Марк Колосов - Товарищ генерал
Зина уединилась с рыженькой сестрой и, проговорив с ней с полчаса, подарила ей на память свою фотокарточку. Когда Зина легла, Шиков с небрежным видом попросил рыженькую сестру показать карточку ему и незаметно положил ее к себе в, карман.
Зина спала чутко и сквозь сон слышала сначала громкий разговор и смех Шикова, тихие голоса сестер, стук ходиков. Потом наступила тишина. Вдруг сильный треск и звук лопающегося воздуха разбудил ее. Она соскочила с печки. В горнице никого не было.
Она бросилась к окну. Полная луна заливала двор безжизненным, неярким светом. За камышовой изгородью в степи виднелся танк, на его башне, в белом овале, чернел крест.
Мгновенный страх от одиночества и от незнания того, что надо предпринять, охватил Зину. Мысль ее лихорадочно работала: лишь бы не попасть в плен к гитлеровцам! На столе стояла керосиновая лампа, на стене висел тулуп. Вдруг она сообразила: можно поджечь горницу! Они не посмеют войти в горящий дом! Тем временем она накинет на себя тулуп и выскочит во двор.
Приняв это решение, Зина заложила дверь на засов и снова поглядела в окно.
Она увидела, как вылезли из танка немцы и как навстречу им шел человек с поднятыми руками, в котором она с ужасом узнала своего спутника.
Протиснув его в люк, гитлеровцы завели мотор" и танк, сделав полный оборот, неуклюже пополз в степь.
Снова послышались звуки взрывов, частый треск пулеметных очередей. Зина догадалась, что бой не кончен. Она отложила засов и, выскочив на улицу, бросилась к соседней хате. Там никого не было.
Тогда Зина твердо решила идти на звук выстрелов. Проселочная дорога привела ее в лощину. Зина разглядела издали несколько палаток.
"Это полковой пункт первой помощи! — радостно сказала она себе. — Здесь наши!" И побежала изо всех сил,
Когда Шиков выбежал на звук пушечного выстрела, раздавшегося совсем близко, он увидел немецкий танк и с этой минуты решил, что все кончено село занято, запасной полк разбит.
"Все кончено, а я жив! Я чудом уцелел. Мне, значит, суждено жить!"
И он мысленно представил себе то время, когда он будет рассказывать, как он по странной случайности избежал гибели, в то время как люди, которые были с ним, погибли,
"И я мог погибнуть вместе с ними!"
Он представил себе Климова, спокойствием которого еще вчера восхищался, и мысленно пожалел его.
"Да, видно, на войне ничего не значит то, как себя человек чувствует. Е.Г)Т командир полка Климов был глубоко уверен, что уничтожит прорвавшиеся танки, уже и пленных собирался допрашивать, а что получилось?"
Заглядывать вперед Шиков не любил. В одном он был уверен: для него война кончилась. В остальном он полагался на свою сообразительность и на судьбу, которая всегда была к нему милостива.
Он не понимал, о чем спорили между собой немцы, но по выражению их лиц догадывался, что они чем-то взволнованы и речь идет о нем.
Он знал, как обращаются они с пленными, и был крайне удивлен тем, как мягко с ним обходились. Улавливая мельком их взгляды, он смутно почувствовал, что к нему относятся не как к другим пленным. Разные мысли приходили ему в голову.
"Чем объяснить такое отношение? Может быть, тем, что я сам вышел к ним? Или тем, что я умею себя держать? Моя манера поведения внушает им уважение ко мне. Я не выражал страха и шел к ним совершенно спокойно. Они это оценили. Теперь они спорят обо мне — кто я такой, куда меня доставить. Разве бы они так спорили о всяком другом пленном?"
Сознание собственной исключительности и тут не покинуло Шикова. Он и теперь был убежден в неотразимости впечатления, произведенного им на немцев, и это льстило его самолюбию.
"Я не похож на тех младших лейтенантов, которые наружностью и манерами сразу выдают свою грубую неотесанность. Они вовсе не стригут всех под одну гребенку", — соображал он.
Отец Шикова, как было уже сказано, до революции был торговцем. Он вспоминал о том времени, ворча на Советскую власть.
Шиков-сын только хохотал: отец казался ему жалким. Молодой Шиков уважал силу. Сила была на стороне тех, кем был недоволен отец. Шиков-отец сам признавал это. Он был заинтересован в том, чтобы молодой Шиков воспитывался в новом духе.
— В мое время можно было и без образования неплохо жить, — говорил отец. — Теперь время другое. Одним умом и цепкостью не проживешь. Из всех наук марксизм силу большую заимел… Не всякий может одолеть!
Но Шиков-сын мало придавал значения тому, что говорил отец.
Учиться и трудиться он не любил. К великому своему удовольствию он видел, что был в этом не одинок. Сын директора мясомолочного треста Щеткин утверждал, что старая жизнь была безрадостной, а нынешняя — наоборот. Надо поэтому жить весело и беззаботно.
— В старое время молодежь угнетали, — говорил он, — а теперь есть полная свобода делать все, как тебе заблагорассудится!
В нравоучениях и упреках родителей Щеткину всегда слышалась одна только досада: им не удалось свою молодость провести так, как проводит ее он. Хотят, чтобы и он сдерживал свои желания. А для чего?
Щеткин говорил о людях старого поколения:
— Они жили плохо. Они завоевали нам эту счастливую жизнь.
Зачем же нас попрекать этим?
Шиков-сын полностью разделял эти взгляды Щеткина-сына.
Теперь, попав в плен, он был крайне удивлен, что вся жизнь как-то повернулась по-другому и в ней происходит нечто такое, чего он понять не мог. Одно чувствовал Шиков: у него теперь больше преимуществ, чем у сына директора треста. Тому не отделаться от того, что его отец был депутатом городского Совета.
А он, Шиков, состоял как бы из двух половинок. Каждая могла жить при любом строе.
Все эти мысли проносились в голове Шикова с невероятной быстротой. Скорее, он ощущал это всем своим существом, нежели сознавал. В настоящую минуту его занимал вопрос: как действовать сейчас? Вариантов было так много, что он не мог остановиться ни на одном из них и, как всегда в таких случаях, предпочел плыть по течению.
Припомнив несколько немецких слов, он дал понять, что имеет отношение к штабу фронта и направлялся по особому заданию в штаб армии генерала Харитонова. Слова эти, как ему показалось, были высказаны твердо и пренебрежительно.
Душевное состояние Шикова сделало скачок от страха к наглости, и он потребовал, чтобы его доставили к самому главному лицу.
* * *Между тем немецкие рации уже передавали весть о том, что.
произошло в селе у переправы. Читая донесения, командующий 1-й танковой армией генерал Клейст. не мог определить причину неудачи. Истинную причину Клейст не мог определить, так как в донесениях не был упомянут дерзкий поступок русского пехотинца.
Поступок Карташова не соответствовал официальным представлениям, которые насаждались сверху донизу в немецкой армии о русских. Такой поступок не был предусмотрен немецким боевым уставом, и командир немецкого танкового полка, пытавшегося захватить переправу, понимал, что это обстоятельство не могло быть признано уважительной причиной невыполнения задачи.
Вот почему он, когда к нему был доставлен Шиков, спорил с другим офицером. Спор этот вовсе не касался Шикова. Спор шел о том, как официально объяснить невыполнение задачи.
Офицер настаивал, что нужно выдвинуть другую причину. При этом он искоса поглядывал на Шикова, соображая: может ли этот пленный показать, что у русских был не артиллерийский дивизион, а артиллерийский полк? Тогда, в соответствии с боевым уставом, прорваться к переправе было невозможно и отход был оправдан.
Искоса поглядывая на Шикова, немец думал: удастся ли ему внушить пленному такое показание? Этим объяснялось вежливое обращение офицера с Шиковым.
— Нам было известно, что в селе стоял запасной полк. В русском боевом уставе сказано, что у запасных полков нет артиллерии. Каким образом там оказался… артиллерийский полк?!
Хотя Шиков знал, что против немцев действовал один дивизион майора Усова, он, поняв намек, не моргнув глазом бодро произнес:
— Артиллерийский полк оказался случайно. Пушки переправлялись на левый берег, когда ваши танки были в двадцати километрах от переправы. Командир запасного полка задержал пушки!
Получив это донесение, генерал Клейст был не в духе. Всякие случайности в военном деле выводили его из себя. Из-за простой случайности его танки не прорвались к переправе.
"Но почему же все-таки в селе оказался артиллерийский полк?
Куда он направлялся? В донесении сообщалось, что добровольно сдавшийся в плен русский офицер имеет отношение к штабу фронта".
Клейст решил лично допросить Шикова.
Когда Шиков вошел в кабинет Клейста, он увидел высокого худого старика с морщинистой и дряблой кожей, с неподвижным взглядом слегка выпученных глаз. Шиков пытался вспомнить: кого же этот немец напоминает ему? Вдруг он обрадованно улыбнулся. Он наконец установил сходство. Генерал был похож на филина.
