Чингиз Гусейнов - Магомед, Мамед, Мамиш
- Хорошо, что не слышит она! - сказал Хасай (но Мамиш в этом не уверен).Такой бы тарарам устроила здесь, хоть переезжай! - (это правда). - ...А что? И пра-во на то имеет, и положение обязывает! - Казалось, стены имеют уши, и Хасай на всякий случай пытается усластить речь: кто знает, а может, во время недав-него ремонта Х.-х. уговорила рабочих вмонтировать в стену передатчик и теперь настроилась на нужную волну, пилкой ногти подтачивает и разговор подслуши-вает?
- Хуснийэ-ханум по высокому ее положению и расхо-ды требуются высокие, и они составляют... нет-нет, я не жалуюсь... почти половину моих доходов. Если не ве-рите, пойдите и у нее самой спросите. Как же - немедленно побегут и спросят!.. Нередкие стычки между Хасаем и Х.-х. в угловом доме, перехо-дящие затем в семейные скандалы, обычно вспыхивали и протекали однотипно. Спектакль. Место действия - угловой дом, время действия - наши дни. В первом действии Х.-х. стоит на балконе и во все глаза смотрит в ворота, ждет появления Хасая. Хасай переступает порог дома и входит во двор. Х.-х., будто выдернули кольцо из гранаты, взрывается и обрушивает на Хасая осколки.
Фразы обдуманы заранее, и в них вложены вся злость, гнев и презрение к нему. Причина - женщина. Кто-то застукал Хасая. Сначала достается "нищему амбалу Гюльбале", затем матери - "буржуйке", их духу и па-мяти о них; далее следуют братья его; речь смешанная, русско-азербайджанская; от этого слова приобретают особый колорит.
Хасай, сжав губы, молча и не спеша, потому что спеш-ка унижает человека, а солидного и подавно, поднима-ется по лестнице, будто ругань адресована не ему, а кому-то третьему, хотя никого вокруг вроде бы и нет. Хасай уже на втором этаже.
На лице полнейший покой. Сейчас даже зевнет от скуки.
Пока Хасай доходит до своей квартиры, расходуется и энергия Х.-х., горло ее не выдерживает нагрузки, го-лос слабеет.
Хасай хватает Х.-х. за руку и втаскивает в комнату. Во втором действии дверь и окна затворены наглухо. Закрыты даже плотные, из сплошного дерева ставни за оконными рамами и застекленной дверью. Из комнаты, погруженной в полутьму, рвется наружу ругань, как язычки пламени из горящего дома. Иногда Х.-х. хрипит, будто душат ее. Крики перемежаются звуками разбиваемой посуды. Схватка достигает апогея.
И вдруг, как на Каспии и нигде более, наступает штиль. Такая тишина, что и словами не выразить. Непосвящен-ный может подумать, что Хасай задушил Х.-х. или в его грудь вонзен по рукоять нож. На самом деле разви-вается своим ходом третье действие: ругаясь и толкая друг друга, Хасай и Хуснийэ переходят во внутреннюю комнату, именуемую спальней.
Дается воля рукам: она больно щиплет его, он пытается зажать ей рот (хотя она уже и не кричит), хватает за руки, чтоб не щипалась, не больно, но чувствительно бьет по лицу. Х.-х., спотыкаясь, грохается на кровать, и шлепанцы удачно минуют люстру, ударяясь о потолок. Хасай, не удержав равновесия, падает на Х.-х. Кровать просторная и мягкая, покрыта дорогим парчо-вым покрывалом; оно сминается, съеживается, шуршит, трещит, дыбится, об него вытираются туфли Хасая, но оно терпит, сносит унижения, в обиде отворачивается и прощает им, вздрагивая, как только капают на него го-рючие слезы Хуснийэ-ханум.
Искра здесь, искра там - и вспыхивает пламя, на сей раз пламя любви.
И заключительная сценка: дверь и окна настежь. Х.-х. взлохмаченная, она поправляет рассыпавшиеся волосы. У нее очень красивое румяное лицо, глаза светятся. Ха-сай устало зевает, садится за стол на балконе и ждет, когда Хуснийэ-ханум, его незаменимая ласковая жена, подаст ему терпкий чай в грушевидном стаканчике, снимающий усталость и гасящий жажду. Самый крупный скандал разыгрался в связи с Реной. Хватилась Х.-х., а паспорта ее нет. Тогда Хасай часто уезжал в командировки. Вот и сейчас он в Москве, а паспорта ее, который хранился в ящике письменного стола, на месте не оказалось. Исчез паспорт. А полезла она в ящик, чтобы взять облигации, вернее, тетрадь со списком-колонкой номеров. Дом - стог, паспорт - иг-ла; весь дом перерыла - нет и нет. Когда Хасай позвонил из Москвы, она спросила, где ее паспорт.
Хасай замялся, а потом сказал, что случайно захватил с собой, когда брал свой. Это забылось.
Спустя некоторое время он снова уехал, на сей раз в Киев.
И, как назло, снова Х.-х. понадобилось влезть в ящик стола все за той же тетрадью. "А ну-ка, где мой паспорт?.." Глядит, нету! Решила не спрашивать, а когда муж вернулся, обыскала его пиджак - и вот он, ее паспорт! У него в кармане!
Долго ломала Х.-х. голову над тем, зачем Хасаю пона-добился ее паспорт. Перед очередной поездкой его ре-шила спрятать свой паспорт.
Хасай собирал чемодан, был хмур и рассеян. Чего-то ему явно не хватало. Он входил в комнату, потом в другую, облазил шкаф, свой стол перерыл.
- Что ты ищешь? - спросила Хуснийэ-ханум.
- Да вот бумажку мне одну надо... Никак не найду... Куда она запропастилась?.. И она ему вдруг с ходу:
- Может, тебе снова мой паспорт нужен?! Хасай, не ожидавший такого вопроса, осекся, тут же вспыхнул: "У, гадюка!"
"Женщина!" - как всегда в таких случаях, мелькнуло у Хуснийэ. Но при чем тут паспорт? И от мысли, ко-торая ее осенила, Хуснийэ чуть не лишилась чувств. "Так вот почему нужен паспорт!.." И решительно сказала:
- Номер на двоих?! С моим паспортом любовницу возишь, подлец! И попала в точку.
"Кто капнул?" - было первой мыслью Хасая. Кого же он видел в Ленинграде? Постой, постой, не соседку ли с их улицы? Да, это была она, давняя приятельница Хуснийэ. Попался как мальчик. А делал он вот что: брал паспорт Хуснийэ и привозил с собой Рену, в гос-тинице, где ему бронировали место, заполнял бланки, протягивал паспорта и получал номер на себя и на "за-конную жену".
На сей раз трюк не удался. Какая досада!.. Но, хотя мо-мент и упущен, он набросился на Хуснийэ:
- Какой паспорт? Какая женщина?! Но атаковала уже Хуснийэ:
- Я все про твои грязные проделки знаю! Все мне о тебе докладывают, знай! Дорого обойдется тебе твой обман.
Далее все пошло по заведенному порядку, очередная сцена с битьем посуды, которая и на сей раз заверши-лась вихрем страстей (а как еще сказать?); Х.-х., изви-ните, была неутомима; и Хасай, можете спросить, жа-лел, что растратил весь свой пыл; а силы, известно, уже не те.
Недавно у него впервые очень что-то неладно стало с сердцем. Будто вскипало в верхней части, что-то бо-лью отдавалось почему-то в ноге. Хасай даже остано-вился на улице, присел на скамейку в сквере. Потом так же вскипело сердце к вечеру, когда он увиделся с Реной. Но Хасай виду не подал, смолчал: как признать-ся в этом ей? Отпугнуть?.. Но сейчас, после бурной сцен-ки с Х.-х., он успокоился - есть еще порох!.. Вот какая она, Хуснийэ-ханум, и вот о ком вспомнил Хасай, глянув на Мамиша.
- Аллах, да будем недосягаемы для Хуснийэ! - взмо-лился Ага.
- Ты прав, брат! - Гейбат кивнул подстриженной под машинку большой головой. Толстая кожа на бычьей шее на миг разгладилась и снова сложилась гармошкой.- А что до твоей помощи, до самой смерти не забудем ни я, ни Ага. (Хасай предлагал ему: "Давай выдвину!" Но Гейбат каждый раз отнекивался: "Нет уж, спасибо! Мой ресторан - мое ханство!") Сам себе хозяин. И Ага доволен. Кто знает, где бы сейчас,- вздохнул Гейбат,- да, где бы сейчас гнили его кости! Ты и квартиру ему выхлопотал, и на работу прибыльную устроил, а даль-ше он сам уже,- Бахтияровы это умеют, создай им только условия - в гору пошел!
В ведении Аги все точки питания в городе. Шашлыч-ный принц, владыка чрева - как сказал однажды о нем Гюльбала, относившийся к дядям как ровня на правах старшего сына аксакала рода Хасая; а условия, создан-ные Are, были не совсем просты; без схемы тут не обойтись. Хасай Are, это ясно; Агу взяли на войну с третьего курса индустриального, а когда он вернулся с помощью Хасая, товарищ его по институту стал боль-шим человеком да еще оказался троюродным братом жены Аги Мелахет. "Может, учебу продолжишь? - он ему.- Помогу восстановиться".- "Нет, поздно мне уже учиться, семью содержать надо!" Ну тот и помог; Ага этим знакомством, по совести сказать, не злоупотреб-лял, а потом того перевели на работу в другую респуб-лику, и ниточка эта теперь резервная.
- В каждом ресторане,- продолжает Гейбат, нахо-дившийся у Аги под двойным подчинением, дай бог каж-дому такое, родственным и служебным,- специальная для него кабина, и стройные юноши подносят ему, как шаху, лучшие блюда!.. Ко мне он не ходит, у меня та-ких юношей нет, а если зайдет вечером (идут перечис-ления знаменитых "точек" с названиями рек, озер, го-родов, гор, долин, сказочных героев, цветов... Мамиш и не предполагал, что их столько, а Гейбат все новые и новые подкидывает) в "Дружбу", "Интурист", дирек-тор принимает стойку "смирно" и оркестр играет в его честь победный марш!
- Еще неизвестно, кто из вас главный! - сказала Рена. У Аги чуть порозовела прилипшая к скулам сухая кожа.
- А что? - в тон ей Хасай.- Я бы лично предпочел быть на месте Аги.
Рена довольна, что Гейбат замял оплошность Хасая, когда тот упомянул Х.-х. Неприятно слышать ее имя и неприлично даже. Ох эти нравы!., а они... беззлобно, но все-таки! сколько можно? Ей, Рене, это не по нраву: она победила в открытой борьбе, и чего злопыхать? Уши закрывала при гостях - "Умоляю, не надо!" - и штра-фовала ("У нас штраф: кто скажет Х.-х., клади на стол рупь!"); первое время куражился Ага: "А я вот скажу и наперед еще",- и ладонями о стол, а меж них хру-стящая новенькая; но со временем помогло, перестали, а тут вдруг снова.
