Марк Колосов - Товарищ генерал
Он раздельно произнес это слово, как бы испытывая его на слух.
Харитонов выпрямился, затоптал папиросу и, заняв свое место в машине, всю дорогу не проронил ни слова.
Как ни озабочен был Харитонов своими мыслями, от его взгляда не ускользала ни одна деталь окружающей обстановки, какимто образом касавшаяся его армии. По дороге в штаб Южного фронта он не мог не остановить колонну, направлявшуюся к нему в запасной полк, а возвращаясь, не мог не обратить внимания на свежие воронки от артиллерийских снарядов в селе за переправой.
Машина остановилась. Навстречу Харитонову шел командир запасного полка Климов. Он доложил о том, что произошло на участке его полка.
Харитонов, опустив глаза, слушал Климова. Затем он в сопровождении Климова обошел поле боя и, осмотрев подбитые танки, что-то быстро на ходу шепнул адъютанту. Тот записал: "Выяснить, нельзя ли отремонтировать подбитые танки в учебных целях?"
Узнав, что в этом бою взят в плен фашистский офицер, Харитонов решил допросить его, но прежде всего он предложил Климову проехать с ним на полковой пункт первой помощи.
Возле одной из палаток стояли молодью люди. Среди них выделялся богатырского сложения молодой сержант с повязкой на голове. Одно плечо его- было толще и выше другого, левая рука на перевязи. Завидев приближающихся командиров, сержант сделал несколько шагов к Харитонову и, приложив правую руку к пилотке, проговорил:
— Товарищ генерал! Заместитель секретаря комсомольской организации сержант Синельников. Веду собрание. На повестке дня прощание с групкомсоргом сержантом Карташовым. Принято решение: подвиг Карташова опубликовать в газете. Комсомольцы взяли обязательство: в бою и в личной жизни следовать примеру Карташова и воспитывать на его примере молодежь.
Четко проговорив это, Синельников продолжал смотреть в глаза Харитонову.
Синельников не знал, что перед ним стоял один из организаторов комсомола в городе Рыбинске.
Полузакрыв веки, командующий стоял молча, затем он слегка приподнял голову и тихо сказал:
— Продолжайте.
И комсомольское собрание продолжалось, как если бы на нем не было никого из этих важных людей.
— Собрание продолжается! — сказал Синельников. — Приступаем к следующему вопросу: "Поведение комсомольцев в бою".
Начну с себя. Я вел себя в этом бою неправильно. Мне надо было идти согнувшись, а я не стал кланяться. Теперь видите, что произошло? Синельников указал на завязанную голову и руку. — А что может произойти дальше? Отправят в тыл. Оттуда, может, не вернусь в свою часть. А сколько времени потрачу на лечение? Нечего сказать, хорош!
Затем Синельников в таком же тоне коротко перечислил недостатки каждого комсомольца.
Неполадки произошли из-за рассеянности, забывчивости или простой случайности. Только теперь, выставленные напоказ, эти неполадки приобретали новое значение и вызывали чувство досады.
Такую требовательность к себе и другим видел Харитонов когда-то у своих сверстников по гражданской войне, и волна нежности к этим молодым людям нового поколения подступила к сердцу.
Синельников уже хотел закрыть собрание, но Горелкин, все время не спускавший с него глаз, видимо долго колебавшийся, взять или не взять слово, вдруг как бы спохватился.
Обыкновенно к тому времени, когда складывалось у Горелкина то, что он хотел сказать, все это уже высказывали другие. Он уходил с собрания с таким чувством, что мысли его высказаны.
Но тут с Горелкиным произошло нечто необычное.
— Дай мне сказать! — твердо проговорил он. И, как бы боясь, что Синельников не предоставит ему слова и он не выскажет того, что за него уже никто не скажет, Горелкин заговорил.
Само это обстоятельство, что говорит Горелкин, было ново и неожиданно для всех. Все живо заинтересовались: что же он хочет сказать?
Но это не смущало его. Казалось, он только и хотел, чтобы все знали то, что он сейчас скажет.
В последнюю минуту он, однако, почувсчвовал, что у него недостает слов. Это было похоже на то, как если бы в критическую минуту борьбы с танками у него не оказалось гранат. Вот что он хотел сказать:
"Товарищи, вчера еще мне почему-то казалось, что я в этом бою буду убит. Вот почему я нервничал. Карташов меня вылечил.
Я победил одно из самых тяжелых чувств, которое принижало меня. Я убежден, что смерть уже не властна надо мной. Я никогда не умру!"
Горелкин не знал, можно ли говорить об этом. Об этом не говорят на собраниях. Об этом думают про себя. Если он так выступит, его засмеют. Поэтому он только сказал:
— Товарищи, вчера я дал слово Карташову уплатить членский взнос за сентябрь… Он не может теперь проверить, сдержал ли я свое слово, Я заверяю комсомольское собрание, что больше никогда не допущу подобной халатности…
Как ни торопился Харитонов, он не сразу ушел с собрания.
В запасном полку произошло событие, подкрепляющее его замысел. Ключ к этому событию был здесь, на этом собрании. Он попросил слова.
— Комсомольцы! — сказал он. — Вы хорошо сражались, ваше собрание убеждает меня, что вы можете и будете воевать лучше. Сержанта Карташова представляю к званию Героя Советского Союза. Всем вам объявляю благодарность!
Он выдержал небольшую паузу.
— Среди вас есть люди, которые в этом бою покончили с поклонной неделей, то есть такой, когда солдат каждой пуле кланяется.
Комсомольцы, подавив улыбки, одобрительно переглянулись.
— И есть такие, — продолжал он, — которые покончили уже с другой крайностью: когда солдату кажется, что он неуязвим для пуль. Воин идет на войну не для того, чтобы решать внутренние вопросы страха и бесстрашия. Он идет защищать Родину. Об этом и должен думать. Природа тебе дала только одну пару рук, одну голову, одно сердце. Их не сменяешь ни на каком складе, к ним запасных частей нет. Ты не имеешь права без особой надобности приводить их в негодность…
Харитонов говорил это взволнованным голосом. Затем он уже совершенно другим, официальным тоном сказал, обращаясь к Синельникову:
— Прошу продолжать! К сожалению, должен вас покинуть…
Володя Ильин не ожидал, что ему придется переводить допрос пленных в присутствии командующего армией. Генерал, который остановил колонну и с первой встречи так полюбился Володе, теперь сидел в штабе полка, в той самой хате, в которой Володя был с Шиковым. Конвоир ввел пленного. Это был высокий, длиннолицый офицер, старавшийся держаться так, как если бы с ним произошло досадное недоразумение. Так чувствует себя веселый путешественник, попавший в дорожную неприятность. Казалось, немец не сомневался в том, что русские придерживаются во всем того же, что и он, мнения и весь допрос делается для того, чтобы доставить удовольствие важному лицу побеседовать с офицером непобедимой армии.
Когда Володя переводил то, что говорил немец, у Климова сжимались кулаки. Харитонов невозмутимо сидел в углу комнаты.
Володя оказался в затруднительном положении:
"Как переводить то, что говорил немец? Передавать ли только общий смысл или все подробности?"
Он предпочел передавать общий смысл. Так было легче. Он старался делать вид, что избрал этот прием, чтобы ускорить- допрос.
К удивлению Володи, Харитонов, неожиданно подняв голову, заметил:
— Надо переводить точнее!
Володя попытался переводить точнее, но, увы, это не получалось.
Харитонов с сожалением посмотрел на переводчика и, покачав головой, сам стал допрашивать пленного.
Володя долго не мог справиться с охватившим его смущением.
Особенно ему было тяжело встретить взгляд Климова. "А я-то думал, что ты и в самом деле хорошо знаешь их язык!" — казалось, говорил Климов, поглядывая на Володю.
Володя почувствовал себя лишним.
Но Харитонов не обращал на него внимания. И все как бы забыли о нем. Убедившись в этом, Володя справился с волнением и весь превратился в слух, уже не как участник разговора, а как наблюдатель.
Развязно-самодовольный тон пленного линял, чувство неуверенности и смутного страха овладевало им по мере того, как он убеждался, что разговор с ним теряет всякий интерес для русского генерала.
Харитонов зевнул, скучающе обвел глазами стены и потолок горницы.
"Я полагал, что ты хоть и враг, но умный, а ты просто дурак!" казалось, говорил его вид.
Когда Харитонов сделал движение встать, лицо пленного выразило испуг.
"Но что будет со мной, господин генерал? Что вы собираетесь со мной делать?" — прочел Володя затаенный вопрос.
Харитонов не приподнялся. Казалось, перед тем как прекратить этот разговор, он был готов еще раз выслушать обер-лейтенанта. Но разговор должен быть иной. Пленному, как видно, передалась эта мысль, и он снова заговорил.
Он вовсе не так глуп, как думает советский генерал. Он сведущ в некоторых важных проблемах этой войны. Он вовсе не командир танка. Он по образованию экономист, а по общественному положению коммерсант, «вженившийся» в небольшое предприятие своего тестя. На войну он поехал получить орден. Вот уже несколько месяцев он служит в штабе Клейста. Клейст представляет к наградам только участников боев. Вот почему умные люди один раз совершают поездку в бой.
