Александр Володин - Дульсинея Тобосская
Луиса прямо-таки поводило от нежелания говорить об этом. Он потянулся, хотел было уйти прочь, обернулся...
- Хорошо, я скажу вам. Но только для того, чтобы покончить с этим разговором.
- Да.
- Ну, жила на нашей улице жена угольщика. То есть жил угольщик, и у него была жена. Но это, разумеется, должно быть между нами. Она полюбила меня.
- Она вам об этом сама сказала?
- Она сказала, чтобы я пришел к ней в кладовую. И я пришел. Но Бог воспрепятствовал нашей любви.
- Как он это сделал, милый? Было какое-нибудь знамение?
- Нет, но... Он не позволил мне ответить на ее любовь, как должно. И жена угольщика посмеялась надо мной.
- Еще замужняя женщина. Колодец греха.
- Кладезь греха, - поправил Луис.
- Она хоть красивая была? Кладезь распутства.
- Ничего. У нее только были чуть приподняты плечи, так что голова оказывалась обращенной немного вниз, как будто она что-то искала под ногами. Но это не имеет значения.
- Она не любила вас.
- Зачем же она позвала меня в кладовую?
- Может быть, она всех туда звала?
- Но над ними же она не посмеялась.
- Наверное, им не было нужно, чтобы их любили.
- Но и мне не было нужно! Мне и теперь не нужно! Как жаждущая лань ищет путь к источнику, так душа моя ищет Бога!..
- Она смотрела на вас, эта угольная яма?
- А как иначе, наверно, смотрела.
- Она смотрела на вас, например, как я на вас смотрю?
- Откуда я знаю, там было темно.
- Она не любила вас.
- Но это теперь уже не имеет значения, я говорил вам не раз! К небу обращается душа моя и молит дать ей покой!
- Сколько времени вы мучились, родной мой...
- Не мучился я, черт побери, не мучился! Когда я решил уйти от земной суеты...
- Зачем же, родной мой, вы решили?!
- А ради покоя и счастья, несравненная!
- А если вы напрасно решили?
- В моей душе сомнений нет.
- А если вы начнете сомневаться?
- Почему это я вдруг начну сомневаться?
- А если вы поймете, что вас любят?
- Довольно. Вам что-то померещилось, и вот вы морочите себя и меня.
- Так померещилось, что я четвертую ночь не сплю.
- Тогда давайте говорить начистоту. Ведь причина-то вся только в том, что я на кого-то там оказался похож!
- На Дон-Кихота вы похожи, родной мой.
- Но неужели вы не понимаете, что видимость обманчива! Смешно же! Пускай даже внешне и похож. Но по существу же все наоборот. Решительно все! И едва только вы это сообразите, как тут же меня возненавидите и начнете хихикать за моей спиной точно так же, как жена угольщика.
- Нет уж.
- Но вы обо мне вообще никакого представления не имеете! В ваших глазах я ничтожный семинарист, с которым вы можете делать все, что вам заблагорассудится! Так нет же, о прелестная! Тут ты здорово ошиблась! Может быть, вот здесь (он указал на свою грудь) - я свободнее и мудрее вас всех! Вы жалеете меня, я несчастный человек? Что же! Я, как тайный дар, храню свое право быть несчастным! И это мое дело. И это никого не касается.
- Как вы хорошо говорите.
- Но что вы ответите мне на это?
- Может быть, я не все поняла - не сердитесь, но я... старалась бы, чтобы вам не было со мной скучно.
- Да не об этом же!..
- Простите меня за эту необразованность. И простите, что я не являю собой венец красоты, тем более что годы идут. Конечно, волосы мои не золото. Санчика права. Но все-таки... Видите, какой отлив? Рыжина. Это сейчас модно. Да и руки, что поделаешь, не слоновая кость, но во всяком случае посмотрите сами. А те части тела, которые целомудрие скрывает, - особенно восторгаться, может быть, и не стоит, но и стыдиться тоже нечего.
- Боже, не покидай меня! Приди ко мне на помощь! Обрати ко мне свои очи, и я буду спасен! Дай мне силы устоять!
- Лишь одному человеку я могу отдать все это и вдобавок свободу. Вы для меня умнее, красивей и возвышенней всех, кто домогается моей руки.
- Не хватало того, чтобы вы сравнили меня с этими скотами!
- Да вы что? Ревнуете?!
- К ним?.. Они мне безразличны, как бродящие по лугу коровы. Как козлы! Как ослы! Но они сыты и довольны, они - стадо, а я всегда буду один.
- Если бы вы захотели, вы были бы не один.
- Какой-то абсурдный разговор! Ночью! В поле! Мне холодно! Когда все это не имеет смысла! Предположим, я даже что-то испытывал бы к вам.
- Я знаю это! Вы и виду не подаете, но я чувствую.
- Я говорю - предположим! Ваша наивность, ваша сердечность и, что греха таить, ваше расположение ко мне - и все это в такой обстановке, - да, предположим, привлекает меня к вам.
- А меня как влечет к вам, родной мой...
- Я сказал - не влечет, а привлекает.
- И меня привлекает. И тянет.
- Господи, ты решил наказать меня! Я заблудился! Я погибаю! Но я должен с этим бороться!
- То есть...
Альдонса положила ему руки на плечи, приблизила к нему лицо.
- Но...
Когда же они оторвались друг от друга, то не сразу смогли заговорить. Запинаясь и дрожа, словно в ознобе, Альдонса сказала:
- Кто как умеет... тот так и верует. Я верующая в любовь и ласку. А кто никого не любит - тот грешник.
- Да, я мог бы полюбить вас так, как едва ли смог бы кто-либо другой! Никогда, ни в чем не обидел бы вас, как сейчас я молюсь небу!.. Но вот это как раз мне и страшно.
- Я не понимаю...
- Это трудно объяснить, но... я попытаюсь. Люди любят по-разному. Одни ищут наслаждения и счастья для себя или прежде всего для себя. А другие, и я такой, жаждут радости только для любимого человека. Если он счастлив моей любовью - то и я счастлив. Если ему плохо - то мне хуже стократ.
- Как это хорошо!
- Но в том-то и дело, что я не уверен, что смогу принести вам счастье. Я страшусь, что вам со мной не будет так хорошо, как с другим. Хотя бы с этими молодцами, которые кружат над вами. Я не могу об этом не думать.
- Как это хорошо!
- Чем же это хорошо?
- Потому что тогда все в порядке.
- Почему ж все в порядке?
- Потому что все это неважно.
- Да как же, черт побери, неважно!
- Потому что я точно такой человек, как вы говорили. Если только вам будет со мной хорошо, так и мне будет хорошо. Если только вы будете со мной счастливы, так и мне больше ничего не нужно.
- Если бы это была правда. Ах, если бы вы не обманывали меня и себя... Ведь ничего неизвестно. Ведь мало ли, может быть, это, не знаю, в каком-то смысле и судьба?.. - в сильном волнении сказал Луис.
Луна медленно опускала веко, гася свой свет.
- А жениться на мне не обязательно. Пускай это место и послужит могилой моей чести.
Стало совсем темно, чтобы ничего не было видно.
Но вот сквозь длинную щель в лучах горы и долы осветила заря. Послышались вздохи и зевки просыпающихся поклонников, блеяние коз и первые, еще сонные, стенания.
- Санчо!
Это кричала Санчика. Она подошла к погасшему костру, делая вид, что не замечает спящих Луиса и Альдонсу.
Луис и Альдонса одновременно повернулись на другой бок, как супруги, привыкшие спать на узкой постели, или как любовники, для которых и широкое поле - тесное ложе любви.
- Санчо! - кричала Санчика
- Мы спали! - проснулся Луис.
- Солнце мое, - проснулась Альдонса. Луис повернул ее к себе.
- Светло.
- Все спят.
- Здесь Санчика.
- Она не видит.
- Вижу, - возразила Санчика.
Из-за пригорка показался хмурый Санчо.
- Я за тобою, отец. Видишь, ты уже не нужен здесь. Сходились озябшие поклонники. При виде Альдонсы и Луиса остолбенели.
- В чем дело?..
- Что такое? Кто такой?
- Да смотрите же, кабальеро!
- Эй, все сюда!..
- Надо им сказать, - решила Альдонса.
- Кабальеро, произошла неприятность, - сказал Луис. Поклонники стояли плечом к плечу, как в строю. Альдонса встала, закалывая волосы.
- Я была ему женою в эту ночь.
- Не надо так говорить, Дульсинея, - сказал поклонник.
- Всю ночь я была ему женою.
Поклонник обратился к Луису: Дульсинея шутит?
- Нет.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что опозорил ее?
- Если вам кажется, что это позор, то считайте так.
- Не хочешь ли ты сказать, что под покровом темноты лишил Дульсинею чести?
- Я сама просила его. Я сама выбрала его из всех. Кто запретит мне любить того, кого я хочу? Поклонники молчали:
- Никто из вас не может распоряжаться мною. Никто не может меня судить. Никому не давала слова.
Поклонники стали говорить между собой - негромко, не рассчитывая на то, что она их поймет:
- Вот кто был для нас символ чистоты и верности.
- Вот на кого молилась молодежь.
- Опорочила достоинство испанских женщин.
- Втоптала в грязь.
- Грешно презирать народ, но я всегда говорил: крестьяночки - это прелестно, но - предпочтительнее в своем амплуа.
- Народ здесь ни при чем.
- Завтра мальчишки будут носиться по улицам Толедо и орать, что Дульсинея оказалась потаскухой.
- Гулящая девка.
- Распутная тварь.
Тогда тощий Луис ринулся на врагов. Поклонники, словно этого только и ждали, загоготали, заулюлюкали и принялись швырять его один к другому, другой к третьему, и он летел, кувыркался и бежал стремглав, как слепой, вытянув перед собой длинные руки, чтобы получить злобную зуботычину и, крутясь, лететь обратно.
