Василий Шукшин - Калина красная
-- Так а совсем уехал-то? Чего сказал-то?
-- Сам, говорит, не знаю.
-- Да пошли ты его к черту! Плюнь. Ка-кой! "Сам не знаю". У него жена где-нибудь есть. Что говорит-то?
-- Не знаю. Никого, говорит, нету.
-- Врет! Любка, не дури: прими опять Кольку, да живите. Все они пьют нынче! Кто не пьет-то? Мой вон позавчера пришел... Ну, паразит!.. -- И Верка, коротконогая живая ба-бочка, по секрету, негромко рассказала: -Пришел, кэ-эк я его скалкой огрела! Даже сама напугалась. А утром встал -голова, говорит, болит, ударился где-то. Я ему: пить надо меньше. -- И Верка мелко-мелко засмеялась.
-- И когда успела-то? -- удивилась опять Любка своим мыслям.
-- А? -- не поняла Верка.
-- Да когда, говорю, успела-то? Видела-то... всего сутки. Как же так? Неужели так бывает?
-- Он за что сидел-то?
-- За кражу... -- И Любка беспомощно посмотрела на подругу.
-- Шило на мыло, -- сказала та. -- Пьяницу на вора... Ну и судьбина тебе выпала! Живи одна, Любка. Может, потом путный какой подвернется. А ну-ка да его опять воровать по-тянет? Что тогда?
-- Что тогда? Посадют.
-- Ну, язви тебя-то! Ты что, полоумная, что ли?
-- А я сама не знаю, чего я. Как сдурела. Самой против-но... Вот болит и болит душа, как, скажи, век я его знала. А знала -- сутки. Правда, он целый год письма слал...
-- Да им там делать-то нечего, они и пишут.
-- Но ты бы знала, какие письма!..
-- Про любовь?
-- Да нет... Все про жизнь. Он, правда, наверно, повидал много, черт стриженый. Так напишет -- прямо сердце забо-лит, читаешь. И я уж и не знаю: то ли я его люблю, то ли мне его жалко. А вот болит душа -- и все.
А Егор в это самое время делал свои дела в райгороде.
Перво-наперво он шикарно оделся.
Шел по улице небольшого деревянного городка, по дере-вянному тротуару, в новеньком костюме, при галстуке, в шляпе, руки в карманах.
Зашел на почту. Написал на телеграфном бланке адрес, сумму прописью и несколько слов привета. Подал бланк, об-локотился возле окошечка и стал считать деньги.
-- "Деньги передашь Губошлепу", -- прочитала девушка в окошечке. -Губошлеп -- это фамилия, что ли?
Егор секунду-две думал. И сказал:
-- Совершенно верно, фамилия.
-- А чего же вы пишете с маленькой буквы? Ну и фами-лия!..
-- Бывают похуже, -- сказал Егор. -- У нас в тресте один был -Пистонов.
Девушка подняла голову. Она была очень миленькая де-вушка, глазастенькая, с коротким тупым носиком.
-- Ну и что?
-- Ничего. Фамилия, мол, Пистонов. -- Егор был серье-зен. Он помнил, что он в шляпе.
-- Ну, и... нормальная фамилия.
-- Вообще-то нормальная, -- согласился Егор. И вдруг забыл, что он в шляпе, улыбнулся. И обеспокоился. -- Скажите, пожалуйста, -- сунулся он в окошечко, -- вот я при-ехал с золотых приисков, а у меня совершенно тут никаких знакомых...
-- Ну и что? -- не поняла девушка.
-- У вас есть молодой человек? -- прямо спросил Егор.
-- А вам что? -- Тупоносенькая вроде не очень удиви-лась, а даже оставила работу и смотрела на Егора.
-- Я в том смысле, что не могли бы мы вместе совершить какое-нибудь уникальное турне по городу?
-- Гражданин!.. -- строго повысила голос девушка. -- Вы не хамите тут! Вы деньги переводите? Вот и переводите.
Егор вылез из окошечка. Он обиделся. Зачем же надо бы-ло оставлять работу и смотреть ласково? Егор так только и понимал теперь: девушка, прежде чем зарычать, смотрела на него ласково. К чему, спрашивается, эти разные штучки-дрючки?
-- И сразу на арапа берут! -- негромко возмутился он. -- "Гражданин!.." Какой я вам гражданин? Я вам -- товарищ и даже друг и брат.
Девушка опять подняла на него большие серые глаза.
-- Работайте, работайте, -- сказал Егор. -- А то только глазками стрелять туда-сюда!
Девушка хмыкнула и склонилась к бланку.
-- Шляпу, главное, надел, -- не удержалась и сказала она, не глядя на Егора.
И квиточек отдала, тоже не глядя: положила на стойку и занялась другим делом. И попробуй отвлеки ее от этого дела.
-- Шалашовки, -- ругался Егор, выходя с почты. -- Вы у меня танец маленьких лебедей будете исполнять. Крако-вяк!.. -- Он зашагал к вокзальному ресторану. -- Польку-ба-бочку! -- Егор накалял себя. В глазах появился тот беспокой-ный блеск, который свидетельствовал, что душа его строну-лась и больно толкается в груди. Он прибавил шагу. -- Нет, как вам это нравится! Марионетки. Красные шапочки... Я вам устрою тут фигурные катания! Я наэлектризую здесь атмосферу и поселю бардак. -- Дальше он и вовсе бессмыс-ленно бормотал, что влетит в голову: -- Тарьям-па-пам, та-рьям па-пам!.. Тарьям-папам-папам-папам...
В ресторане он заказал бутылку шампанского и подал юркому человеку, официанту, бумажку в двадцать пять руб-лей и сказал:
-- Спасибо. Сдачи не нужно.
Официант даже растерялся...
-- Очень благодарен, очень благодарен...
-- Ерунда, -- сказал Егор. И показал рукой, чтоб офици-ант присел на минуточку. Официант присел на стул рядом. -- Я приехал с золотых приисков, -- продолжал Егор, изучая податливого человечка, -- и хотел вас спросить: не могли бы мы здесь где-нибудь организовать маленький бардак?
Официант машинально оглянулся...
-- Ну, я грубо выразился... Я волнуюсь, потому что мне деньги жгут ляжку. -- Егор вынул из кармана довольно толс-тую пачку десятирублевок и двадцатипятирублевок. -- А? Их же надо пристроить. Как вас зовут, простите?
Официант при виде этой пачки очень обеспокоился, но изо всех сил старался хранить достоинство. Он знал: людям достойным платят больше.
-- Сергей Михайлович.
-- А? Михайлыч... Нужен праздник. Я долго был на Се-вере...
-- Я, кажется, придумал, -- сказал Михайлыч, изобразив сперва, что он внимательно подумал. -- Вы где останови-лись?
-- Нигде. Я только приехал.
-- По всей вероятности, можно будет сообразить... Что-нибудь, знаете, вроде такого пикничка -- в честь прибытия, так сказать.
-- Да, да, да, -- заволновался Егор. -- Такой небольшой бардак. Аккуратненький такой бардельеро... Забег в ширину. Да, Михайлыч? Вы мне что-то с первого взгляда понрави-лись! Я подумал: вот с кем я взлохмачу мои деньги!
Михайлыч искренне посмеялся.
-- А? -- спросил Егор. -- Чего смеешься?
-- О'кей! -- весело сказал Михайлыч. -- Ми фас понъяль.
Поздно вечером Егор полулежал на плюшевом диване и разговаривал по телефону с Любой. В комнате был еще Ми-хайлыч, и заходила и что-то тихонько спрашивала Михайлыча востроносая женщина с бородавкой на виске.
-- Але-е! Любаша!.. -- кричал Егор. -- Я говорю: я в воен-комате! Никак не могу на учет стать! Поздно?.. А здесь до-поздна. Да, да. -- Егор кивнул Михайлычу. -- Да, Любаша!
Михайлыч приоткрыл дверь комнаты, громко хлопнул и громко пошел мимо Егора. И когда был рядом, громко крик-нул:
-- Товарищ капитан! Можно вас на минуточку?!
Егор кивнул ему головой, мол, хорошо, и продолжал раз-говаривать. А Михайлыч в это время беззвучно показушно хохотал.
-- Любаша, ну что же я могу сделать?! Придется даже но-чевать, наверно. Да, да...
Егор долго слушал и "дакал". И улыбался, и смотрел на фальшивого Михайлыча счастливо и гордо. Даже прикрыл трубку ладошкой и сообщил: -Беспокоюсь, говорит. И жду.
-- Жди-жди, дол... -- подхватил было угодливый Михай-лыч, но Егор взглядом остановил его.
-- Да, Любушка!.. Говори, говори: мне нравится слушать твой голосок. Я даже волнуюсь!..
-- Ну, дает! -- прошептал в притворном восхищении Ми-хайлыч. -Волнуюсь, говорит!.. -- И опять засмеялся. Бессо-вестно он как-то смеялся: сипел, оскалив фиксатые зубы. Егор посулил хорошо заплатить за праздник, поэтому он ста-рался.
-- Ночую-то? А вот тут где-нибудь, на диванчике... Да ничего! Ничего, мне не привыкать. Ты за это не беспокойся! Да, дорогуша ты моя!.. Малышкина ты моя милая!.. -- У Его-ра это рванулось так искренне, так душевно, что Михайлыч даже перестал изображать смех. -- До свидания, дорогая моя! До свидания, целую тебя... Да я понимаю, понимаю. До сви-дания.
Егор положил трубку и некоторое время странно смотрел на Михайлыча -смотрел и не видел его. И в эту минуту как будто чья-то ласковая незримая ладонь гладила его по лицу, и лицо Егора потихоньку утрачивало обычную свою жесто-кость, строптивость.
-- Да... -- сказал Егор, очнувшись. -- Ну что, трактирная душа? Займемся развратом? Как там?
-- Все готово.
-- Халат нашли?
-- Нашли какой-то... Пришлось к одному старому артис-ту поехать. Нет ни у кого!
-- А ну?
Егор надел длинный халат, стеганый, местами вытертый. Огляделся.
-- Больше нигде нету, -- оправдывался Михайлыч.
-- Хороший халат, -- похвалил Егор. -- Н-ну... как я велел?
Михайлыч вышел из комнаты.
Егор прилег с сигаретой на диван.
Михайлыч вошел и доложил:
-- Народ для разврата собрался!
-- Давай, -- кивнул Егор.
Михайлыч распахнул дверь... И Егор в халате, чуть скло-нив голову, стремительно, как Калигула, пошел развратни-чать.
"Развратничать" собрались диковинные люди: больше пожилые. Были и женщины, но какие-то все на редкость не-красивые, несчастные. Все сидели за богато убранным сто-лом и с недоумением смотрели на Егора. Егор заметно оторо-пел, но вида не подал.
