. И все выйдет. Спасибо, что привел меня сюда.
Вот именно, а ты еще упирался. Хотя я бы на твоем месте посидел еще. Юля все-таки ИЗВЕСТНАЯ ГОРОДСКАЯ СУМАСШЕДШАЯ.
Ося все же не удержался и сказал мне гадость! Да еще и при Андрее, которому я явно понравилась. Я встала:
- Все, ребята, я пошла на хуй и там подожду, пока вы подойдете!
На углу Второй и Второй Андрей меня догнал и мы как то сразу - без предисловий начали целоваться. Ну, так бывает иногда, когда уж очень давно никого не было, и нет сил на разговоры. Потом он опять сказал, что я - лучше всех, и кажется, ему крупно повезло. Мы еще немножко поцеловались на улице, а потом он сказал, что живет рядом и можно пойти к нему и у него дома есть курнуть немного.
Мы пошли. По дороге он спросил, останусь ли я ночевать?
