Валентин Катаев - Квадратура круга. Пьесы (сборник)
Корнеплодов. По собственному желанию? Ты знаешь… в этом есть какая-то здравая мысль. Надо посоветоваться с матерью.
Надя. Не делай этого, умоляю тебя. Мама все равно не поймет. Не захочет понять. Я ее очень люблю, она умная, хорошая, но она не поймет.
Корнеплодов. Ты думаешь? А как же юбилей?
Надя. Не надо никакого юбилея. Ничего не надо. Ты пойдешь… Мы сейчас же с тобой пойдем, и ты им скажешь, что юбилей отменяется.
Корнеплодов. Трудно, Надюшка.
Надя. Трудно, но надо. Умоляю тебя, послушай меня. Ведь ты же сам знаешь, что это нужно. Хоть раз в жизни послушайся своего сердца. И тебе сразу станет так легко. Так хорошо. Пойдем! Ведь ты же когда-то был молодой, смелый… я уверена, что ты был смелый.
Корнеплодов. Да, я был молодой, был смелый.
Голос Корнеплодовой. Евтихий!
Корнеплодов. Мать зовет.
Надя. Папочка, вспомни свою молодость. Подумай, какой будет стыд. Пойдем. Я тебе принесу пальто. И сама оденусь. (Уходит.)
Голос Корнеплодовой. Евтихий!
Надя (входит одетая, с шубой и шапкой отца). Одевайся, папочка. Поскорее. Это ничего, что ты без галстука, тебя не осудят. Только потише, чтобы мама не услыхала. Дай… я возьму тебя об руку…
Корнеплодов. Да, ты права. По собственному желанию и без опубликования в печати. Пойдем, Надежда.
Уходят.
Корнеплодова (входит в новом вечернем платье, красивая, строгая, похожая на какую-то русскую императрицу). Евтихий, где же ты? Эй, кто там!
Бабушка (вбегает). Он только что вышел с Наденькой.
Корнеплодова. Как – вышел? Скоро надо на юбилей ехать, а он ушел?
Бабушка. Велел сказать, что юбилея не будет.
Корнеплодова. Как это – не будет? Куда он пошел?
Бабушка. Как будто в приемочную комиссию.
Корнеплодова. Ведь я же ему не приказывала! Зачем он туда пошел?
Бабушка. Как будто от членского билета отказываться, а потом как будто в клуб – юбилей отменять.
Корнеплодова. Что?! Ах, теперь я понимаю. (Кричит.) Вера! Вера! Скорей сюда!
Вера вбегает.
Беги скорей за ветеринаром, пусть он немедленно подает машину. Впрочем, я совсем забыла, что ветеринар невменяем.
Вера. Что случилось?
Корнеплодова. Большое несчастье. Отец ушел из дома.
Вера. Как Лев Толстой?
Корнеплодова. Еще хуже.
Звонит безостановочно телефон.
Это катастрофа.
Занавес.
Действие четвертое
В клубе. Часть зала, приготовленного для юбилея. Пальмы, зелень, в зелени портрет Корнеплодова. Эстрада, трибуна, все, что полагается. Несколько рядов стульев. Две двери. Одна входная, другая ведущая в другие помещения клуба. Эта дверь открыта, в нее видна голубая гостиная, в которую выходит еще одна дверь, с надписью – «Приемочная комиссия». Слышно щелканье бильярдных шаров и звуки рояля или радиолы. Двое из публики.
Первый. Опять пальмы. Что сегодня?
Второй. Юбилей какого-то известного писателя.
Первый. Кого именно?
Второй. Кажется, Корнеплодова.
Первый. А разве он еще существует?
Второй. Как видите.
Первый. Концерт будет?
Второй. А как же.
Первый. Тогда я займу место.
Второй. Я уже на всякий случай занял.
Первый. Так я рядом с вами, чтобы не было скучно. (Кладет на стул газету.) Может быть, пока что партию в шахматы?
Второй. Можно.
Бурьянов (быстро входит). Сегодня, кажется, открытое заседание приемочной комиссии должно состояться здесь, в клубе? Где именно?
Первый (показывает). Эта дверь.
Бурьянов. Еще не начинали?
Первый. Нет еще. Ждут Сироткина-Амурского.
Бурьянов. Народу много?
Второй. Аншлаг. Вот, кстати, и Сироткин-Амурский.
Входит Сироткин-Амурский.
Мартышкин выходит из противоположной двери с бильярдным кием в руках.
Сироткин-Амурский. Товарищ Мартышкин, надеюсь, вы тоже выступите?
Мартышкин. По поводу кого?
Сироткин-Амурский. По поводу Корнеплодова.
Мартышкин. Хо-хо.
Сироткин-Амурский. То есть?
Мартышкин. В зависимости от ауспиций.
Сироткин-Амурский. Какие ж там, батюшка, ауспиции! Человек двадцать пять лет числится писателем, а ровно ничего не написал и никаких своих сочинений представить не может. Разумеется, нам его придется исключить. Но так как это вопрос глубоко принципиальный, имеющий не только узколитературное значение, было бы очень хорошо, чтобы выступили также и вы.
Мартышкин (насторожившись). Почему именно я?
Сироткин-Амурский. Как известный критик и человек с некоторым авторитетом.
Мартышкин. Хо-хо. Вы меня переоцениваете. А как на это смотрит руководство?
Сироткин-Амурский. Разумеется, одобрительно.
Мартышкин. В каком смысле одобрительно: одобрительно – да или одобрительно – нет?
Сироткин-Амурский (добродушно смеясь). Одобрительно – нет.
Мартышкин. Вы уверены в этом?
Сироткин-Амурский. Совершенно.
Мартышкин. Ну, что ж. Пожалуй, я, хо-хо! Нет, но каков гусь этот самый Корнеплодов, а? Какая внешность, какой апломб, а на самом деле он просто дырка от бублика. Хо-хо. Ну, что ж, у меня даже есть на сей предмет кой-какие ораторские заготовочки. Вот, изволите видеть. (Роется по карманам и вынимает бумажку.) Нет, это не то. (Вынимает другую бумажку.) А вот это – то! Хо-хо! Я раскопал его единственный шедевр – «Овсы цветут» и выписал оттуда цитатки. Животики порвете.
Сироткин-Амурский. Так прошу вас, пройдите.
Мартышкин. Ничего. Я еще успею сыграть партию. Вы начинайте без меня. (Уходит.)
Бурьянов. Товарищ Сироткин-Амурский, можно вас на два слова?
Сироткин-Амурский. У меня сейчас начинается заседание.
Бурьянов. Это очень важно. Умоляю.
Сироткин-Амурский. Слушаю, батюшка.
Бурьянов. Здравствуйте. Вы, наверное, меня не узнали. Я Михаил Бурьянов, автор повести «Крутой поворот» – парень любит девушку, но она уезжает в город на учебу, а когда возвращается уже врачом, то застает парня уже директором МТС, такой конфликт.
Сироткин-Амурский. Как же, читал. Так чего же вам надобно?
Бурьянов. Я знаю, вы относитесь к моей повести отрицательно, и я совершенно с вами согласен. Я буду ее еще дотягивать. Но прошу учесть, что к Евтихию Корнеплодову я не имею абсолютно никакого отношения. А меня обвиняют в том, что будто я из карьерных соображений собираюсь жениться на его дочери. Это гнусная клевета. Ничего общего ни с авантюристом Корнеплодовым, ни с его подозрительным семейством никогда не имел, не имею и не буду иметь.
Сироткин-Амурский. Нас это не касается.
Бурьянов. Нет, касается. Я должен реабилитироваться. Я хочу выступить с разоблачением корнеплодовщины. Это мой общественный долг. Имейте в виду, что я уже давно сигнализировал, только мои сигналы почему-то не доходили до общественности. Дайте мне слово.
Сироткин-Амурский. У нас собрание открытое.
Бурьянов. Благодарю вас. Вы меня окрыляете. Надеюсь, после моего выступления вы совершенно по-другому отнесетесь ко мне и к моей повести. Я хорошо знаю интимную жизнь Корнеплодова и не постесняюсь сорвать маску с этого самозванца.
Сироткин-Амурский. Молодой человек, как вам не стыдно! А еще хотите быть русским писателем! Да вы знаете, что такое русский писатель?
Бурьянов. Не понимаю вас. Могу не касаться личной жизни. Как угодно. Но по общественной-то линии, надеюсь, можно ударить?
Сироткин-Амурский уходит в дверь комиссии.
Ну, держись, Корнеплодов. (Уходит вслед за Сироткиным-Амурским.)
Мартышкин проходит с кием в руках.
Директор клуба (выходит). Товарищ Мартышкин, что же вы? Я вас ищу по всему клубу.
Мартышкин. На какой предмет?
Директор. Вам же открывать юбилей.
Мартышкин. Чей?
Директор. Корнеплодова.
Мартышкин. Хохонюшки!
Директор. В каком смысле?
Мартышкин. Хохонюшки в том смысле, что руководство относится к Корнеплодову резко отрицательно и, по-моему, юбилея вообще не надо. Какой юбилей, когда сейчас юбиляра будут выгонять из организации! Хо-хо!
Директор. Вы меня пугаете. Но ведь мы же обязаны провести мероприятие. Как же так? Мы затратили средства на концерт и на тропические растения. Сейчас приедут артисты. Смотрите, уже идет духовой оркестр.
