Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович
Это, конечно, не совсем хорошо, но у него по крайней мере есть оправдание, у него была цель. Ему нужно было пробивать дорогу в жизни, устроить карьеру, добиться независимого положения. Он приехал в Петербург, случайно обратив на себя внимание его превосходительства, Сергея Александровича, мелким, ничтожным чиновником без связей, без знакомств, слишком хорошо знавший людей. У него не было ничего, кроме ума, труда и терпения, но с одним этим багажом, — он испытал на себе, — далеко не уедешь.
Он слишком рано выучился презирать тех самых людей, которым завидовал и перед которыми пресмыкался, в то же время презирая их. Он слишком упорно шел к цели, хотел быть человеком, жить, как другие живут, чтобы не быть слишком разборчивым в средствах. На пути попалась женщина, — нечего было разбирать слишком внимательно, сколько ей лет. Довольно и того, что она, не раз с снисходительным величием поучавшая его добродетели, помогла ему скоро стать на ноги и сделалась его любовницей. Это льстило его самолюбию, пожалуй, но пора было покончить…
С торжествующей скверной улыбкой, скользившей по тонким губам, вспомнил Евгений Николаевич, как обращались с ним сперва у Кривских. Едва скрываемое презрение под покровом холодной вежливости. На него все смотрели первое время как на несчастного проходимца, которому странно было подать руку. Анна Петровна едва кивала головой на его поклоны при встречах с ним, робко проходившим с бумагами в кабинет его превосходительства. Борис Сергеевич так презрительно щурил глаза, проходя мимо, что Никольский, бывало, вздрагивал…
Но молодой человек решил, что все будет иначе, и скоро сумел поставить себя в доме Кривских на другую ногу. Он сделался необходимым для его превосходительства, разгадав старика и его idée fixe[39] о реабилитации дворянства. Он писал ему проекты и сочинял статьи. Он, этот молодой человек, подавал ему счастливые мысли, которые его превосходительству казались собственными мыслями. Под конец старик даже привязался к способному молодому человеку, украсившему благородную голову потомка старинного рода Кривских самыми настоящими рогами. Украшение пришло не сразу. Солидный молодой человек действовал слишком осторожно с неприступной супругой его превосходительства. Он сперва ездил по ее поручениям, потом сопутствовал при поездках в деревню и вел игру с расчетом опытного негодяя, робко взглядывая на перезрелую красавицу и представляясь втайне влюбленным. Ответом было сперва снисходительно-презрительное внимание, потом ласковость, а дальше он и для Анны Петровны стал незаменимым человеком; еще шаг, — и эта самая женщина стала его любовницею, а Евгений Николаевич все более и более расправлял свои крылья…
Теперь они окрепли. Теперь он и без Кривских пойдет вперед, теперь и он может говорить о нравственности, долге и честности с таким же апломбом, как говорят они.
Так чего же хочет, наконец, от него эта старая баба? Разве она первая и последняя в таком положении?
Мало, что ли, этих развращенных перезрелых баб, обманывающих мужей, меняющих любовников, устроивающих parties carées[40], завидующих кокоткам, в том самом дамском обществе, которое лицемерно опускает глаза при чуть-чуть скабрезной сцене и мечет громы и молнии против безнравственности и испорченности женщин не их общества и посещает модные церкви для свидания с любовниками.
Они считают себя вправе делать всякую мерзость, если только мерзость эта скрыта под изящной формой, — так чем же он-то хуже этого лицемерного, развратного общества? Напротив, он лучше. Он делает гадости сознательно, во имя положения. Он проходимец, без этого всю жизнь остался бы проходимцем, а они, — они, обеспеченные, чиновные, богатые люди, они, столпы и матроны отечества, — они просто развращены до мозга костей. Так ему ли еще считать себя виноватым в том, что он хотел пользоваться жизнью, что, встретив на дороге сорокалетнюю добродетель, он понял, что эта женщина добродетельна только из страха потерять репутацию, из боязни молвы, а что, в сущности, она не прочь втайне пошалить, как и другие…
Она еще смеет упрекать его?..
Такие мысли бродили в голове Никольского, когда он, в ожидании свидания, шагал по своему кабинету, припоминая последнюю сцену с Анной Петровной. Он терпеть не мог сцен, а между тем она считала себя оскорбленной голубкой, а он являлся змием искусителем.
Положительно влюбленные старые бабы дуреют!
Мягкое звяканье звонка прервало течение мыслей Евгения Николаевича.
— Она! — проговорил Никольский и пошел сам отворять двери.
XI
СВИДАНИЕ
Кривская вошла в прихожую.
Евгений Николаевич низко поклонился. Ее превосходительство еле кивнула головой, однако руки не подала.
Она приподняла вуаль и спросила:
— Надеюсь, мы здесь одни?
— Совершенно одни. Я приказал никого не принимать.
Кривская молча прошла в кабинет, сбросила на руки Евгения Николаевича тальму и опустилась на диван.
Наступила минута тяжелого молчания.
Никольский исподлобья взглянул на бывшую свою любовницу. Она сидела, опустив голову, и, казалось, была подавлена.
«Фокусы!» — подумал Евгений Николаевич, опуская глаза.
И Кривская, в свою очередь, бросила быстрый взгляд на своего любовника. Первый момент встречи не обещал ничего утешительного.
«Однако ж отчего она не начинает?»
Только что мелькнула эта мысль, как Анна Петровна подняла голову и тихим голосом проговорила:
— Во-первых, я должна поблагодарить вас, Евгений Николаевич, за то, что удостоили принять меня…
— Помилуйте, Анна Петровна… Разве я…
Кривская нетерпеливо перебила его:
— Когда я несколько раз просила вас приехать, вы не приезжали. Вероятно, занятия мешали вам исполнить мою просьбу. Не правда ли?
В голосе Кривской звучала ирония.
— Я очень был занят. Право, очень был занят!..
— А прежде, несмотря на занятия, одно мое слово, — и вы… Оставим, впрочем, ваши занятия в стороне… Вы, кажется, не догадываетесь, почему я приехала?
— Я очень рад… — начал было Никольский.
Анна Петровна тихо усмехнулась.
— Это и видно! Я приехала спросить, что значит письмо, которое я имела честь получить от вас вчера? Что оно значит?..
Никольский хотел было отвечать, но Анна Петровна серьезно заметила:
— Я прошу вас ответить на мой вопрос, как… как честный человек…
— Анна Петровна! — тихо и ласково промолвил Евгений Николаевич, — вы, кажется, сердитесь?
— Я… на вас?
Она как-то презрительно прищурила глаза, взглядывая на молодого человека.
— Вы ошибаетесь. Я не сержусь.
— Мне кажется, вы придали не то значение моему письму…
— Какое же прикажете придать ему значение?.. Говорите, не стесняйтесь. Я все выслушаю. Если я могла прочесть, то отчего ж мне не выслушать! — усмехнулась она. — Говорите!
Что ей сказать? Кажется, в письме было ясно сказано, что между ними все кончено. Какого еще рожна надо этой бабе?
Она снова взглянула на Никольского.
Евгений Николаевич сидел
